Призрачная империя - Рина Харос

то замедлялся, проводя большим пальцем по головке, размазывая влагу. Представлял, как Саша проводит языком по члену, полностью заглатывая, а затем насаживается на него сверху и ускоряется, обхватив грудь руками. Я прикусил нижнюю губу до крови, стараясь не закричать от оргазма, который наступил после рваных толчков. Кончив на живот, какое-то время я водил ладонью по члену, а потом откинулся на кровать, чтобы успокоить дыхание, после чего обтер кожу одеялом, встал и обмыл тело влажным полотенцем, оставшимся перед встречей с Женей.

Я вышел из комнаты и, встретив женщину, которая меняла постельное белье, попросил его сменить, сославшись на то, что в нем завелись клопы. Она прижала руки к груди и поклялась, что такого сроду не было. Я согласно выслушал, стараясь не высказать все как на духу – да, я слаб и буквально пару минут назад занимался рукоблудством, представляя девушку, находящуюся за тысячи километров отсюда, которая наверняка четвертует меня, как только вернусь на родину.

Женщина закончила череду высказываний и пообещала сменить постельное белье в течение получаса. Я поблагодарил ее и всунул в карман передника золотую монету, приложив палец к губам, велев принять плату молча. Она кивнула, улыбнулась и скрылась в темном коридоре.

Я вышел на улицу прогуляться и успокоить мысли. Дождь прекратился так же внезапно, как начался. Шел куда глаза глядят. Даже если вдруг заблужусь, есть язык, чтобы спросить у первого встречного, по какой тропинке вернуться обратно. Жители Смоленска были на удивление отзывчивыми и помогали, подсказывая нужный поворот. Я петлял между улочками, натыкаясь на влюбленные парочки, держащиеся за руки и целующие друг друга на бегу, не мог отвести взгляда от уличных музыкантов, наигрывающих тоскливую мелодию. Нашел небольшой каменный выступ посреди главной площади и присел на него, облокотился на колени и с улыбкой на устах наблюдал за тем, как девушка лет шестнадцати разложила самодельный стол из палок и натянутой тряпки, положила на него угольки, бумагу и начала рисовать на коленях портрет старичка, поедавшего булочку с маком. Ее мазки напоминали акварельный росплеск воды – линии не были четкими, ближе к размытым, что придавало картине необъяснимый магнетизм. Незнакомка через десять минут отложила расписанный лист и взяла новый, начав черкать пейзаж: фонарный столб и вымощенную разбитыми камнями тропинку, тонувшую в лужах. Она высунула кончик языка – видимо, это помогало концентрироваться и вдохновляться.

Я не выдержал и поднялся, подойдя к девушке и наклонившись через ее плечо, с интересом рассматривая росчерк угля.

– А вы сможете нарисовать портрет по описанию? Я оплачу.

Девушка вздрогнула и выронила уголек, который покатился по дороге. Подорвавшись, я успел его поймать, прежде чем он скрылся в кустах, где не было видно ни зги, и протянул художнице.

– Ох, спасибо, – облегченно выдохнула незнакомка и положила уголечек на самодельный стол, обтерев почерневшие руки о фартук, защищавший одежду. – Сейчас достаточно сложно достать уголь. Отцу не нравится мое увлечение, он считает это пустой тратой времени.

Девушка охнула и прижала ко рту ладонь, испачкав светлую кожу, – она не рассчитывала разоткровенничаться с незнакомцем.

– Вздор. Любое творчество имеет право быть, и осуждать творца за его любовь к искусству – без малого преступление, – улыбнувшись, парировал я художнице. – А вам… платили за ваше детище?

Девушка отрицательно мотнула головой, ее плечи поникли, а взгляд потускнел. Я вдохнул прохладный летний ветер, достал из карманов три золотые монеты и протянул художнице. Она испуганно выпучила глаза и замотала головой, отказываясь принимать дар.

– Это не просто так. Я вам золото – вы мне рисунок. Договорились? Купите себе бумаги побольше, мелки, карандаши – все, что может пригодиться.

Я продолжал удерживать в ладони золото. Девушка недолго колебалась и осторожно забрала монеты, наскоро убрав в карман. С лицом, полным довольства, она взяла большим и указательным пальцем уголек, достала чистый лист бумаги и решительно произнесла:

– Говорите, кого и как надо нарисовать. Сестру? Или, может быть, вас самого?

– Жену.

– Вы женаты? – удивленно спросила художница и мельком посмотрела на безымянный палец без кольца.

– Скоро женюсь, – я кивнул головой на бумагу, – давайте начнем.

Девушка заскользила угольком по бумаге, вырисовывая женские черты – пронзительные глаза, чуть вздернутый нос, пышные ресницы. Саша получалась словно живая. У художницы определенно был врожденный талант.

Прошло без малого полчаса, когда девушка протянула мне лист с изображением Саши – даже упрек в глазах получился точь-в-точь. Я бережно забрал рисунок и прижал к груди, не желая, чтобы его кто-то видел. Прохожие начали засматриваться на нас и подходить, чтобы узнать, а что творит посреди главной площади города молодая девушка, с восхищением рассматривая ее рисунки. Старичок, с которого рисовался первый портрет, доел булочку и, ковыляя, подошел к незнакомке, увидел себя среди бумаг и начал горделиво говорить о том, какое невероятное сходство предстало перед его старческими очами. Он выкупил рисунок за пару серебряных монет и удалился прочь, чуть ли не подсовывая людям, прогуливавшимся по улице, рисунок, подстрекая заказать свой. Около художницы образовалась толпа, желающая заказать портреты, – кто-то даже предложил приехать к ним в дом и увековечить всех членов семьи на едином полотне.

Я ушел с площади в свою комнату. На душе стало так хорошо, что хотелось обнять весь мир и не отпускать, желая разделить радость с каждым. Простыни были поменяны, окно в комнату раскрыто, выветривая запах табака. Я скинул одежду, положил рисунок рядом с собой, лег на бок и моментально уснул, представляя, что в этот самый момент Саша тут.

Глава 45

Александра Вильская

Первый шаг навстречу

новому будущему

Это, пожалуй, был первый раз в жизни, когда я возненавидела утро – солнечные лучи нещадно жгли глаза, во рту стояла такая сухость, что еле сглотнула слюну, застрявшую комом в глотке. Почти что свалившись с кровати, подошла к шторам и закрыла окна плотной тканью, облегченно выдохнув. Так-то лучше. На столе стоял графин с водой, наполненный доверху, – его оставил какой-то святой, клянусь.

Я жадно припала губами к графину и начала глотать воду, так жадно, что она стекала по шее и груди. В дверь постучали, но я не ответила – боялась, что, если оторвусь от целительной влаги, она просто испарится, а я буду ходить как злая овчарка весь день и лаять на каждого, кто встанет на пути или скажет слово поперек. И только тогда, когда последняя капля была выпита, соизволила убрать графин обратно и открыть дверь. Я ехидно улыбнулась, увидев