Ковыряла (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич

— Да, Средка прикольная, — соглашаюсь я, отключая экран. — Дорого всё только дичайше. Особенно на первой линии, которая в рекламе. Там, говорят, выплату за ренд-десятку можно реально за месяц просрать. На самом деле в дальних кварталах всё не так плохо, как тут показывают. Поменьше огней и голограмм, но услуги, в принципе, те же.

— Как бы я хотела всё это увидеть! — мечтательно закатывает глаза Козя.

— Да никаких проблем вообще. На самом деле даже айдишка не нужна, не обязательно же на моноре ехать.

— А как?

— Я тебе покажу потом. А сейчас сходи в какой-нибудь модуль, возьми там покрывало с кровати, дисплей замотать. Двери все разблокированы.

Пока я осторожно демонтирую экран — винты кое-где прикипели, не хочется сорвать, потом мороки не оберёшься, — Козявка валяется на диване, завернувшись в спёртое с кровати покрывало.

— А учиться кто будет? — с укоризной спрашиваю я. — Кому практики не хватало?

— Так это же обычный телек, просто большой. Я у себя их выковыривала, когда с камерами возилась. Но если тебе надо помочь…

— Не сейчас, я пока сам. Тут легко крепежи обломить, пластик подуставший. Скажу, когда помощь потребуется, отдыхай.

— Ты же меня в помощницы взял только потому, что я худая и могу в вентканал пролезть?

Ишь ты, догадливая какая!

— А ты думала, я в тебя внезапно втрескался?

— Ну… нет, не думала, наверное. Так обрадовалась, что вообще ни о чём не думала. Только сейчас сообразила. А что, если бы я застряла, ты бы меня бросил пеглям на съедение?

— Нет. Вытащил бы.

— Как?

— Есть способы.

— Правда?

— Клянусь Креоновой плешью!

— А у него что, плешь была?

— Не знаю. Но в старой рекламе он всегда в капюшоне и маске. Небось прыщавый и плешивый был, иначе зачем так прятаться?

— Ты надо мной смеёшься, да?

— Просто шучу. Вытащил бы, не сомневайся. А вот если бы зассала и не полезла, то на этом бы твоё помощничество кончилось, — признался я честно. — Мне трусиха не нужна.

— То есть ты не на один раз меня позвал?

— Это не последний вентканал в низах.

— Опять шутишь?

— Типа того. Да не напрягайся ты, у нас договор. Я своё слово держу, если не облажаешься, научу всему, чему смогу.

— Так это если не облажаюсь…

— Ты лучше скажи, как так вышло, что твоя мама тебя в интер не сдала?

— Не знаю. Мне же тринадцать всего было, когда она не вернулась. Не соображала вообще ничего. Жила с ней, думала, так и надо. А потом хоба — и одна осталась.

— Тяжело было?

— Чуть не рехнулась. Если бы не мамина айдишка, наверное, с голоду бы померла.

— Как ты ещё догадалась, ну, портрет использовать?

— Мама научила. Она меня и раньше отправляла к пищемату за батончиками, сама и распечатала где-то картинки. Жаль, мало чему у неё научилась. Откуда мне было знать, что исчезнет? Казалось, что мама будет всегда, успею.

— Получается, твоя мать не рендовалась? Как родила тебя, так и жили вместе?

— Конечно. Я же говорила, она была против ренда. Типа, от него всё говно и вообще.

— Почему?

— Мама объясняла, но я плохо помню. Что типа «социальный тупик», или как-то так. В общем, ничего не развивается, всё только становится хуже.

— Странно, — сказал я, переходя к крепежам на другой стороне, — вот Никлай считает, что ренд — это норм, а они, вроде, знакомы были с твоей мамой.

— Знакомы? Серьёзно?

Креонова залупа! Зря я его сдал…

— Мне не говорил никогда! Он вообще на меня внимания не обращал, мне кажется. Хотя…

— Что?

— Он же меня в школу взял. Без айдишки. Или это нормально?

— Без понятия, — признался я. — Ты первый человек без айди, которого я вижу. Возможно, в школе это просто не проверяют, потому что никому даже в голову не пришло, что так может быть. Иди сюда, подержи угол.

