Энтони Берджесс - Сумасшедшее семя

— Ну вот, — сказал капитан Лузли. — Езжайте прямо туда, Оксенфорд, где написано «Въезд». Странно, не могу вспомнить, чтобы было написано «Въезд», видите ли, когда мы уезжали.

Оксенфорд хрипло рассмеялся.

— Бедный глупый чертов болван, — сказал он. — Не видите, откуда взялся «Въезд»? Не видите, слабоумный дурак?

Капитан Лузли вытаращил глаза на фасад.

— Ох, — сказал он. — О Боже.

Ибо огромная растянувшаяся надпись — «Министерство Бесплодия» — изменилась; последнее слово утратило отрицательное значение.

— Ха-ха, — продолжал юный Оксенфорд. — Ха-ха-ха. — А потом: — А-а-а-р-рпчхи! Проклятье, разрази его гром.

Глава 8

— И насколько возможно, — сказало телевизионное лицо достопочтенного Джорджа Окэма, Премьер-Министра, — стремиться к добропорядочной жизни при минимальном вмешательстве Государства.

Это было лицо воротилы-бизнесмена, — с жирными брылами, твердыми, по потворствующими страстям губами, с несговорчивыми глазами за шестиугольными очками. Оно было видно только временами из-за перебоев с трансляцией: сменялось быстрой рябью или дробилось на геометрические тропы и орнаменты; качалось, пошатывалось; самостоятельно расщеплялось на автономные гримасы; возносилось, уплывая с экрана, летело вдогонку за самим собой в бегущих друг за другом кадрах. Но твердый, спокойный, размеренный деловой голос не искажался. Говорил долго, хотя — в истинно августинской манере — мало что мог сказать. Впереди еще вполне возможны трудные времена, но, благодаря духу трезвого британского компромисса, пережившего в прошлом столько кризисов, страна несомненно победно придет к счастливым временам. Главное — доверие; мистер Окэм просил доверия. Он верит в британский народ; пусть народ верит в него. Изображение кивало самому себе до исчезновения в телевизионной темноте.

Тристрам сам кивал, подобрав себе зубы в благотворительном центре питания, созданном Ассоциацией Плодовитости Честерских Леди на северном берегу Ди. Он только что съел, слушая мистера Окэма, добрый мясной обед, поданный розовыми, добродушно подшучивавшими чеширскими девушками в симпатичной, хоть и аскетической обстановке, с бледно-желтыми нарциссами в горшках, свисавших с потолка. Много мужчин в его положении ели там сейчас и раньше, хотя в большинстве своем, кажется, провинциалы: ошеломленные мужчины, выпущенные из тюрьмы, теперь на пути в поисках своих семей, которые эвакуировались из городов во время пайковых бунтов и зверств первых обеденных клубов; безработные мужчины, добиравшиеся до вновь открывшихся фабрик; мужчины (но ведь должны быть и женщины; где женщины?), изгнанные сильными и безжалостными из квартир на нижних этажах, — все без таннера в кармане.

Без единого таннера. Деньги стали проблемой. В тот день Тристрам обнаружил открытый банк, отделение Государственного третьего, где лежали его несколько гиней, которое вновь проворно вело дела после долгого моратория. Хотя кассир вежливо сказал, что ему следует обратиться в свое отделение, чему Тристрам мрачно усмехнулся, но, если он пожелает, у него с радостью примут денежный вклад. Банки. Может быть, не доверявшие им были не так глупы. Один человек в Тарпорли, как он слышал, зашил в свой матрас три тысячи банкнотов по гинее и сумел открыть универмаг, когда банки были еще закрыты. Мелкие капиталисты выползали из нор, крысы Пелфазы, но августинские львы.

— …От души приглашаем, — воззвал женский голос в громкоговорителе, — присутствовать. В восемь часов. Будет подан легкий ужин, жаркое. Партнеры, — это прозвучало греховно, — для каждого.

Голос отключился. Скорей приказание, чем приглашение. Танцы у костра у реки, не в полях. Неужели надеются, что лосось скоро снова взыграет в Ди? Две вещи лениво озадачивали Тристрама в тот прекрасный, но прохладный весенний вечер: несговорчивость женщин, а также тот факт, что за все, даже самое малое, необходимо платить.

Вздохнув, он встал из-за стола; надо бы пройтись по улицам Честера. В дверях нетерпеливая женщина проговорила:

— Ты ведь не забудешь, нет? Ровно в восемь часов. Я буду ждать тебя, скупой мальчишка.

Она захихикала, плотная женщина, легче видеть в ней тетушку, чем любовницу. Скупой? Чем это он проявил свою скупость? Или это шуточный пролептический[46] термин, с едой никак не связанный? Тристрам объединил бурчание с прощальной усмешкой и вышел.

