Сказка про наследство. Главы 10-15 - Озем

– Мне в школе нравилась биология. Или ботаника. Неважно. Нельзя рвать редкие цветы из Красной книги. Дикие тюльпаны. Ни рвать, ни продавать, ни покупать… Как в старой песне поется?

Хороши весной в саду цветочки,

Еще лучше девушки весной.

На горе, вдали от сада

Вовсе будет чудесато…

– Опять неважно. Я не по ботанике специализируюсь. Мой папочка по-другому мою жизнь распланировал. Экономика. Финансы. Бизнес. Чтоб по накатанной фамильной дорожке…

– Любящий папа о сыне думает. Чтоб дурака не валял. И чтобы помощник подрастал. В нашем общем деле.

– Ну, да. Ну, да. Похоже, без меня меня женили…

– Ой, не жалуйся. Мозги есть – надо пользоваться. Про глупости разные – всегда успеешь… Насчет же девушек и насчет женитьбы… Не то, чтобы я удивился… Ты молодой! Погуляй сперва. Да и вообще…

– Вот и я вообще. Ничего конкретного. Просто слова из песни вспомнил…

– Успокоил, спасибо. Насчет того, что я заставил тебя на финансах учиться… Ты ведь не противился… Дэн, я, конечно, рад твоему приезду. Честно. Я всегда рад тебя видеть, сын! Но твоя учеба – это теперь как? не пострадает?

– А чего страдать-то? И кому страдать? У меня же отец – олигарх. Естественно, не в масштабах страны. Местного кортубинского разлива. У моего папы денег хватит любые проблемы решить. Тем более проблемы сыночка. Подумаешь, учеба!

– Очень остроумно. У тебя проблемы, Дэн? Скажи!

– С чего ты взял? Мама звонила?

– Ну, зачем же сразу – звонила… Не злись… А институт… Я бы понял твой приезд на майские праздники, но они завершились.

– А? Да ниче не будет. До зачетной сессии еще далеко. Папа, ты придаешь слишком много значения моей учебе. Для чего мне учиться? Я проживу и так превосходно. Ты же не лишишь меня наследства? Я – твой единственный сын.

– Да, Дэн. Единственный и любимый. А ты, не будь дураком, пытаешься сыграть на противоречиях между мной и твоей матерью. Умно, что и сказать… Как мама?

– Нормально. Без перемен. Все то же. Ничего не меняется. Скука! Ты же знаешь, мама редко где бывает. Домоседка. У нее подруги еще с молодости. Интеллигентные клуши. Но сдается, что даже подруги маме надоели… А подружки ей такую чушь внушают…

– Достает? Мама-то? Смирись, сынок…

– Папа, ты меня поймешь. Я хочу уйти из дома. Пожить самостоятельно.

– Это куда? В студенческую общагу? Я те дам!

– Папа, ты должен поддержать. Мы же мужчины.

– И попадет нам обоим от женщины. Я не желаю выслушивать от Светланы… Погоди, Дэн. Так ты приехал, потому что с мамой поссорился? Сынок…

– Я взрослый!

– Нет. Насчет общежития – однозначно нет. Помню хорошо этот клоповник. Чего тебя туда тянет? Потерпи. Обвыкнись. На втором курсе, если все нормально, подумаем о квартире. Это если все нормально. Пока же всем – и мне – спокойней, когда ты под маминым присмотром.

– Я, правда, взрослый. И способен сам отвечать за себя. В няньках не нуждаюсь!.. Пап, мамины подруги кудахчут и кудахчут, а мама потом нервничает и мне выговаривает. Ты почему не стрижешься? Оброс весь. Или – чем от тебя пахнет? Пивом? Или – ты куришь?!.. Что на тебе надето? Да это еще ладно бы. Но у маминых подружек дочки, и они, мамы-то, сватают… Замучили!

– На свободу хочешь? Самостоятельный? А насчет другого?

– Насчет женитьбы не беспокойся. Я никогда не женюсь. Ты вон один живешь. До сих пор. Один, один! В твоем доме ни следов женщин, ни их запаха… И мама одна… Давно не твоя жена официально…

– Сынок, твоя мама – она для меня по-прежнему…

– Знаю. Пап, я уже взрослый. Это раньше я мечтал, как вы снова сойдетесь. Но мама больше не хочет. Она вообще не хочет. Ей одной лучше. Не обижайся. Сложно с женщинами. Лучше жить как ты.

– Откуда это взял, философ?

– Так… А если не так, то наоборот – не хочу учиться, а хочу жениться.

– Хрен редьки не слаще… Ты уже попробовал эту сладость? Ну, не говори, если не хочешь… Сын, так не говорят. Вернее, не так говорят, когда женятся. И не для того. Возьми нас с мамой. А лучше вспомни бабушку с дедушкой.

– Ее помню. Баба Вера. Она хорошая, добрая была. От нее всегда веяло теплом, уютом – прям обволакивало и укачивало, я не боялся засыпать. Голос тихий, мягкий… Но бабушка давно умерла. И дедушка умер… Ты один остался. Я хоть с мамой… Пап…

– Что?

– Ничего… А знаешь… Знаешь, мама до сих пор одна. У нее никогда никого не было, кроме тебя. Уж от меня-то не скроешь. У нас в доме мужчин не бывает.

Вот зачем Дэн это сказал? что имел в виду? НИЧЕГО. Он вырос, давно смирился. Конечно, развод родителей явился для него, еще ребенка, неприятным событием. Но добавим ужасную мысль – не таким, как уход любимой бабушки Веры Васильевны. Тогда была подлинная катастрофа, а после Дэн стал способен отнестись сознательно. К тому же развод происходил тихо, спокойно, даже буднично – Генрих и Светлана давно жили раздельно, в разных городах, их официальный разрыв НИЧЕГО не решал, не менял – просто фиксировал на бумаге фактическое положение. Разбитую чашку не склеить. Отец и мать заботились о сыне, не наговаривали друг на друга, не развязывали войну. Но мальчик все равно реагировал – насторожился, замкнулся в оборонительной позиции, ощетинился рыжей шерсткой, стал весьма дипломатичен в высказываниях. Если раньше он напоминал татарчонка, кричал и истерил, добиваясь своего, то сейчас, когда ничего нельзя исправить, превратился в японца. Хрупкий, недоверчивый улыбающийся японец. Идеальное поведение, в портфеле и в комнате идеальный порядок. Зубы вычищены, волосы пострижены. На лице намертво приклеилась защитная улыбка. Даже в школе мягко попеняли Светлане:

– Мы, конечно, понимаем. Воспитание играет благотворную роль. У нас нет нареканий… Но все же… Ваш сын когда-нибудь бегает, кричит, дуреет? Он как маленький старичок…

Младший Сатаров бледен и рассудочен – не так, как его отец в молодости. А Генрих Прович, вспоминая себя и руководствуясь родительскими обязанностями, пытался время от времени выдавать нотации – ненужные и неуместные.

– Мы с твоей мамой пожили – правильно или же нет… Не об том речь – о вас! Самостоятельные вы! Жаль, что ведете вы себя глупо. Вы, молодежь! Я знаю, о чем толкую! Зато ты не знаешь, что твой брат отколол номер. С шумом и фейерверком. Поджег киоск.

– Что Вано сделал?