Мария Семёнова - Славянское фэнтези

Перевязка, кормление с ложечки и пользование уткой утомили меня так, что после укола я провалился в сон, как в черную дыру, и не видел ни гурий у журчащих фонтанов, ни цветущих садов, ни поющих скульптур. Очнулся я от саднящей, изматывающей боли, когда день за окнами умер, а электрический свет в коридоре был тусклым и блеклым, как в покойницкой. Кроме того, у меня кружилась голова от сознания того, что лежу я на крутящейся Земле, которая к тому же вращается вокруг Солнца, а вся Солнечная система летит с невообразимой скоростью в звездную бездну.

И мерзко было думать, что на крохотной этой планете, подверженной всем превратностям судьбы, вечно сводят счеты, собачатся, обманывают друг друга, предают и убивают микроскопические человеки, тщась оттяпать у ближнего своего толику иллюзорного и столь же мизерного счастья…

— По словам Ванги, личность после смерти сохраняется. Хотя болгарская прорицательница отказалась объяснить, что значат ее слова, они все же могут служить некоторым утешением, — произнес в моей голове голос лиловолицего. — Нам скоро предстоит расстаться, но я надеюсь, встреча наша не пройдет для вас бесследно. На свете множество тайн, чудес и загадок, разбираться в которых значительно интереснее, чем клеить красочные ярлыки на бутылки с паленой водкой, увеличивая тем самым энтропию вселенной.

— Чего?! Что ты лепишь? — вскинулся я от неожиданности, и меня ослепила и оглушила очередная волна боли.

— Тихо, тихо. Сейчас вам станет легче. — Прохладная ладонь лиловолицего накрыла мои торчащие из бинтов пальцы, и мне действительно стало легче. — Определение энтропии с позиций физики не поможет нам понять друг друга. Сойдемся на том, что энтропию принято противопоставлять порядку, хотя она может выступать и в виде сверхупорядочивания. Это происходит, когда рост организационных структур, например управленческого аппарата, приводит не к упорядочиванию, а, наоборот, к хаосу и невозможности быстро и грамотно принять единственно верное решение. Связано это с тем, что принятие адекватного ситуации решения может зависеть от сотен, а то и тысяч людей, имеющих свой субъективный взгляд на проблему. Развитие цивилизации, идущей по технократическому пути, неизбежно влечет за собой усложнение ее структур и образование новых уровней, зачастую дублирующих друг друга. А ведь любая организация, доведенная до логического конца, приводит к абсурду в действиях и, стало быть, к хаосу.

— Не понимаю.

— У вас еще будет время разобраться в этом, если придет охота. А говорю я это все к тому, что, наращивая информационные ресурсы, упорядочивая связи и включая в этот процесс все большее и большее число людей, человечество тем самым плодит хаос, увеличивая долю энтропии. Неизбежный при этом рост внутренних противоречий усиливает нестабильность общества и ведет в конце концов к его саморазрушению. Таким образом, можно прийти к выводу, что техногенная цивилизация обречена и если ее не погубит природный катаклизм, то это сделает техногенная катастрофа или их череда.

— Веселая перспектива! — пробормотал я, забыв, что могу передавать свои мысли собеседнику без помощи звуков.

— Перспектива невеселая, но она есть. А жить с перспективой, какой бы она ни была, значительно интереснее, чем не видя ее, забывая о вечном в повседневной суете, — сообщил лиловолицый, явно намекая на мое прозябание в пресловутом подвале.

— Неужели любая цивилизация обречена и несет в себе зародыш собственной гибели?

— Пессимист сказал бы, что да, обречена, поскольку все, что некогда родилось, обречено погибнуть. Но, будучи оптимистом, отвечу, что нет, помимо исчезновения возможен переход в другое качество. Альтернативы этому не существует, ведь тот путь накопления знаний, которым идет человечество, является тупиковым. Уже сейчас ясно, что человек, даже если бы он жил вдвое дольше, был бы в состоянии усвоить лишь малую крупицу собранной человечеством информации. То есть он и впрямь превратился в винтик огромного механизма, и обезличивание отдельных особей со временем будет продолжаться и усиливаться. Наращивание знаний и таких внешних показателей культуры, как симфонии, книги, картины, скульптуры становится бессмысленным накоплением, если отдельный индивид лишается не только желания, но и возможности воспользоваться ими в должном объеме.

— Где же выход?

