Сияние обманчивого Меркурия. Пятая книга - Ленар Гиниятович Хатбуллин

раскрывшему гений. Можно удивиться, как он это провернул. Как лихо закрутил, что никто, кроме Астры на последних днях, не выразил сомнения. Они шли к итогу медленно и целенаправленно. Захлопнулась мышеловка. Охотник радуется…

Зритель будет смеяться. Не с ним это произошло. Ведь воспринимается через призму отношения. Но для героев всё было закономерно. По правилам, что произошло, какие действия привели к итогу. Встало на свои места, как запланировал учёный. После наступила тьма. На град ума опустились сети зла. Закована воля в тюрьму гипноза. Нет героя.

Глава 37. Голос, звучащий из головы

Героям в голове причудился жесткий голос, точно они стали с учёным единым разумом, где не было различий между существом, отдельным человеком и их общих черт в уме. Они стали сопряженным свойством в сочетаниях мозга и его качества, когда не проведешь линию между людьми. Делить их бесполезно: прослеживается общая деталь. Но где её черты? Где соотносится прежние грани разумов? Как отражаются в себе?

Ответа на вопросы не было, ведь учёный – отличный психолог, знающий механизмы воздействия и влияния на жертву. Герои стали известием, где не отделить зерна от плевел и подумать о себе в отдельной общности. Если силен мотив для желания, то распадается в зачатке, не принося ответы. Складывалось ощущение – нет ответов, есть только вопросы. Даже, если будут решены, то не придет отдохновение. Наоборот, жизнь превратилась в постоянное ощущение гонки за невозможной целью. Чем дальше она становилась на обозримом просторе мысли, тем больше её хотелось приблизить. Но при приближении – отдаление. И так бесконечно…

Адам и Астра по отдельности думали об этом едино, потому сошлись во мнении: нет спокойствия, если существует мозоль на глазах. Её не убрать и не уменьшить влияние, хоть оттеснить, оттенить от поля зрения. Не превратить бесконечный лист ожидания в достижение мига просветления – зачем всё это надо. Почему учёный мучает? Что пытается достичь? Или его исследование мозга есть самоцель в первопричине мотива?

Откуда тогда возникло ощущение, будто это являлось маленькой сценой, служащей для лучшего выступления отдельных актёров? Как сейчас они складывались из клочков расщепленного сознания, как из тысячи и сотни огней святого Эльма образовалась иллюзия? Или не поддавалось ни одному из возможных анализов, если они, конечно, и достижимы в состоянии, где не видно ничего, кроме миражей? Оставалось следовать за ними, чтобы увидеть тяжкий бред истины, а не фантазии сонного разума…

В преломлении возможностей уставшего организма жизнь являла не то, чем была до представления. Словно в голове возникают образы, как дальние видения несбыточных слов как переносчиков чумы или инфекции. Она заражала отравляющим естеством разум героев. Малой долей, как нарастающим крещендо в головах забился приказ, который нигде не был обозначен. За ним можно следовать, но понять сложно, а порой невозможно. И как это представить? Голос заполняет естество ума…

Остается вакуум, заполненный белым шумом, где нет места сомнению, – учёный управляет туманным сознанием. Словно на коне заходит в покоренный город. Нет малейшего оттенка для сопротивления. Даже палитры не найдется в защите или уходе от давления, неподвластного изучению или анализу. Он похож на первоначальное слово, которым разрушали города. Ни с чем несравнимые свойства, ранящие громкостью.

Героям даже казалось, что голос пронзает, простреливая стрелой барабанные перепонки, уничтожая возникновение звука. Голос не был чем-то отделимым от учёного. Он стал его частью, в которой шанса нет увидеть отдельные черты. Все категории слились воедино. Как вероятность понимаемых звуков, объединенных одним потоком, может стать из тугого плетения отдельными бисеринами и ниткой, не понятно. Даже не ясно, как разделить для знания. А незнание пришло сразу…

Героям смежила глаза неведомая сила, которая не подконтрольна существующим измерениям ситуации. Она была впервые встреченной, потому не могла стать четким разделением между придуманным и существующим в реальности знанием. Всё стало голосом, о котором мы говорили. Он завладел, где ранее были пределы героев. Они нигде, где были прежде в контроле себя. Нигде не обретали прежние черты.

Даже не складывалось впечатления, чтобы судить о понятии момента, между тем его отожествлением с реальным моментом времени. В глазах героев смежалось пуховым опахалом, забирающим силы от постоянного течения времени как ветра. В потоке сметались прошлые пределы мыслей или контроля над ситуацией. Реальность вышла из определения себя.

Время и пространство находились в разных оттенках и свойствах, как отображающих, так понимающихся со стороны знания. Точнее и знания не было: оно исчезло в сомнениях, что говорил голос. Он подводил к последней черте, служащей мостом. За ним ничего нет, не осталось, ведь не могло поняться вне качества жизни. Она истерла грани зрения. У героев болели глаза. Если они и есть…

Но в том, что есть мнимая черта, разделяющая черту фантазии и реальности, не оставалось сомнения. Ничего не могло служить отторжением от знания, где голос сочетался с разумом. Через объединение причин голос говорил, так как не отделялся от звучания внутри головы. Словно не существовал в отдельности от носителей и переносчиков гипноза. Те же самые крысы, но в ином воплощении. Герои стали не собой, а тенью.

На фоне пляшущих теней играли всполохи огней, считающихся словом:

– Вы стали моей частью. Никто не отделяется от универсума значений. Они не распадаются на категории или численные грани. Всё подвержено моему уму. Вы должны слушать, что говорю, ибо Я и есть Вы. Нет граней…

Слова стали звеном в понимании отсутствии границ, в которых задерживались явления жизни, но теперь и смерти. Чем считается герой, если его легко принудить к выполняемому приказу? Даже, если это постигалось посредством множественных и неспешных изменений. Оно сложилось, как действие сочетается с эффектом, им производимым. Как сумма значений, которая увеличивается. Даже не помышляет об остановке. Мчится вперёд, ведь движение стало голосом. Слова рисуют действия героев.

Бурят новые дырки в душах, чтобы легче контролировать, не отпуская:

– Нет граней, через которые не достиг бы вашего сознания разумом, ведь определения растаяли между термином и словом. Стали сочетанием, когда не отделить клыки, произрастающие на пашне, и страшных великанов. Вам придется с ними сразиться, ведь стали страхом и смертью. Если хоть на малую долю допустить разрушение ментальной связи, то не выйдете в себя. Ведь я часть того, где звучит картина жизни. Вы слепок моей души. Я скульптор, о чем не осознаю в моменте времени…

В умах героев созревает зерно посаженного сомнения, словно оно в точности определяло возможные стороны мысли. А, если прерывалась