Андрей Ветер - Волки и волчицы

— Я могу убить тебя, римлянин, — повторил пират и прикоснулся к крупной золотой вышивке на разорванной тунике Валерия. — Но мне выгоднее получить за тебя хороший выкуп. Судя по твоей богатой одежде, с тебя есть что взять.

— Выкуп? Ладно, это очень просто, — последовал негромкий ответ. — Сколько ты хочешь?

Валерий с удовольствием вбирал носом солёный воздух и вслушивался в плеск волн, доносившийся снаружи.

— Десять талантов[17]!

— Пусть так, — прикинув, насколько посильна для него названная сумма, Фронтон кивнул.

— Пожалуй, ты чересчур легко соглашаешься. Пусть будет двадцать талантов!

— Легко соглашаюсь? — Валерий слабо улыбнулся и пожал плечами. — Разве ты позволишь мне торговаться? Пусть будет двадцать талантов. Только я не желаю сидеть взаперти.

— Ты можешь выйти. Мы в открытом море сейчас. Тебе некуда бежать.

— Сейчас я слишком слаб. Мне нужно немного времени, чтобы набраться сил.

— Дверь сюда не заперта.

— Вели кому-нибудь принесли мне воды, Афинянин. И было бы неплохо получить другую одежду.

— Ладно, — пират беззлобно оскалился. — Мне нравится, что ты не поджимаешь трусливо хвост, римлянин.

Уже вечером Валерий поднялся по лестнице на палубу. Это была крупная двухмачтовая трирема[18], вооружённая на носу мощным железным трезубцем, предназначенным для тарана и разрезания неприятельского корабля. Валерий потянулся, разминая мышцы. Над головой вздымался туго надувшийся парус. На корме, где находилось небольшое крытое помещение для рулевого, стояла вырезанная из дерева фигура женщины с крыльями; её развевающаяся одежда была выкрашена золотой краской.

Барабанный стук, задававший ритм гребцам, смолк.

— Сушить вёсла! — раздался хриплый крик.

Над гребцами пронёсся многоголосый вздох облегчения. Громадные вёсла проходили через круглые отверстия в боках корабля, обложенные кожаными подушками, и подвязывались к уключинам ремнями. Изнурённые невольники сделали последнее усилие. Вёсла зависли в воздухе, и матросы поспешили прикрепить их ремнями к специальным скобам на палубе. Гребцы повалились в изнеможении на пол, у них не было желания выискивать для себя позу поудобнее, они нестерпимо жаждали покоя. По их жилистым телам струился обильный пот, на лицах застыло выражение безучастности. Наступила тишина.

— Если я не получу выкуп за тебя, — прозвучал за спиной Валерия голос Афинянина, — то ты займёшь место здесь, — пират указал на скамейки гребцов. — Я не стану кормить тебя зря.

— Я умею получать удовольствие от всего, что со мной происходит, Нун, — засмеялся Валерий.

— Когда твои ноги будут прикованы цепями к палубе, как у этих невольников, ты заговоришь иначе, римлянин.

— Мне скучен этот разговор, — лениво произнёс Валерий и повернулся к Афинянину. — Давай перейдём к делу. Вели кому-нибудь принести мне в каюту бумагу, чернила и стиль. Я напишу распоряжения в мои имения. Надеюсь, ты не собираешься обмануть меня.

— Никто ещё не смел обвинить Афинянина в том, что он не держит своего слова! — воскликнул морской разбойник, угрожающе нагнув голову.

— Для знаменитого пирата у тебя слишком чувствительная кожа. Незначительные колкости приводят тебя в ярость, — Валерий изобразил на своём лице удивление и разочарование. — Я представлял тебя более уверенным в себе и уж никак не обидчивым. Любой мальчишка умеет сдерживать свои чувства лучше тебя.

Нун сжал губы и отвернулся. Вперив хищный взгляд в линию горизонта, он медленно проговорил:

— Завтра мы бросим якорь, и я разошлю гонцов с твоими письмами. Мы будем ждать и отдыхать. Не вздумай вынашивать планы о побеге, римлянин. Я приставлю к тебе человека, который срубит твою голову при малейшем подозрении.

— Было бы хорошо, чтобы твой человек обладал крепкими нервами и не хватался за топор всякий раз, как я подойду к борту, чтобы справить нужду…

Солнце плавно опустилось в море.

— Сегодня будет развлечение, — довольно проговорил Афинянин, поднимаясь на палубу в сопровождении Порциуса, высокого мужчины, почти великана.

Валерий находился на корме, он сидел на маленьком стульчике в тени, отбрасываемой крылатым деревянным изваянием, и в задумчивости записывал что-то на навощённой дощечке. Пираты принесли с берега специально для него дощечек, чернил и стилей. Платить за покупки Валерий не мог, так как во время шторма лишился всего, что вёз на корабле.

