Вороны вещают о смерти - Анастасия Командор

пришло их немного. И теперь по избе разносились унылые обрядовые песни. Их пели девушки, которые не хотели здесь быть, для той, кто не хотел их слушать.

Слезы текли сами собой. Невесте полагалось плакать — и я плакала, пока подружки расплетали мои вечерние косы. Пока трижды поливали во дворе холодной водой. Пока расчесывали влажные волосы и снова заплетали их в косы — в последний раз.

Нежана за все утро не сказала мне ни слова и даже в глаза старалась не смотреть. Милана то и дело кидала на меня хмурые взгляды, движения ее были резкими, а когда пела, голос иногда пропадал. Тогда она поджимала губы и отворачивалась, будто и сама готова заплакать. Только Беляна иногда пыталась отвлечь беседой.

— Смотри, какой красивый венец и какие накосники¹, — бледно улыбнулась подруга, изо всех сил стараясь хоть немного скрасить колючее молчание. — Волшебные просто! Наши мастерицы таких не делают.

Она развернула передо мной на ткани девичий венец, белый и высокий, расшитый речным жемчугом, и такие же белые накосники с узорной тесьмой, чтобы оплести косы. Такой красоты не доводилось мне прежде видеть.

— Да, и правда, — равнодушно откликнулась я.

— Жаль, их только один день носить можно. Обидно такие дивные украшения в сундуке прятать. Зато, когда дочь будет замуж выходить, сможешь ей передать.

— Да, наверно.

— Ну, вставай, Огниша. Одеваться пора.

Я послушно поднялась, стянула с себя рубаху. Беляна подала мне новую, белую и аккуратную, с крупной обережной вышивкой по краю подола и на горловине. Широкие рукава подруги стянули на запястьях красными лентами тесьмы.

— Ох, что за ткань! — снова улыбнулась Беляна. — Такая мягкая. Я даже тебе завидую, Огниша: мой свадебный наряд совсем бледный по сравнению с этим.

— Не все ли равно, в чем к чужому человеку в дом идти, — пробормотала я так, чтобы матушка не услышала. — Прислал мне наряд, будто стесняется, что я не богата. Будто мало мне унижений.

— Войти в их семью — это совсем не унижение, — процедила Милана, сердито распрямляя складки. — Я бы радовалась на твоём месте. Ведь все могло бы сложиться куда хуже. Замуж все равно выходить. Так радуйся, что тебя позвал сын сотника, а не свинопаса!

Она снова поджала губы. Видно, горевала она сегодня о своей судьбе и о том, что другая ее заветное место заняла.

Я вздохнула и тронула ее за руку. Тихо и с сожалением произнесла:

— Знаешь же, что не я так решила. Была б моя воля, не раздумывая с тобой бы поменялась.

Милана отдернула руку, смахнула влагу с ресниц.

— Я не на это сержусь, а на то, что не ценишь, что даром тебе даётся.

— Ты права…

— Будет тебе, Милаша! — вступилась добродушная Беляна. — Подруга напугана предстоящим обрядом. Она в новую жизнь вступает, со старой прощается. Каждому нужно время, чтобы с этим свыкнуться.

— Больше она нам не подруга, — впервые за утро подала голос Нежана.

Беляна лишь укоризненно поглядела на нее. А мне было все равно. Грубые слова — но правда. Не будет больше игр на лугу и песен у костра. Будет лишь двор и новая семья, которая не слишком рада моему появлению.

Следом на рубаху повязали понёву², тоже белую, расшитую бусинами и узорами из крупных красных лент и кусков ткани. Понёву закрепили под грудью узким поясом. На плечи мне легла лёгкая кружевная накидка: полосы ее ложились до колен спереди и сзади, сшитые только на плечах, а по бокам свободные.

Наряд был почти завершен. Тогда подруги уступили место матушке. Она одела мне на голову девичий венец, который совсем скоро заменит повойник замужней женщины. С венца по бокам до самого подбородка спускались жемчужные рясны, красивые, но совсем не удобные. Потом матушка оплела косы тесьмой. Расправила узорчатые накосники, которые прикрывали кончики кос. И это тоже в последний раз: скоро я должна буду прятать косы под платком.

Матушка слабо улыбнулась и потрепала меня по щеке.

— Ну все, довольно рыдать, и так глаза красные. — Потом вздохнула, отошла на шаг и огляделся меня. Впервые в ее взгляде появилось что-то похожее на гордость. — Прямо как настоящая княгиня! Краше невесты ещё в нашем селе не видели! Ох, дочка, чего ж ты так долго упрямилась… Яромир хороший парень, щедрый, и все у тебя будет, что только захочешь. Ты мне ещё спасибо скажешь.

Я ничего не ответила. Пусто было внутри. Страх и смирение. Наверно, так чувствует себя каждая девушка перед обрядом.

На дворе зашумели. Родня и друзья Яромира пришли вместе с ним, только родители дома остались, будут нас встречать. Слышалось в их голосах что-то… сомнение, запрятанное глубоко осуждение. Не нужно было глядеть на их лица, чтобы понять, что они тоже не слишком рады.

Первыми из дома вышли подруги. Так как сестер и родни у меня не осталось, Яромир одарил подарками их. Затем и матушка вышла.

А я все стояла и глядела в пол, стояла до самого последнего, и казалось, что погружаюсь в воду. Звуки снаружи смешались. Спиной я чувствовала, как тьма родного дома тянется ко мне, окутывает в последний раз. Вдыхала запах пыльной соломы и нагретого печью дерева, запах трав и соснового хлеба. Вдыхала и не могла надышаться.

Потом дверь распахнулась, окатив блеклым, но все равно слишком ярким светом. Яромир взял меня за руки и потянул во двор. Я покорно пошла следом. Кинула на него быстрый взгляд. На нем был узорчатый кафтан и алый пояс. Темные штаны, заправленные в сапоги. Он хмурился. За сомкнутыми в линию губами таилась злоба, голубые глаза казались холодными, колючими. Будто это его принуждают к свадьбе.

Под руку он повел меня к остальным. Горячая ладонь грубо сжимала мою холодную и бледную, словно он опасался, что я вырвусь и убегу. Друзья и родня встретили нас свистом и криками, изо всех сил изображая радость.

Все было не так в этот день, и каждый это понимал, пусть и не понимал причины.

Сквозь приветствия вдруг послышалось громкое хриплое карканье и шорох крыльев. Голоса постепенно смолкли, а люди помрачнели, заозирались по сторонам.

Крупная черная ворона плавно опустилась на крышу избы, склонила голову. Казалось, глядит прямо на меня черной бусинкой глаза. А потом с заднего двора, с изгороди и с ветвей деревьев взметнулись ещё птицы, закружили над головами в черном хороводе. Крики их похожи были на скрипы старой двери заброшенного дома.

Все притихли и глядели на них. На лицах — испуг. О чем вещают вороны? Теперь я точно