Такой ли был запах у Честера в дни римской оккупации, — солдатский запах? «Армия Запада — штаб-квартира», — кричала вывеска; звук благородно вибрирующий, почти артуровский[47]. Во времена цезарских легионеров город должен был дымиться дыханием оскальзывавшихся коней, теперь он дымился лазурными мотоциклетными выхлопами, брызжущими, перистыми; прибывали гонцы с сверхсекретными сообщениями в гнездах конвертов, убывали — в перчатках и в шлемах — с такими же письмами, пинком воспламеняя свои машины, пламенем мчась по грохочущим дорогам-щупальцам, тянувшимся из города-лагеря в лагерь-город. Загадочные столбы с табличками указывали «Начальник артиллерийско-технического снабжения, Начальник медицинского снабжения, Офис главного интенданта». Тарахтели грузовики, нагруженные неловкими солдатами в импровизированной униформе; рабочую роту — с метлами вместо ружей — распускали на тротуаре; пара капелланов стыдливо училась отдавать честь. В охраняемом продуктовом магазине выгружали бидоны.

Чей лицемерный кивок головы обеспечил все эти припасы? Гражданские контракты без каких-либо вопросов; войска называют анонимное мясо в консервных банках «тушенкой», а такого животного вовсе не существует; поддержание закона и порядка несовместимо с терпимостью к тихой работе бойни. По мнению Тристрама, военное положение было единственным способом. Армия — в первую очередь организация, созданная для массового убийства; мораль ее никогда не заботит. Расчищай дороги-артерии для движения, крови страны; следи за водоснабжением; обеспечь надлежащее освещение главных улиц, переулки и задворки сами о себе позаботятся. Не их дело рассуждать зачем и почему. Я простой солдат, сэр, лопни ваши глаза, не какой-нибудь там политик-горлопан: грязную работу оставьте нам.

Снова функционировал Дейли Ньюсдиск. Тристрам слышал металлический голос, гремевший на мессе офицерского гарнизона (сумеречные огни, порядок в белых покровах, ножевой серебряный звон), и перестал слушать. В Мехико ожил культ Кецалькоатля[48]; из Чихуахуа, Моктесумы, Чильпапцинго сообщается о любовных празднествах и человеческих жертвоприношениях. Мясоедение и засолка мяса по всей длинной узкой полоске Чили. Лихорадочное консервирование в Уругвае. Свободная любовь в Юте. Бунты в зоне Панамского капала; свободно любящий, свободно питающийся народ не подчиняется вновь созданной милиции. В провинции Сюйюн в северном Китае местный магнат с ярко выраженной хромотой был обречен на заклание в ходе соответствующей церемонии. В Ост-Индии отлиты «рисовые младенцы» и утоплены на плантациях необрушенного риса. Хорошие новости об урожае зерновых в Квинсленде.

Тристрам шел, видя сменившихся со службы солдат, смеявшихся в обнимку с местными девушками. Слышал, как настраивается оркестр перед танцами, замечал нежные веселые огоньки на почках прибрежных деревьях. Он начинал поддаваться всему окружающему с апатичностью от усвоения мяса. Вот мир, молча с ним согласись: бормотание занимающихся любовью и месса, хруст мяса и военных колес. Жизнь. Нет, черт возьми, нет. Он взял себя в руки. Теперь он на последнем этапе пути. С удачей и с попутками можно даже к утру попасть в Престон. Он уже довольно давно в пути; надо ждать когда-то знакомых и любимых рук, усталости, освященной любовью и темнотой уединения, подальше от костров и веселых празднеств. Он быстро прошагал к устью дороги, ведущей на север, и встал, выставив поднятый большой палец, под указателем направления на Уоррингтон. Может быть, он не выразил подобающей благодарности Ассоциации Плодовитости Честерских Леди, ну и ладно. Плодовитость должна быть плодом Святого Духа, в любом случае зарезервированной за супругами. Слишком много прелюбодеяний свершается.

Безответно вздернув поднятый палец раз шесть или семь, он уже решил идти пешком, когда рядом с визгом затормозил армейский грузовик.

— В Уиган, — сказал солдат-водитель, — со всей вон той кучей позади.

Он лихорадочно махнул головой, указывая назад, в кузов. У Тристрама екнуло сердце. В двадцати милях к северу от Уигана лежит Престон. В трех милях к западу от Престона на блэкпулской дороге стоит государственная ферма С3313. Он влез в машину, рассыпавшись в благодарностях.

— Ну, — сказал водитель, держа большой руль по диаметру, — по-моему, все это долго продолжаться не может, мистер.