Михаил Ахманов - Кононов Варвар

Он бросил взгляд на каменное лицо Идрайна, и тот, словно дождавшись разрешения, произнес:

– Господин! О чем ты думаешь, господин?

Это было неожиданностью: голем почти никогда не начинал разговор первым и уж, во всяком случае, не интересовался мыслями хозяина. Но долгое странствие изменило его; хоть он и не обладал душой, но с каждым днем все больше походил на человека. Правда, с таким человеком Конану не хотелось бы делить хлеб и вино.

Но скорая разлука с надоевшим спутником прибавила киммерийцу терпения, и он ответил:

– Я думаю, как пробраться в крепость. Стены высоки, и ворота на запоре… Надо ждать ночи.

– Зачем? Ворота я разобью и справлюсь со стражей. Иди за мной и прикончи того, о ком говорила госпожа.

Конан с подозрением уставился на голема:

– Она говорила с тобой о стигийце? Ты знаешь, кого надо убить?

– Конечно, господин.

– Кровь Нергала! Может, сам и прирежешь эту гиену?

Идрайн покачал головой:

– Нет. Госпожа сказала, что с ним справишься только ты. У тебя кинжал и обруч, защищающий от чар.

“Ему известно о магических талисманах, – отметил Конан. – Интересно, о чем еще?” Прежде ему не приходило в голову расспрашивать голема о таких вещах. Нахмурив брови, он произнес:

– Вижу, госпожа о многом поведала тебе. Я и не знал, что вы с ней толковали про колдуна, про нож и обруч… – Сделав паузу, Конан пригляделся к уходившим ввысь стенам и башням Кро Ганбора. Нигде ни единого человека… Казалось, никто их не заметил – или не желал замечать.

Он перевел взгляд на Идрайна и поинтересовался:

– Ну, о чем еще говорила с тобой госпожа Дайома? Что она тебе велела?

Какие бы подозрения ни бродили на сей счет в голове у киммерийца, Идрайн их не подтвердил и не опроверг; серое лицо его оставалось невозмутимым. Едва шевельнув губами, он тихо произнес:

– Только защищать тебя, господин. Только это. Конан хмыкнул и отвернулся.

– Ладно, парень! Коль справишься с воротами, не будем дожидаться темноты. Войдем честными разбойниками, а не трусливыми ворами… – Он усмехнулся, потом махнул рукой в сторону лестницы. – Ну, поднимайся наверх, серая задница!

Шагая вслед голему по узким ступенькам, он думал про Эйрима, сына Сеймура Одноглазого. Разумеется, в предстоящем сражении Идрайн был много полезнее, но штурмовать Кро Ганбор с Высоким Шлемом было бы куда веселей. Однако, напомнил себе Конан, он пришел сюда не веселиться, а взыскивать долги. Его дело – стигиец; а Идрайн, проклятый истукан, пусть разбирается с этим отребьем, слугами Гор-Небсехта. Прах и пепел! Они стоили друг друга – бездушный голем и свора отщепенцев, рыжих псов, которых даже безжалостные ваны считали слишком злобными. И тот и другие были нелюдью, и не стоило сожалеть о крови, что вскоре окрасит секиру Идрайна.

Впрочем, о крови Конан никогда не сожалел, но привык выпускать ее сам, не прячась за чужие спины. “Жаль, что Эйрим не пошел со мной, – мелькнула мысль. – Жаль! Ночью мы влезли бы на стены, перебили ублюдков колдуна, а потом…”

Топор Идрайна с грохотом обрушился на створку ворот. Она подалась с неожиданной легкостью, и голем, пнув нижний брус ногой, шагнул во двор. Конан с обнаженным мечом последовал за ним, торопливо, но внимательно оглядывая верхушки стен и башен – ему не хотелось получить стрелу в висок. Однако арбалетчиков нигде не было видно – ни на башенных площадках, ни на стенах. Быть может, они прятались за парапетом, похожим на акульи зубы? Или во дворе?

Он осмотрелся, но двор был пуст; люди, две шеренги воинов, выстроились поперек лестницы, у самого балкона. Тускло блестели медные панцири и кольчуги, плащи из волчьих шкур топорщились на широких плечах, рыжие нечесанные бороды струились по доспехам, круглые щиты с бронзовой оковкой крест-накрест прикрывали левое плечо, в прорезях глухих шлемов сверкали глаза, чуть заметно раскачивались на ремнях мечи и секиры, наконечники копий отливали стальной синевой. Но копейные древки, стиснутые в руках ваниров, упирались в камень, а острия глядели вверх, в небо.

Конан пересчитал их и ухмыльнулся. Все пятьдесят тут, не надо никого разыскивать и ловить в башнях и на стенах! Все пятьдесят тут, и с ними – Сигворд, третий из вождей дружины Гор-Небсехта… Вот он, этот Сигворд – перед строем, без шлема, с огненными космами, с налитыми кровью глазами… Прах и пепел! Выглядит так, будто жизнь готов отдать за своего хозяина!

