Повелители драконов: Земля злого духа. Крест и порох. Дальний поход - Андрей Анатольевич Посняков

– Ох, братцы, забогатеем скоро! Домой вернемся – чистые бояре будем.

– Гляди-ко, боярин какой выискался! С немытым-то рылом да в калашный ряд.

Один Маюни не купался, не хотел обижать духов воды. Просто сидел на бережку, смотрел не пойми куда, да время от времени поглаживал привешенный к поясу бубен. Дедов.

Удивительно, но озеро оказалось не таким уж и рыбным, в протоке и на реке клевало куда лучше – казаки живо натаскали карасей, щук, налимов, наварили ушицы, напекли на угольях. Еще бы соли побольше, да хлебушка – и совсем было бы хорошо.

– Одначе тут жито родиться должно бы, – заметил кто-то из казаков. – Коль такое тепло. Лето красное!

Вскоре вернулись охотники – запромыслили молодого кабанчика, тут же освежевали, зажарили, сколько смогли, а полтуши оставили на бережку, на большом плоском камне, прикрыв от мух листьями папоротников и осокою.

Все радовались, один Маюни ходил, как тень, хмурился – не нравился ему почему-то сей берег, и озеро тоже не нравилось.

Даже сам атаман заметил, что с парнем что-то неладное, взял за локоть, заглянув в глаза:

– Ты что такой смурной-то?

Отрок погладил бубен, хмыкнул:

– Да так. Сам не знаю, да-а. Чувствую что-то такое, а что?

– Да-а, – протяжно засмеялся Еремеев. – И что же тебе тут не по нраву пришлось? Сосны какие высоченные, озеро, теплынь! Или… – атаман вдруг стал серьезен. – Людоеды где-то здесь бродят? Эти твои… менквы…

– Вот именно, что не бродят! – сверкнув глазами, буркнул остяк. – И не бродили, ничего после себя не оставили – знать, и не было их здесь, да-а. А такое славное место они бы не должны пропустить были, заночевали бы непременно. Однако вот не пошли. Испугались кого?

– Так нас же и испугались! – Иван потрепал парня по плечу. – Ой, паря, паря. Отдохнуть бы тебе, выкупаться.

– И рыба, – упрямо набычился Маюни. – Она-то почему ушла? Кого испугалась?

Атаман ничего не ответил, ушел к костру, где уже зачиналась веселая песня. Вот ведь чертов остяк! Все настроение испортил. И то ему не так, и это не эдак. Еще Афоня Прости Господи тоже такой же ходил, потерянный. Ну, тот-то хоть понятно…

Ох, гулял по Волге младой атама-а-ан! —

пели казаки.

Младой атама-а-ан, добрый молодец!

Хорошая была песня, веселая, правда, с грустным концом – казаки про то знали и до конца не пели, чтоб атамана своего не расстраивать. А то ведь там:

Покатилася головушка буйная-а-а-а!

Зачем такие песни петь? Что, веселее ничего нету?

– А давайте-ка, братцы, плясовую!

Грянули и плясовую, хорошо пели, радостно, а, как совсем стемнело, полегли спать – не на бережку, а в сосняке. Так атаман приказал, а ему – нашептал Маюни. Вот ведь упертый, не отставал – мол, нехорошее это озеро. Что-то такое чувствовал.

В другое время Еремеев бы отмахнулся от всех этих бабьих предчувствий, да только не сейчас – слишком уж все было вокруг необычно. Тепло это непонятное – в начале-то зимы! В Сибири! Менквы… ох, и сволочи…

– Ладно, уговорил, парень!

Почесав шрам, Иван все же сделал, как просил остяк, – приказал ночевать подальше от озера, да выставить караулы по всему сосняку, у полянки, где и спали, подложив под себя армячки – только для того они тут и сгодились, ходить не будешь – жарко, живо потом изойдешь.

Атаман уснул лишь к утру, а до того все ворочался, думал. Раз тепло, раз Обь-река ото льда свободна – тогда зачем и зимовать-то? Дотащить струги бережком, туда, где уже льда нету – да и плыть себе за златым идолом! Чем быстрее – тем лучше. Чего зря в острожке сидеть, соль да порох тратить?

С озера вдруг донесся какой-то плеск, вода забурлила… потом все стихло, и Еремеев, наконец, забылся в коротком сне.

Никакие нехорошие предчувствия, слава богу, не оправдались – ночь прошла спокойно, никто спящих не потревожил. Утром светило солнышко, и казаки вновь потянулись к озеру – разложили костер, жарили вчерашнюю рыбу. Кто-то вдруг вспомнил про мясо – на бережку вчера оставляли, на плоском камне.

Оставляли. А мяса-то не было! Вся половина туши исчезла.

– Может, зверь какой украл? – гадали казаки. – Или караульщики ночью съели?

Силантий Андреев махнул рукой:

– Да съели и съели, козаче! И ладно, и на здоровьице. Что у нас, рыбы мало? А кабанчика, даст бог, еще запромыслим.

Атаману о пропаже не докладывали – неча тревожить по всякой мелочи. Поели, помолились, да, прежде чем пуститься в обратный путь, выкупаться решили. Онисим, молодой казак, разбежался, да, подняв тучу брызг, первым сиганул в воду. У самого-то берега, где песочек, мелко было, а в десятке шагов самая глубина начиналась. Онисим добре плавал, как рыба, туда и поплыл… да не выплыл! Просто нырнул и не вынырнул – пропал.

То первым Афоня заметил – он-то плавать не умел: на мели, на песочке барахтался, да за другими казаками наблюдал завистливо – вот бы так, как они, научиться! Бросился бы, как все, в воду, пару раз озеро переплыл – туда-обратно – то-то бы потом хвастал! Может, попросить Онисима, чтоб научил? Прям сейчас вот и попросить – чего ждать-то?

Встав на ноги, юноша замахал худыми руками:

– Эй, Онисим, Онисим! Господи… эй, эй! А где Онисим-то?

– Да, кажись, к тому берегу поплыл.

– Да где же там?

А не было Онисима нигде! Лишь на середине озера вода как-то нехорошо забурлила. Красным.

– А не кровь ли то, козаче?! Ониси-и-им! Эй, Онисим!

Вскипела вода. И – словно на зов – выскочила на поверхность кожистая, покрытая зеленой слизью голова, с длинной клыкастой пастью и маленькими злобными глазками! Под головой угадывалась длинная шея и туловище с короткими хвостом и ластами, как у морских котиков. Похоже на ящерицу, только раз в двадцать поболе – с пол-амбара точно!

Злобно взглянув на казаков, чудовище открыло пасть…

– Спасайся кто может, братцы!

Преследуемые ужасным ящером купальщики вмиг бросились к берегу, и, видя такое дело, Иван живо послал людей за пищалями – да караульные, услыхав шум, уже бежали, уже готовы были к выстрелу.

Слава богу, на мели ластоногое чудовище оказалось вовсе не таким проворным, как в глубине – никого схватить не успело, но на берег вылезло – отвратительное в своей склизкой мерзости и явном желании кого-то сожрать.

Атаман поджидал клыкастую озерную сволочь со всем спокойствием, хорохорился,