Догоняя рассвет - Рэдрик Нанн

Дом полыхал высоким огнем, в небо взвился столб черного дыма. Ревущее пламя пожирало все: кров, семью, будущее, спокойный сон Клайда до конца его дней. Мальчиком он рыдал перед обугленными стенами, не отдавая себе отчета в причинах надрывного плача – неумолимая боль за погибших, за свое одиночество вместе с чувством вины налетели на душу жалящим смерчем. Разум не слушался.

Кто-то приблизился к Клайду. Опустился перед ним на колено, крепко схватил руками за плечи и хорошенько тряхнул. На мальчика неподвижно смотрели суровые голубые глаза, и от этого властного взгляда все слезы вмиг кончились.

Клайд уважал Сильвена Моретта и был исполнен к нему признательности. Приемный отец научил его работать с мечом, держаться храбро, с достоинством, наставил на разум и верный путь чести. Но невозможно отрицать, что куда больше он представлял собой воспитателя, нежели отца, и вряд ли бы принял решение Клайда посвятить себя в сан священнослужителя. Сильвен был не из тех людей, от кого ожидаешь тепла или рожденный заботой совет. Тем не менее это никогда не препятствовало чувству благодарности Клайда.

И теперь, уже будучи взрослым мужчиной, Клайд обрел невероятную возможность встретиться со своим настоящим отцом.

Бывший пастор сгорал в нетерпении, представлял эту встречу в самых разных сценариях. Он мало спал в волнительном ожидании и много трудился на занятиях, чтобы добиться аудиенции отца.

Клайд предвкушал теплое единение, которое восполнит то, чего ему недоставало столько лет. Отеческую любовь. И за этот удивительный шанс обрести вновь семью он не прекращал кланяться судьбе.

Звонко вышагивая по коридору Академии, одетый в черный, вышитый металлической нитью костюм, который безупречно шел благородной осанке и темным локонам, Клайд вдруг заметил, как впереди мелькнули шелковые ткани балахона, и громко окликнул:

– Магистр Эймери!

– Клайд, – расцвел приветливой улыбкой старец, – мне сообщили, что ты отлично показал себя на первых экзаменах по практической магии.

– Я научился азам и теперь готов встретиться с отцом, как вы и говорили. Он спрашивал обо мне?

Улыбка на лице Эймери угасла, в посерьезневшем выражении старца Клайд отчего-то усмотрел грустную ноту.

– В мире назревает жестокая война, боюсь, твоего отца сейчас гнетут другие мысли.

Клайд ощутил давление в груди, будто распустившиеся в душе наивные надежды оказались под угрозой быть унизительно растоптанными огромным грязным башмаком.

– Он знает, что его сын в Академии, и ни разу не удосужился справиться хотя бы о здоровье? – голос затухал по мере того, как Клайд слышал себя, и собственный вопрос больно отозвался в его сердце. – Не говоря уже о том, что он понятия не имеет, чем я жил все эти двадцать шесть лет…

С каждым произнесенным словом Клайд все более бередил свои раны. Ему стало так обидно от обманутых ожиданий, так горько за маленького Клайда, готового отдать все за случай прильнуть к родителю, что печаль быстро переросла в досадную ярость. Клайд резко обогнул Эймери и решительно направился в сторону запретных врат в покои совета.

– Клайд, стой, ты не имеешь права! – Эймери едва поспевал следом, но Клайд был уже на подступах к огромной двустворчатой двери с голубыми стеклянными вставками.

Широко распахнув врата перед собой, Клайд ворвался в покои. Зал, напрочь состоявший из стекла, казалось, был окутан облаками, а на могучие колонны из мрамора опирался не только невидимый потолок, но весь бесконечный небосвод. Середину помещения занимал широкий шестиугольный стол, окруженный уставившимися в него магами, определенно видевшими что-то, что оставалось недоступно неподготовленному сознанию. Совет тут же взметнул взгляды на вторжение, и среди лиц разнообразных черт и возраста Клайд сразу увидел его – мужчину с ниспадавшими до плеч черными волосами, тонкими усами над губой и серыми, такими же как у Клайда, глазами.

– Здравствуй, папа.

– Клайд, – маг тоже узнал его, но бесстрастие с еле уловимым оттенком пренебрежения не покинуло его лица.

– Вот, значит, как, – печально усмехнулся Клайд, – мир, на который тебе даже не позволено влиять без указки совета, встал превыше всего. По всей видимости, я недостоин ни твоего радушия, ни извинений. А я ждал тебя всю свою жизнь, но, боюсь, никому из присутствующих не понять нужды в отеческой заботе. Судьба распорядилась иначе и дала мне то, что я все эти годы имел. И теперь, когда у меня появился шанс встретить родного отца, я застаю его уткнувшимся в треклятый стол и с пустым взглядом при виде собственного сына, – распалившись искренней речью, он чувствовал, как на глазах предательски выступили слезы. – К черту все, что ты делаешь! Да сгорит адским пламенем мир, в котором отцам не нужны свои дети!

Не заметив и проблеска изменений во взгляде сероглазого мага, Клайд метнулся из зала. На выходе его встретило немое порицание Эймери.

– Магистр, я покидаю Академию, – с уверенностью, никогда прежде не испытываемой, заявил Клайд. Он не сбавил шаг ни на секунду, не ждал от Эймери ответа.

– Не позволяй огню эмоций взять над собой верх, – отозвался старец со строгостью мудрого наставника, – ты должен завершить обучение и занять место в совете.

Клайд резко остановился, как споткнувшийся о невидимый камень.

–И уподобиться ему? – вскричал он, порывисто разворачиваясь к магу.

– Ты все еще можешь стать великим, – напирал Эймери. – Занять место бога!

Услышанное заставило лишь утвердиться Клайда в своем выборе. В Академии из него растили преемника, которому предстояло провести всю жизнь в заточении стеклянного зала, наблюдая за развитием мира свысока. Не зная ни любви, ни сострадания – ничего из того, что проповедовал Клайд, когда был всего лишь пастором Мореттом.

Стать бездушным инструментом, лишиться сердца, голос которого не надобен в строительстве цивилизаций, – этого ли он хотел?

– Если сейчас я видел перед собой богов, тогда мне лучше остаться верным своему.

На этих словах он широким шагом направился к вратам из Академии. Клайд толкнул тяжелые створки и вошел в слепящий белый свет.

Глава 17

Сброшенные маски

«Легенда гласит, что в скалах на западе Аклэртона существует Преисподняя. Но никто не возвращался оттуда живым, чтобы подтвердить это или опровергнуть»,

– Аисин Ю Старший из Иристэда, из неопубликованной рукописи «Мертвая почва»

К четырем часам следующего дня Амари прибыла в Иристэд. Она гнала лошадь, дав ей передохнуть лишь дважды, и страшно рисковала, что измученное животное рухнет и собьет все колени. Однако добралась до города без происшествий, и лошадь, выносливо выдержав путь, отправилась восстанавливать силы в конюшню Мореттов.

Стены из белого мрамора чудились Амари неприветливыми, будто дом мог судить ее за побег. Но