Как все начиналось - Ефиминюк Марина Владимировна

– Ты по городу ездил? – заорала я в ухо Игнатию.

– Только по мастерской, – услышала я вопль, в этот момент он вывернул руль, и спас нас от столкновения с толстым стволом дуба. Жидкость из чана выплеснулась, попав на Ванин плащ и прожигая его.

– Горю, горю! – заорал адепт.

Тут случилось страшное: руль у телеги отвалился. Мы с Игнатием от ужаса зажмурились и обнялись. Секунда, глухой удар о дерево. Казалось, я находилась в свободном полёте целую вечность, потом, приминая своим телом кусты, свалилась на землю, проехала на спине пару метров и остановилась, ухватившись за траву. Я тихо лежала, пытаясь понять, целы ли кости, осторожно пошевелила ногами, потом руками.

– Вы там живы? – не поднимаясь, позвала я.

– Да, – отозвался из кустов глухим голосом Петушков.

Я кое-как поднялась и, хромая, направилась к месту катастрофы. Разбитая вдребезги телега, лежала на боку, из четырех колёс осталось одно и все ещё продолжало сиротливо крутиться. Зелёная жидкость вытекала из чана и, смываемая дождём, текла в ручейках воды. Игнатий стоял на коленях, скорбно опустив подрагивающие от сдерживаемых рыданий плечи, с зажатым в поцарапанных руках крестцом руля.

– Мне очень жаль, – прошептала я.

– Мне тоже, – шмыгнул он носом. – Пойдём?

Он повернулся, по его худым щекам текли слезы и пропадали в нечёсаной бороде. Втроём мы горестно пошагали обратно к таверне на поминки его уникального изобретения, навсегда потерянной «бесконяги». На сегодня серенады любимому Арману отменяются.

*

Я открыла глаза, в комнату падал золотистый свет солнца, через открытые окна доносилось пение птиц, сквозь ветви яблонь виднелось чистое голубое небо. Я приподняла голову, и меня тут же накрыла волна боли. После соревнований и ночной катастрофы тело ломило, а после пьянки в пересохшем рту стоял неприятный луковый привкус. Я попыталась вспомнить, чем закончился вечер, но обычно услужливая память никак не хотела работать. Как телегу разбили – помнила. Как выпивали за упокой её души, уже смутно, а вот дальше абсолютный провал, большая чёрная дыра. «Что же было?» – я застонала, перевернулась, уютно уткнулась в тёплую мужскую подмышку и закрыла глаза.

Что?!

Я подскочила на аршин, и, обернувшись одеялом, с грохотом рухнула на пол. Подниматься и смотреть, кто лежит на соседней половине кровати, не возникало никакого желания. Я рассматривала пыльные доски пола под кроватью и пыталась осознать, в чём одета. Я скосила глаза на высовывающуюся из-под одеяла руку, на мне была незнакомая полосатая мужская сорочка. Я сглотнула, решаясь посмотреть, кто там, осторожно выглянула из-под кровати и наткнулась на хмурый взгляд темно-карих глаз Властителя провинции Фатии.

«Люди, что же это такое делается?» – завизжал испуганный внутренний голос.

– Привет, – выдавила я, стараясь не смотреть на обнажённые властительские телеса, и почувствовав, как у меня начинают гореть уши.

– Привет, – ответил он хрипловатым после сна голосом.

Я облизнула пересохшие губы, выпучила глаза и задала мучивший меня вопрос:

– Ты, случайно, не знаешь, что я делаю в твоей кровати?

Арвиль вытянул губы и свёл у переносицы брови, похоже, до этого момента он таким вопросом не задавался. Он молчал, я тоже молчала, время шло. Судя по всему, Фатиа и сам не знал, как я забрела в его спальню, более того, в его кровать.

Я неловко встала, кутаясь в одеяло:

– Ну, я, пожалуй, пойду? – я бочком попятилась к двери.

Арвиль рассеянно закивал. Сбросив одеяло, я схватила свои вещи, в художественному беспорядке разбросанные по полу, и стремглав вылетела в коридор в одной рубахе, прижимая к своей груди ворох одежды, и только тут, прислонившись спиной к двери, перевела дыхание. Внезапно до меня донеслись тяжёлые шаркающие шаги – в самом конце коридора появился Магистр Леонид, облачённый в ночную сорочку и ночной колпак с рисунком весёленьких поросяток. Я округлила глаза и так же быстро вернулась в комнату, захлопнув за собой дверь.

Увидев меня на пороге, Фатиа вопросительно поднял брови.

– Я выйти не могу! – горячо прошептала я, кое-как натягивая на себя порты и стягивая с себя широкую рубаху Властителя. Я бросила её ему в лицо, прислонилась ухом к двери, слушая шаги, а потом кивнула:

– Я ушла!