Подтолкнув Идрайна в спину, Конан двинулся вперед, к лестнице. Они пересекли двор, но уже в обратном порядке – Конан шел впереди, а голем следовал за ним, с тяжелой секирой на плече. Их шаги будили гулкое эхо во дворе-колодце.

У ступеней киммериец остановился и задрал голову вверх. Ваниры перегораживали лестницу сплошной стеной щитов, и было непонятно, то ли они собираются драться, то ли выстроены для некой торжественной встречи, за которой последуют переговоры. “Не струсил ли колдун?” – подумалось Конану. “Нет, – сказал он себе, – нет; стигийские маги никогда не отличались наивностью и трусостью, а значит, битва неизбежна. Не для нее ли колдун собрал воинов у входа в свои чертоги? Чего же тогда они ждут?”

Он еще размышлял об этом, когда сверху раздался хриплый голос Сигворда.

– Ты – киммериец? – произнес ванир, сжимая и разжимая кулаки, словно ему не терпелось вцепиться в горло Конана.

– Кром! Я вырежу печень всякому, кто стал бы утверждать обратное!

– Ты – киммериец, который гостил у Эйрима три дня назад? – уточнил Сигворд.

Конан кивнул, ожидая продолжения. Ваниры, стиснув оружие, стояли неподвижно, забрала и нащечники шлемов не позволяли разглядеть их лиц. Знают ли они о том, что воины Торкола и Фингаста вместо плавания к южному острову отправились на Серые Равнины? В полном составе, со своими предводителями… Сказал ли им об этом колдун?

Слова Сигворда разрешили сомнения киммерийца.

– Ты убил Торкола и Фингаста? И их людей?

– Я разделался с Фингастом. – Взгляд Конана уперся в медленно багровевшее лицо ванира. – С Торколом покончил Эйрим. Вырезал ему ворона и сказал, что убийца отца и братьев недостоин иной смерти.

“Вырезание ворона” являлось особым способом ванирской казни – побежденному врагу подсекали ребра на боках и спине, а потом разводили их в стороны на манер птичьих крыльев. Если полученные в бою раны не были смертельными, казнимый мог прожить довольно долго – такое время, за которое победитель успевал выпить два кувшина вина. Эйрим, оглушив Торкола ударом по голове, проделал всю работу тщательно и затем пил свое вино не торопясь, разглядывая отцеубийцу, стонавшего и метавшегося на полу.

Вряд ли Сигворд был посвящен в эти подробности, но он отлично знал, что такое “вырезать ворона”, ибо на своем веку сотворил немало подобных деяний. Лицо его потемнело.

– Хотел бы я сделать то же самое с тобой, вонючий червь! – прохрипел ванир. – Жаль, владыка наш не дозволяет! – Он махнул воинам, и строй их расступился, образовав проход.

– Ты не будешь сражаться? – спросил Конан. – Странно, клянусь Кромом! Я еще не встречал ванира, который отказался бы от драки.

Тут ухо его уловило прохладное дуновение воздуха, а за ним – тихий шепот Идрайна: “Не верь, господин! Они что-то замышляют!” Конан раздраженно передернул плечами, он не нуждался в советах серокожего.

Сигворд, широко расставив ноги и заложив ладони за пояс, с ненавистью глядел на киммерийца.

– Я же сказал – владыка наш не дозволяет! – рявкнул он. – Повелитель сам расправится с тобой! А мы… Мы понадобимся, чтоб прибрать в покоях… Дабы господин не замарал рук!

Проснувшись в Озерках, Ким покинул электричку, постоял в задумчивости и бодрым шагом направился в ту сторону, где развевались флажки и мерцали гирлянды лампочек, бросая отблески на темный цирковой шатер. Было уже заполночь; дождь перестал, вечернее представление давно закончилось, толпы зрителей побурлили и исчезли, обезлюдел базарчик с ларьками, лотками и аттракционами, разошлись артисты, кто по квартирам, кто по своим вагончикам. Свет в их кочевом городке угас, ворота были заперты, и стража-усача при них не наблюдалось. Выяснив это, Ким перескочил через загородку из зеленого штакетника, миновал затихшие вагончики, добрался до клеток и замер там, прислушиваясь и озираясь. Тихое ворчание послышалось над его головой.

“Тигр, – произнес Трикси. – Медведи…”

– Тигра мы с собой не возьмем и медведей тоже, – отозвался Кононов. – Это, знаешь ли, уже слишком… Слон где?

Он осторожно двинулся вперед, обогнул десяток клеток, конюшню осликов и вышел к загону, обнесенному железными двутавровыми балками. Рядом с этой изгородью стояли тележки с морковью и капустой, а посередине огороженного пространства высилась темная гора, распространявшая окрест тихие, но ясно различимые звуки: сопение, чавканье, фырканье. На вершине горы сидела большая летучая мышь, помахивая крыльями, и Ким не сразу сообразил, что видит, как шевелятся слоновьи уши.