— Да, конечно, держу!

— Не перекашивай, а то отломится крепёж. Не тяжело?

— Нет, нормально.

— А как так вышло, что мать пропала, а айдишка осталась? Все же их с собой носят?

— Нет, мама часто уходила на несколько дней, тогда айдишка и портрет оставались у меня. А вот комм она всегда уносила, так что комма у меня нет.

— Комм это как раз решаемо… — сказал я, отсоединяя колодки шлейфов, — токов стоит, не без того, но так-то проблемы большой нет. В серьёзных корпах у многих левые коммы, такой можно купить, если знаешь, где. А вот айдишка — это серьёзно. На них всё держится, левый айди тебе никто не… Хотя…

— Что?

— Так, идея мелькнула. Скорее всего, чушь, но я спрошу.

— Правда? Мне можно сделать айди?

— Скорее нет, чем да, но я всё же уточню. Не знаю, о чём думала твоя мама, но проблему она тебе организовала грандиозную. Чем она занималась, кстати?

— Не знаю. Работала где-то.

— Где-то?

— Ну я мелкая же была! «Мам, ты куда? — На работу. Вернусь послезавтра, айдишка на столе, поешь горячего обязательно, не набивайся батончиками».

— И ты не спрашивала?

— Не-а. Но мне почему-то кажется, что она бы не ответила всё равно. Она нифига мне не рассказывала.

— Но если она работала, то у неё были токи. Не бесплатно же она это делала?

— Ну да, наверное… Иногда приносила мне лакомства и игрушки. Мне кажется, токи у нас были, просто мама не хотела, чтобы кто-то об этом узнал. Поэтому одежда у меня всегда была такая, неяркая.

— Что-то не сходится, — сказал я, аккуратно отделяя дисплей от рамы. — Ребёнок заметен в любой одежде. Они же все же в интернатах.

— Разве?

— Конечно. Ты видела хоть раз ребёнка на низах?

— Да, и много.

— Придерживай, придерживай… Опускаем! Нежно, не стукни угол! Вот, готово. И где же ты их видела?

— В детском саду, конечно.

— Саду? Это что такое?

— Не знаю, мама почему-то так называла. На самом деле, это просто блок, где дети играли вместе, пока родители на работе. Там были игрушки, книжки, и вообще весело было. Один-два взрослых присматривали, кормили, развлекали, читали, укладывали спать…

— Книжки? У вас там были книги? — я даже перестал заматывать дисплей в покрывало.

— Да, сказки всякие. Я плохо помню, совсем маленькая была.

— И где это всё было?

— У нас, в восемнадцатом. Все там жили.

— В этой сраной помойке? С детьми?

— Он тогда не был такой, как сейчас. Скорее, нечто вроде вашего «Шлокоблока». Чисто, все убирали по очереди, посторонних не было, дети, опять же… А потом как-то всё испортилось. Те люди с детьми куда-то пропали, появились другие, неприятные и без детей, убирать в коридорах перестали, детский сад тоже закрылся. С тех пор я почти всё время сидела в модуле. Гуляла только с мамой иногда по ночам, или на крышу вылезала, смотрела как Средку вверху туман подсвечивает. Думала, как там, наверное, красиво. А однажды мама ушла и не вернулась.

— Странная история. А те книжки, что вам читали… Ты не знаешь, куда они делись?

— Нет, это же давно было.

— Ну ладно, берись за тот край и понесли. Не бойся, он не тяжёлый. Только ровно неси, не перекашивай.

— А как мы его там с лестницы спустим?

— Никак. Просто выйдем через главный вход. Изнутри-то он легко открывается.

С дисплеем в руках нас запустили в «Шлокоблок» обоих, хотя на девчонку косились так подозрительно, словно она, чуть отвернись, просочится в вентиляцию и поселится там навсегда, как пегля. А что, эта сможет.

— О, вот теперь ты молодец, Ковыряла, — одобрил Горень. — Поставишь когда?

— Да сейчас и смонтируем, да, Козя? Пока есть кому подержать. А то вам, дуболомам железным, только дай — всё поломаете. А где я ещё такой модуль найду?