— Мы купим всё, что тебе потребуется, римлянин, — заявил Афинянин в тот день, когда корабль бросил якорь в живописной бухте. — Мы приплюсуем к твоему выкупу любые твои затраты.

Уже больше двух недель они стояли у берега. Как понял Валерий, это место часто служило пристанищем команде Афинянина. На берегу расположилась деревня, где пираты проводили целые дни, веселясь в таверне. Жители принимали морских разбойников радушно, так как давно знали их. Возле деревни постоянно шумел большой рынок, где торговали самыми разными товарами, начиная с рыбы и кончая рабами. Отсюда захваченное в морских набегах богатство уходило караванами во все концы Италии.

— Сегодня будут гладиаторские бои, — крикнул Афинянин. — Римлянин, пойдёшь с нами смотреть?

— Я предпочитаю, чтобы мне привели женщину, — ответил Валерий, не отрываясь от своего дела.

— Ладно, — сказал пират. — Ты хочешь какую-нибудь особенную?

— Два дня назад меня выгуливали, — Валерий сделал ударение на слове «выгуливали» и иронично покачал головой, — и я обратил внимание в таверне на молодую женщину. Её зовут Лидия. У неё необыкновенно синие глаза.

— Лидия? Ладно, — Афинянин взял своего спутника за руку. — Порциус, ты сопровождал римлянина в тот день? Помнишь женщину, о которой он говорит? Сходи за этой Лидией.

— Сколько можно угождать ему? — огрызнулся Порциус. У него были длинные вьющиеся чёрные волосы и курчавая борода. — Мы выполняем всякую его прихоть.

— Вы получите за это огромные деньги! — со смехом отозвался Валерий и добавил, заглянув в глаза великану: — И ты будешь даже танцевать для меня, если я захочу.

— Я с удовольствием оторвал бы тебе твою дурацкую голову, патриций! — помрачнел Порциус. Он знал, что главарь не позволит никому тронуть пленника даже пальцем.

— Я с не меньшим удовольствием оторвал бы твою, Порциус, — задорно ответил Валерий, — потому что из твоего рта гнусно воняет. Неплохо было бы также распять тебя. Но боюсь, что не всякий крест выдержит такую тушу.

Порциус заскрежетал зубами и гневно посмотрел на Афинянина, как бы ища разрешения расправиться на этот раз с нахальным римлянином. Нун только улыбнулся. Ведь его лично слова Валерия не задевали. К тому же на корабле все уже успели привыкнуть к поведению Фронтона, его манере разговаривать, смотреть на всех немного свысока. Команду забавляли речи римлянина, поскольку никому в голову не могла закрасться мысль, что пленник посмел бы всерьёз угрожать им.

Поводов для веселья он предоставлял им множество. Чего стоила хотя бы сцена, когда он стоял на носу корабля и декламировал стихи, устремив взгляд куда-то в небо. Пираты широко улыбались, наблюдая за ним в эти минуты, а некоторые открыто и громко смеялись. Когда же пленник, глядя на них с выражением глубочайшего удивления, называл их тупицами, они буквально валились с ног от хохота.

— Я только что читал вам строки, написанные Вергилием, величайшим из поэтов. Вы не умеете не только наслаждаться изящностью слога, но вообще не понимаете, о чём идёт речь, — сказал он. — Вы заслуживаете того, чтобы вас держали в сарае вместе со свиньями.

— Этот римлянин большой шутник! — говорили они.

Один лишь Порциус не веселился. Он возненавидел Валерия с первой минуты его появления на корабле. Никто не понимал причины его ненависти, а сам он не желал распространяться об этом. Он чувствовал исходившую от Валерия Фронтона угрозу, знал, что римлянин не бросался пустыми словами. Однако выставить себя на посмешище, заявив, что пленник вызывал в нём страх, Порциус не хотел.

— Иди, — сказал Афинянин Порциусу и подтолкнул его к лестнице.

Великан бросил короткий взгляд через плечо на Валерия и сошёл на берег. Мостки под ним сильно прогибались и скрипели.

— Что ты пишешь? — Афинянин подошёл к Валерию. — Чем ты занимаешься?

— Философией.

— Опять философией? — удивился пират. — Зачем тебе столько философии?

— Философии не может быть много или мало. Это образ жизни. Можно жить философией, а можно жить так, как живёшь ты.

— Я живу шумно, весело, пьяно. И я не понимаю, о чём ты говоришь, римлянин.

— Здесь никто не понимает меня, разве только Порциус, — Валерий замазал большим пальцем последнее слово, написанное на вощённой дощечке.

— Порциус? — не поверил пират. — Порциус понимает тебя?