Повелители драконов: Земля злого духа. Крест и порох. Дальний поход - Андрей Анатольевич Посняков

Влюбленные разом повалились на колени:

– Господине…

– Да согласен, согласен, – пробурчал Еремеев. – Чего уж с вами поделать-то? Одначе в посаженые отцы кого-нибудь присмотрите, да и других… Впрочем, успеете.

Кольша и Авраама вышли из атаманского шатра, держась за руки. Остановились невдалеке от караульного костра, отошли чуть в сторону и долго целовались – крепко и сладко.

А в шатре, укладываясь спать, вздыхал о своей судьбе атаман. Вот бы и с Настей так – позвать в шатер, кольцо на палец надеть, о сватах да и пире свадебном подумать. Нельзя! Слухи-то все равно поползут, не без этого. Кольша – простой казак, хоть и кормщик, а он, Иван Еремеев – атаман, за всех и за всё в ответе. Нетерпенье свое выказывать – не пристало. Любовь – слабость, а вождь должен сильным быть, без всяких чувств, словно выкованным из стали! Только такого ратный люд уважать будет, и только такому – верить. Чуть расслабишься – не заметишь даже, как и уважение все пропадет, и вера. Разброд начнется, распад, не ватага уже станет, не боевая сотня, а просто сброд. И хотелось бы, конечно, как Авраамка и Кольша, да… Атаману нельзя быть слабым, нельзя чувства свои показывать, нельзя таким, как все, быть. Нельзя! Что дозволено простому воину, непозволительно командиру. Железным, стальным – не быть, так хотя бы казаться – обязательно, иначе никак.

День ото дня становилось все теплее, солнышко пригревало все жарче, в лесу на деревьях, словно весной, набухали почки, а кое-где уже начинала пробиваться молодая листва.

– Господи, это зимой-то! – дивились те, что не были с атаманом в разведке, казаки.

Те же, кто был, лишь ухмылялись – подождите, то ли еще будет! Еще насмотритесь много чего.

Лед на реке становился все тоньше, желтел и прямо на глазах таял. Отрываясь от припоя, уносились вниз по течению подтаявшие ноздреватые льдины, а к исходу десятого дня пути вода и вовсе очистилась, хотя и казалась еще студеною.

Ах, как обрадовались казаки. Ну, наконец-то! Даже и те, кто не очень-то верил – теперь убедились, что их атаман оказался прав! А ведь вроде бы обычный молодой парень… да нет, не обычный – решительный, волевой, уверенный, да и вообще – будто из стали!

Переночевав, торжественно, с молебном, спустили струги, погрузив на них артиллерию и все припасы, отчалили…

Господи! Хорошо-то как!

Хоть и невелики кораблики, а все же по воде плыть – это не пешком по лесам шарахаться, да еще на себе все припасы тащить. Освободившаяся ото льда река сделалась заметно шире, привольнее, по берегам зеленел лес – сосны, ели, осины, к ним добавились и кустарники – малина, смородина, ольха с вербою, плакучая, клонившаяся ветвями к самой воде, ива.

– Малина да черемуха зацветут скоро, – не могли надивиться, казалось бы, привычные ко всему воины. – Эдак и ягод скоро дождемся.

По пути ловили сетями рыбу – плотву, налима, щуку, бывало попадались и осетры, и форель, а как-то раз вытянули совсем уж неведомое чудо-юдо: небольшую, длиною примерно с локоть, рыбину в передней своей части покрывала не чешуя, а костяной панцирь, грудные же плавники чем-то напоминали весла.

– И что за рыба такая? – почесывая голову, недоумевал кормщик Кольша Огнев. – Словно ливонский рыцарь – в броне.

– Это панцирь у ея такой, как у черепахи, – отец Амвросий честно пытался хоть что-то объяснить. Не всегда получалось.

Особенно когда на середине реки казаки заметили, как взбурлила вода, да быстро ушло в глубину скользкое змеиное тело длиною саженей в пять!

– Это что же, тоже рыба?

– Скорей уж змей морской!

– Речной тогда уж.

– Ой, братцы, – с опаской поглядывая в воду, воскликнул Силантий Андреев. – Может, нам пушки да тюфяки зарядити?

Иван, услыхав его слова, улыбнулся:

– Понадобится – зарядим. А со змеями да драконами и пищалями сладим – ништо! Это же не василиски да не упыри, не нечисть лесная – от обычной пули дохнут.

– Ой, спаси Господи, братцы!!! – вытащив сеть, вдруг заголосил, отскочив в сторону Афоня-послушник. – А это-то кто еще? Ой… страшной какой! Зубастый!

Выловленный зверь, по мнению отца Амврозия, оказался очень похож на маленького – чуть побольше локтя, скорее даже – в сажень – «коркодила». С четырьмя перепончатыми, как у тритона, лапами, длинным хвостом и вытянутой, усеянной многочисленными зубами мордой, зверь оказался чрезвычайно подвижным и агрессивным – рассерженно бил хвостом, шипел, пытаясь выпутаться из сетки, а неосторожно приблизившемуся кормщику едва не откусил палец!

– Ох ты, ну и бес! – еле-еле успев отдернуть руку, Кольша пнул неведомую тварюгу ногою, сбросив обратно в реку.

– Не-е, – глубокомысленно заметил Афоня. – Ушицы с этакой страхолюдины не наваришь, точно.

– Ой, ой! – глянув на берег, вдруг заголосила Авраама, до того, как и все, заинтересованно рассматривавшая сброшенного со струга «беса». – Гляньте, там, за ракитою…

Вот уж то было чудо!!! Никогда казаки такого не видели, никогда!

По левому бережку, за ракитовым кустом, в полсотне шагов от неспешно проплывающих стругов, не обращая ни на кого внимания, словно выпущенная на луг корова, с аппетитом пожирала свежую травку здоровенная – сажени в полторы – ящерица с длинным хвостом и тупой ноздреватой мордой. На спине ящерицы громоздился оранжевый округлый гребень, величиной с парус струга, мощные лапы, чем-то похожие на куриные, заканчивались когтями.

– Ишь ты, коровища! – с восхищением рассматривали казаки. – Интересно, парус-то ей зачем? Неужто по реке заместо корабля плавает? Такая и струг перевернуть может.

– Маюни! – обернувшись к корме, атаман позвал проводника. – Ты таких зверей видал?

Отрок отрицательно качнул головой:

– Не видал, нет. И дедушка мне про таких ничего не рассказывал, да-а.

– Так ты этих уже земель не ведаешь?

– Не ведаю, – негромко промолвил парень. – Одно только знаю – это очень, очень нехорошие земли, да-а. Здесь черное колдовство – повсюду.

– Вот каркает! – нехорошо усмехнулся толстоморденький молодой казак по имени Олисей Мокеев, родом из тамбовских посадских людей. – Каркает и каркает, пугает. И то ему не хорошо, и это – плохо. Как врезал бы веслищем, а ну!

– А ну – цыть! – вступилась за своего юного друга Настена. – Не то сейчас как сама двину – мало не покажется, ага!

– Да я ведь так, просто… – казачина сразу пошел на попятный, но в воду сплюнул со злобой и что-то себе пробурчал. Наверняка что-то не особо лестное про остяка и про «атаманскую зазнобу», чтоб ей пусто было.

«Атаманская зазноба» кое-что, кстати, расслышала, потому как глухотой не страдала и слух имела острый.