Ельник - Ульяна Ма

беспомощно дергала ногами в воздухе, изо всех сил цепляясь взглядом за фигуру Дауда. – Я хочу быть с ним! Я не могу без него! Где вы все были, почему вы меня не защищали?! Вы не можете отбирать меня у него, не можете!

– А с ним что? – спросил Виктор, кивнув на Дауда.

– Оставьте, как есть, – ответила княгиня, направляясь к выходу. – Он сам разберется.

Мара снова охрипла, но продолжала выдавливать глухие слова. Дверь за ней закрылась, а она все еще брыкалась и сипела. Теперь перед собой Мара видела только ступеньки винтовой лестницы, которых такое бесчисленное множество, что начинала кружиться голова.

Красные ступеньки. Когда на них падал солнечный свет, они переставали быть красными, а становились обычными, серокаменными. Свет чередовался с тенью, окна мелькали где-то высоко. Ступени повсюду: на стенах, на потолке, по всему полу. Куда ни наступи, будет лестница.

Княгиня сама умыла свою дочь. Мара оглохла от хрипов и крика, тело ее устало сопротивляться. Она поддалась горячей воде, ее голова сама упала ей на грудь, а глаза стали смыкаться. Но спать нельзя, иначе снова красные доспехи и красные мечи, красный камзол Дауда, рассекающий красные коридоры. И его белое-белое, спокойное лицо без рваных щек, черных ладоней и без треугольных зубов.

Мара лежала не в собственной кровати, а на твердых ребристых ступеньках. Это комната Лады. Тепло, даже жарко растоплена печка. Хьяль, осматривающий ее с ног до головы и удивлённо разводящий руками.

– У нее ни царапинки. Только палец и губы расковыряны. Это, наверное, от испуга, нервное.

В рот ей совали ложки куриного бульона, залили все травяным горячим чаем, обжигающим горло. Мара не хотела ни есть, ни пить: все проливалось мимо рта, а мама, хмуря лоб, сосредоточенно вытирала ее подбородок и шею полотенцем. Все, что девочка могла выдавить изо рта – приглушенные просьбы побыть одной, которые не выполнялись. По комнате носились Виктор, Хьяль, Аглая, заглядывал учитель Арай, все жужжали, гремели, говорили, громыхали. Пока в окно бил солнечный свет, глаза Мары слипались, но она не позволяла себе уснуть, чтобы не отдаться во власть сидящего внутри ужаса. Он снова ожидал момента, когда сможет завладеть ее телом.

– Он использовал магию, – доносились до нее голоса. – Это не врожденная, явно обучили.

– Она полезна?

– Она разрушительна даже для носителя.

Снова кипяток в горле. Лестница на белом потолке, ведущая к хрустальным каплям люстры. Сквозь задернутые шторы уже не просачивался свет. Значит, наступила ночь?

Княгиня дремала в кресле. Ее лицо выглядело старше, чем обычно. Мара приподнялась в кровати на локтях и положила ладонь себе на грудь, пытаясь утихомирить пробудившийся ужас. Он застыл, прислушиваясь к тишине коридора.

Никто, кроме нее, не слышал этого. Кошачий шелест шагов. Сухие ступни, наступающие на мрамор пола. Мара села, свесив ноги с кровати, и вслушалась еще сильнее. Они приближались. Сердце ее бешено заколотилось. Она соскочила с кровати, игнорируя вопросы мамы о том, куда это она собралась. Она не слышала ничего, кроме нарастающего, мягкого, обволакивающего шороха, который становился все ближе и ближе, теплее и теплее. Он уже у двери. Мара дернула за ручку, распахнув перед собой освещенный гулкий коридор.

Дауд стоял на пороге. Абсолютно нагой, белый, без развороченной груди, без разодранных ног и рук. Его гладкое, идеальное лицо без единой царапины, без рваного рта, лишь с засохшей кровью вокруг бордовых губ и скул. Только левая рука осталась угольно черной, и на шее виднелся тонкий, туго заросший шрамик. Высокий, красивый, всесильный страж словно светился от бликов свечей. Мара протянула руку и коснулась его груди, боясь, что Дауд развеется, как сон, и она вновь очнется на проклятой кровати в кромешном, непроходимом одиночестве. Но его кожа гладкая, плотная и холодная, такая, какой и должна быть. Мара вытянула вверх руки, поднялась на носочки и подпрыгнула изо всех сил – Дауд подхватил ее. Поднял высоко, к своей огромной шее, которую Мара обхватила дрожащими руками. Он ничем не пах. Он был успокаивающе-прохладным, как топленое остуженное молоко. Настоящий и живой, как раньше.

Даже липкий ужас из нутра растворился в этой белой прохладе.

18. Змея

Отвлечься оказалось непросто. Марк снова попытался поспать в комнате, которую ему выделила княгиня, но сон к нему не приходил. Как только юноша закрывал глаза, он видел башню. Тухлый запах, ударявший потоком в лицо, странная черная каменная куча у противоположной стены, пугающая, хаотичная, чужеродная. Этот черный камень поблескивал в лучах восходящего солнца так, словно он жив, словно в нем заточено ужасающее нечто. Дауд, мертвяком лежащий на полу, и труп алхимика, водружённый ему на голову. И самое страшное – Мара с ее обезумевшим взглядом дикого зверька. Когда Марк видел ее перед закрытыми глазами, его здоровая рука невольно вытягивалась вперед, словно силясь обнять девушку, прижать к груди, успокоить… но Мара кричала и брыкалась, и этот крик звоном стоял в ушах.

А потом Дауд, который был совершенно точно мертв и разодран на лоскутки, как ткань, вернулся живым и невредимым. Слухи поползли быстро: Арай утверждал, что дело в человеческом мясе, стража из гарнизона охотно подхватила эту идею, и вот полупустой дворец с остатками выживших слуг полнился гулом об ужасном каннибале, который приставлен охранять юную княжну.

Поняв, что уснуть он не сможет, Марк раскрыл шторы и впустил в комнату солнечный свет. Сев на слишком мягкую постель, он подпер голову рукой.

– Дауд и правда съел старика? – Марк произнес это громким полушепотом и сам испугался своего хриплого, уставшего голоса.

«Сухие мышцы, вязкая кожа, – зашептала Мама, – зубы остры, как пила».

– Я не понимаю, – Марк покачал головой, глядя на свои колени. – Он настолько опасен? Разве человек может съесть… человека?

«Металлический мужчина, каменное дитя бога. Его раны глубоки, он впал в небытие».

– А княгиня? Она знала, что он способен на такое? Хотя сама княгиня… – Марк осекся и прислушался: нет ли никого в коридоре у двери, кто мог бы подслушивать? Но кроме гарнизонной стражи, патрулирующей дворец, рядом никого нет. – Она и голова той женщины, няни… Рагнеда не испугалась, даже когда я… когда я… сознался в убийстве. И когда я убил стражника… Что происходит с этими людьми?

«Ели растут на костях, земля питается кровью – так было от века до века, Воробушек. Сядешь на трон из костей, наденут колкую корону, когда взойдешь по ступенькам из тел».

– Ты этого хочешь?

«Ты – сын своего отца. В тебе его лучшая кровь. Ты здесь для этого.