— Миф о грехопадении Адама и Евы в той или иной форме имеется у всех народов Земли и свидетельствует о том, что еще на заре времен неким провидцам стало ясно — человечество пошло по тупиковому пути развития. Рассуждая о развитии духа, они говорили не только о духовности в морально-этическом или религиозном понимании, но и о возможности людей получать информацию из тех информационных полей, которые пронизывают мироздание. Природа не скупа, она экономна и все же наделила человека колоссальными способностями. Люди используют примерно девять процентов головного мозга и не более шестидесяти процентов физических возможностей. Это колоссальный запас, о чем свидетельствуют единичные случаи, когда мозг человека под воздействием каких-то внешних факторов начинал работать с большим КПД. Примеров тому тьма: это, прежде всего, предсказатели — вспомните упомянутую мной Вангу, — телепаты, телекинетики, врачи-экстрасенсы, люди, обретшие способность левитировать и… — Голос в моем мозгу умолк, и я услышал, как заскрипела пружинная кровать под моим собеседником.

— В чем дело?

— Переход к другому способу получения знаний об окружающем мире неизбежен, если человечество хочет выжить. Лучше поздно, чем никогда. А теперь, позвольте, я положу руку на ваш лоб. За мной идут, и, чтобы я мог вернуться и стать настоящим Щасвирнусом, мне понадобится ваша помощь.

— Кто идет, зачем?

— Сейчас меня будут убивать, но, если вы мне поможете, я вернусь. Не сюда и не сейчас, но… Вы готовы мне помочь?

— Готов. Хотя я могу только веками шевелить. Ну разве что еще заорать благим матом. — Я сразу поверил ему, затопленный валом обрушившихся на меня чувств: отчаяния, ужаса, надежды, которые невозможно было передать словами — только телепатировать.

— Ни слова, ни звука, иначе тут начнется настоящая бойня. Постарайтесь ни о чем не думать. Или нет, представьте, что ваша голова — ларец, наполненный драгоценными камнями, в котором еще достаточно места для одной маленькой побрякушки.

Ладонь лиловолицего легла мне на лоб, и я даже сквозь бинты ощутил ее прохладу и тяжесть. Потом представил короб, заполненный искрящимися каменьями, и меня ослепила яростная вспышка света.

— Ну, вот и все. А теперь лежите тихо и не издавайте ни звука, что бы ни произошло. Закройте глаза, блеск их может привлечь внимание, и тогда мы пропадем оба.

Щасвирнус убрал руку с моего лба, и я закрыл глаза, теряясь в догадках, действительно ли это со мной происходит, или сестра всадила мне слишком большую дозу лекарства.

— Если все кончится благополучно, за мной придут. А вы на досуге подумайте о том, что мир полон тайн, загадок и чудес. Жизнь — хорошая штука и транжирить ее, разливая паленку в подвале, — непозволительная роскошь. Вы же художник, вы можете…

Послышался тихий треск, я невольно раскрыл глаза и увидел стремительно удаляющуюся по коридору фигуру. Еще две фигуры в нескладно сидящих белых халатах пронеслись мимо моей кровати, и кто-то отчаянно вскрикнул в дальнем конце коридора.

Превозмогая боль, я приподнялся на локте и увидел, что лицо странно запрокинувшего голову Щасвирнуса стало темно-фиолетовым, а пятна на нем почернели. Пальцы безжизненно свесившейся с кровати руки были скрючены, словно их свела судорога, и, тупо глядя на них, я понял, что он мертв, хотя в одеяле его не было дыр и оно не было залито кровью…

Мужики привязали Смеяну к Змиеву дубу, стоящему на вершине Змиева холма, за локти. Не сильно, поскольку жалели предназначенную Огнедышащему Змию девицу, но все же так, чтоб сбежать не могла. Если бы девка сдуру развязалась и пустилась в бега, так и сама бы сгинула в непролазных Гиблых лесах — в селение-то ей путь был заказан, — и родичей своих подвела под Змиев гнев.

Свидетельством того, на что способен разъяренный Змий, был и Змиев дуб, опаленный жаром и превратившийся в страшную черную раскоряку, и Змиев холм, на котором вот уже три десятка лет не росло ни одной травинки. Словно пламя, изрыгаемое летающим гадом, не только сжигало, но и отравляло все вокруг, даже землю лишая плодородной силы на веки вечные.

— Ну, ты… эта… не трухай… Змий тебя сглотит в один присест, ты и не почуешь. Зато весь род от погибели неминучей спасешь, — неловко попытались мужики утешить Смеяну и, сутулясь и косолапо переваливаясь с ноги на ногу, не поднимая глаз от земли, гуськом побрели с омертвелого холма.

— Дурень, слышь, пошли отсель! — позвал один из них Дурня, примостившегося у ног Смеяны и вперившего неподвижный взгляд в изгибы Вьюн-реки, берущей начало в Моровых топях, затерянных посередь Гиблых лесов.