Солнце - Екатерина Бурмистрова

сын инвалида? — спросила меня первая учительница.

— Это сын дезертира, — ответили ей ученики.

— В школу я не вернусь, — объявил я с порога Порфирию. — Я — сын дезертира.

Тех, кто не обучался в школе, забирали в помощники солдат. В дальнейшем воспитанники и сами становились солдатами.

— Ты этого хочешь? — поинтересовался Порфирий.

Я в жизни не желал ничего, но варианта было два.

То, что я не солдат, я знал всегда. Однажды Порфирий отошел за продуктами, а я играл на полу с комьями земли. И вдруг в окне погас день, я поднял голову — прямо передо мной повисла моль, загородив окно своим мерзким телом с мучным налетом на крыльях…

Тут, на мое счастье, старик вернулся, приговаривая, «Андрюша, ты только посмотри…». Я в оцепенении глядел в слепые белесые глаза моли. Порфирий бросился, ковыляя, к окну и моль, цепляясь лапами за наш подоконник, лениво переползла на другое окно.

— Раненая, — констатировал, прищурившись, Порфирий, — ишь, приземлилась себе на смерть. — Ты… давай-ка, зови всех.

Но увидев, что я не в состоянии даже пошевелиться, он проворно вылез в окно и бросился за молью. По коридорам уже слышался топот ног и, когда я спустя минуту боязливо выглянул в окно, наши уже азартно тащили ее в главный холл. Я не смог заставить себя спуститься. Вернувшись, Порфирий сказал: не солдат ты, братец. Уж помяни мое слово.

***

Выслушав, Егор заявил, что проблема выбора входит в задачи философии, которую они изучают с репетитором. Поскольку нам предстоит лето, то он берется меня учить…

Ближе к июлю я высказал Егору такую мысль, что если достичь внутреннего совершенства, то можно запросто превратиться в субстанцию чистого разума.

— Смысл? — спросил Егор.

— Ну, чтобы улететь отсюда.

Егор подумал секунду и ответил, что легче стать охранником в цепи и, улучив минуту, бежать.

— Но сколько лет надо притворяться охранником, чтобы поставили сторожить на внешний пост? — возразил я.

— А кем надо притворяться, чтобы тебе не мешали стать субстанцией все эти годы?

Я не нашелся, что на это возразить.

Когда в небе полетели первые паутинки, к нам пришел старший проверяющий — дядя Егора. Пока Егор корчил гримасы за его спиной, он обстучал стенку, словно ища клад, и, проворчав «сизифов труд», отпустил нас по домам. Мы добрели до подъезда Егора и остановились. Расставаться не хотелось. Егор смотрел вверх, на свои окна, и я знал, о чём он думает: о том, что пригласить меня к себе нельзя — не поймет мама, та, что присылала серебряную супницу, а что уж говорить о папе-генерале…

— Слушай, а давай вечером встретимся на обрыве, — предложил Егор. — и… можешь заодно принести сигареты?

— Ты ж вроде не курил? — удивился я.

Егор смутился, и я сообразил, что побег на обрыв видится ему как новый жизненный этап.

Я побежал домой, пролез к нам прямо через окно (Порфирий частенько возвращался так домой, особенно в пятницу, когда думал, что я уже сплю), и стащил у Порфирия несколько папирос. Вернувшись, я вновь задал вопрос о выборе.

Егор советовал соглашаться на охранника.

— Ты что! — говорил он. Я бы ни секунды не думал, меня родители не отпустят ни за что. А ты! Будешь защищать королеву-мать, ходить вдоль Стены, охранять Дом.

Итогом вечера стало то, что Егор прожег штаны, а я весь измазался глиной. Нам запретили выходить из дома несколько дней, а увиделись мы снова, уже став взрослыми.

***

Через некоторое время пришли двое военных — забирать меня в армию. Порфирий кинулся к ним, уверяя, что я — его единственная опора (хотя в реальности дело обстояло наоборот), и ноги у меня еле ходят. Я поджал их под себя под презрительно брошенным изучающим взглядом старшего военного.

Старший заметил мои холсты и тут же дал подзатыльник:

— Художник?

Его товарищ держал одну картину под неверным углом и курил так, что черный паровозный дым бил прямо в полотно.

Старший подергал усом.

— Ужинаете?

Порфирий тут же предложил заглянуть в кладовую. Порой он целыми днями возился и стучал в кладовке, говоря мне, что занимается сортировкой продуктов, хотя сортировать там было нечего. Я ломал голову, пытаясь понять, что он там делает, затем решил, что он пьет тайком от меня, и понял, что лучше не задавать вопросов.

Я вернулся в комнату и начал устанавливать опрокинутые холсты. За стеной двое нагружали нашей едой принесенные с собой пакеты. Что же мы будем делать зимой? Зато нас не трогали очень долго.

Но однажды особый стук в дверь раздался снова. Порфирий медленно пошел отодвигать засов.

К нам шагнуло двое людей. За ними оказались еще двое таких же в черной форме, которые также шагнули и встали по бокам у дверей. Дом молчал.

Старший повел усами, оглядывая картины, и скомандовал: «Это — нести за мной». Мне указали на место в центре конвоя. Выйдя за общие двери, мы повернули за угол и, к моему изумлению, двинулись во дворец.

Меня легко втолкнули в Залу, и я остановился подле двери, не смея взглянуть на повелительницу.

— Вон тот, вихрастенький? — долетело до меня. — Художник? Ну так и что?

Я неловко пригладил голову и преклонил колена.

Подняв глаза, я увидел лицо королевы — рябоватое, несколько оплывшее от вечного сидения на троне. Она принужденно-фальшиво смеялась с молоденьким офицером с глянцевым пробором, вытянувшемся подле нее. Покосившись на угодливого щеголя пару раз, я вдруг признал в нем Егора.

Он, взглянул на меня и, склонившись, что-то прошелестел ей на ухо. Королева, внезапно захохотав, хлопнула его по спине: «Ну ладно».

— Ну что он все за тебя отвечает? — утомленно спросила она, подняв на меня глаза. — Или ты не имеешь собственного мнения?

— Я готов отвечать, — сказал я и потупился.

— А почему так мрачно?… хотя, знаю! Королева знает, как живут ее дети — в тесноте и в обиде. Но очень скоро пространства хватит для всех.

Затем она долго молчала, остановив на мне свой темный неподвижный взгляд. Через некоторое время я понял, что она давно смотрит сквозь меня и сказал:

— Если позволите, я в красках выразил тут более, чем…

Я сбился.

— Что? Ну так где?

Внесли мои «солнца». Королева хмурилась все больше. Егор вновь зашелестел, и в ее лице появилась эмоция.

Она надела очки, сделавшись из-за этой необходимости недовольной и взяв себе вместе с ними тон постарше, сварливо заговорила:

— Можешь ли ты переработать вот это для герба? — Она ткнула пальцем в одно из солнц. — Главным геральдистом у меня будешь. Подойди-ка.

Я встал, подошел и