Я снова оказалась в полутёмном с единственным окошком коридоре. Стоило мне двинуться, как Магистр Леонид, напевая под нос, появился в противоположном конце коридора. Я развернулась и заскочила в спальню. Завидев меня, Фатиа закашлялся и выдавил:

– Ась, ты прости, но я всё равно ничего не помню!

– Да, знаю я! – рявкнула я, забыв про конспирацию. – Там Леонид, аки призрак, по коридору гуляет туда-сюда. Я выйти не могу!

– Может через окно? – предложил Властитель.

Идея мне понравилась, я натянула сапоги, села на подоконник и посмотрела вниз, прикидывая высоту. Дом был одноэтажный, упадёшь – ничего не сломаешь.

– Пока! – махнула я рукой и перемахнула в сад, приземлившись в мягкую траву на колени. Воровато озираясь, на цыпочках я прошла к углу дома, и нос к носу столкнулась с Советником. Он успел накинуть кафтан, но оставался в своём забавном ярком колпаке. В горле у меня моментально пересохло, я, как нашкодившая школьница, спрятала руки за спину, опустила голову и залилась ярким румянцем от шеи до волос. У Леонида брови поползли на лоб от удивления, меня он никак не ожидал увидеть именно в этом саду в столь ранний час.

– Гуляю! – быстро отозвалась я, предупреждая ненужные расспросы.

В этот момент до нас донёсся громкий шёпот Фатиа:

– Аська, ты ещё здесь? Ты свою куртку забыла!

Я вскинула голову и испуганно уставилась в ошарашенное лицо Магистра.

– Вчера вечером в таверне забыла, – выдавила я из себя. – Он её забрал, а я за ней пришла, без курточки холодно, – для наглядности я даже начала растирать свои руки.

– Ты когда ночью раздевалась, под кровать её бросила! – продолжал между тем Властитель.

Я зажмурилась, а Леонид нервно закашлял, деликатно давая понять о своём присутствии.

– Так ты не одна?! – раздался возмущённый вопль Фатиа. – Могла бы сказать! Так запалиться!

Все! Занавес! Как говорит Ваня? «Пойду, повешусь на дереве перед Домом Властителя, может, полегчает».

– Ну, я пойду?

Магистр неуверенно кивнул, я осторожно обошла его, сохраняя уважительное расстояние, а потом припустила до дома быстрее, чем когда за мной гонялся незабвенный Бобик.

Сергий и Иван, опухшие и недовольные, сидели на веранде, дышали прохладным свежим воздухом и мирно похмелялись рассолом.

– Идиоты! – завизжала я, налетая на них, как нежить на монашек.

– За что? – изумился Ваня, прикрывающий от сыплющихся ударов на его гудящую голову.

– Зачем к Фатиа ночевать отпустили?! – я влепила Сергию подзатыльник, тот подавился рассолом и нервно закашлял:

– Ты что, шутишь?

– Если бы! – всхлипнула я, растеряв весь боевой запал и садясь на стул. – Открываю глаза, а он рядом лежит, смотрит, как сыч, голодными глазами. Что было – не помню, что делать – не знаю. Ну, я в окошко, а там Леонид по саду бродит!

Я закрыла лицо руками и зарыдала.

– Попали! – сдавленно прошептал Ваня, а потом подошёл ко мне и начал успокаивать, гладя меня по нечёсаным вихрам, – ну, ладно, хватит уже, хватит.

Я кое-как успокоилась, умыла красное от слез лицо, переоделась в чистую рубаху, и мы отправились на открытие храма, заранее понимая, что это обратится катастрофой. Мне, как победительнице спартакиады, выпала честь занести на алтарь первую лампадку. Страшась быть присыпанной обломками стен, я ещё на поле, сразу после вручения, под умилённые взгляды данийцев, посчитавших меня милосердной к их традициям, отказалась от этого права в пользу фатийки. Плевать я хотела на их традиции, я за своё и без того слабое здоровье боялась.

Площадь перед храмом, заполненная до отказа разряженным в лучшие одежды радостным народом, гудела. Мы остановились в парке рядом с фонтаном, уселись на поручни и стали ждать, когда монументальная постройка рассыплется и прахом развеется по воздуху. Праздник уже начался, я увидела, как по красной ковровой дорожке ко входу шла торжественная процессия, рослая фатийка в белых лёгких одеждах с распущенными по плечам волосами несла маленькую глиняную плошку с тлеющими угольками, сзади неё на почтительном расстоянии следовал красавец Арман. У меня от безысходности на глаза навернулись слезы, не видать мне теперь Ненэлии, как своих ушей.