Фебус. Ловец человеков - Старицкий Дмитрий

Молчащий все это время дон Саншо только спросил меня, когда Эйхе стали одевать:

– Ну и что это было?

– Фема, – ответил я. – На столе – ее приговор мастеру Уве. А эти – ее палачи. Помнишь разговор на барке в первый вечер?

– Так почему ты его тогда не стал пытать? – Дон Саншо был в некотором недоумении.

– Незачем. Он и так все, что знал, мне сказал. Давай послушаем второго.

Ну и денек выдался мне на события и происшествия. Богатый. И чую, это еще не конец.

Стрелки приволокли второго адепта тайной террористической организации Средневековья. Ассасины христианские, блин. Этот дойч выглядел лучше, был менее покоцанным. По крайней мере, зубы у него были целыми, и на ногах он стоял сам.

Его быстренько раздели и привязали к импровизированной дыбе.

Мэтр Дюран внес широкую короткую доску и, положив ее поперек ванной, ушел. Впрочем, отсутствовал недолго и вернулся с глубокой медной сковородкой на длинной деревянной ручке. В сковородке переливались огоньками свежие угли. Установив импровизированную жаровню на доску, он рядом положил парочку железных спиц – все железо, на которое ему жаба расход подписала. И встал там же. Все же его любопытство пересилило страх. Развлечений в городе мало. Из последних – только пожар в порту.

– Мэтр, ты свободен, – сказал ему дон Саншо.

Уходил хозяин постоялого двора из своей ванной комнаты неохотно. Но нам лишние свидетели не нужны. И Саншо поставил часового у двери со стороны коридора. Чтоб не только не подглядывали, но даже не подслушивали.

– Имя? – приступил я к допросу сразу на хохдойче.

– Иоганн Грау, – вскинув голову, гордо назвался дойч.

Клоун, ей-богу, он бы еще «Орленка» запел. Но, несмотря на гордый вид, отвечает пока охотно.

– Сословие?

– Третье. Бюргер из Мали́на.

– Род занятий?

– Мастер цеха плотников.

– Как здесь оказался?

– Я шеффен. Выполнял приказ суда.

– Шеффенов много: я спрашиваю, почему именно ты здесь оказался? – Если честно, то они меня уже начинают раздражать.

– Мой жребий был.

Ага… голубчик, врать начал. Шеффены – палачи, как я помню из собственных исторических штудий, всегда были добровольцами. А вот что врет – это хорошо. Значит, жить хочет. В его случае никакая правда самой Феме повредить никак не сможет. Первая в мире сетевая структура. Головы растут, как у гидры, сколько их ни сноси.

Махнул рукой. И два стрелка синхронно стали бить его плетьми по ребрам.

Вой раздался просто волчий.

Впрочем, били его недолго. Так, по парочке плетей от каждого.

– Повторяю вопрос, – я встал, скинув с плеч мантию – жар от углей сильный пошел, а потеть мне не хотелось, – почему ты оказался здесь?

– Я выполнял приказ, – почти выплюнул Иоганн слова.

Истерит клиент, что очень даже хорошо. Хуже было бы, если бы он в апатию ушел. Процесс пошел, как любил говаривать Михаил Сергеевич Горбачев.

Ох, до чего же противно все это – людей пытать. Я бы его и так расколол, просто на логике, но времени истратил бы больше. Профессии историка и следователя, считай, одинаковые, только историк имеет дело с уже умершими фигурантами. Но на меня и так с недоуменным непониманием смотрят не только дон Саншо, но и его стрелки.

И гормоны в молодом теле бурлят. Так и хочется самолично этому дойчу морду разбить.

В кровь.

В смазь.

Подошел к пленнику и, пристально глядя ему в глаза, спросил:

– Правое или левое?

– Не понял? – забегал дойч глазками.

– А ты не понимай, ты отвечай: правое или левое?

– Ну, левое… – Мог бы мастер Грау пожать плечами – пожал бы.

Я вынул из ножен свой понтовый золотой кортик и отрезал ему левое ухо, которое на удивление очень легко отделилось от головы.

После того как он перестал подвывать-поскуливать, я ему это ухо показал, приговаривая:

– Ты сам выбрал.

Бросил его ухо на пол, чтобы он его видел, и наступил на него сапогом, с поворотом. Золотая шпора сверкнула сотней зайчиков от светильников.

– Понял?

Тот кивнул, насколько смог, насколько позволяла поза растянутого на импровизированной дыбе тела.

Подошел снова к нему почти вплотную, посмотрел прямо в белесые глаза и кольнул его кортиком через брэ в пах.

– Правое или левое? – спросил, не отпуская его взгляд.

– Что вы от меня хотите? – завизжал мастер Грау. – Я все скажу! Все что хотите скажу!!!

– Вот и все, – сказал я, поворачиваясь к удивленному дону Саншо, – и долго пытать не надо. Позови Микала с писчими принадлежностями, пусть составит протокол, как положено. Все должно быть по закону.

– А он сможет? – не поверил инфант.

– Сможет. Его готовили к принятию духовного сана, но он не захотел.

– А ты куда? – спросил дон Саншо.

– Поспать немного, брат. Меня сегодня эти переговоры на высшем уровне просто вымотали. Целый день ни словечка в простоте. Ходил как по лезвию бритвы.

Вошел в свою спальню и показалось мне, что я дверью ошибся.

Мой оруженосец Филипп, закинув ногу на ногу, весело трепался с какой-то девицей, сидящей за столом ко мне спиной. Его улыбчивая рожица, освещаемая трехрогим подсвечником, излучала полное удовольствие процессом.

– Вот ты где, – сказал я, убедившись, что нахожусь все же в своей спальне. – Прими мантию, Филипп.

Оруженосец моментально подорвался, подхватывая на руки тяжелый горностаевый плащ, а обернувшаяся девушка – моя белошвейка, как оказывается, – увидев меня в короне и мантии, с цепью ордена Горностая на груди, сползла с табурета на колени и сложила ладони у груди, склонив голову. Как на молитве.

Что за новости?

– Что тут происходит? – спрашиваю их вроде как безразлично, а у самого ревность взбрыкивает внутри.

Нет, ну надо же… Девку уводят. Даже не из стойла, а прямо из койки.

– Ничего особенного, сир, – отвечает дамуазо, принимая от меня меч, – просто развлекаю девушку.

Тут объект нашего разговора стал заваливаться на бок, и мы поспешили ее подхватить.

Девица в обмороке. В полной отключке. Не реагировала даже на легкие пощечины, как моментом среагировала бы любая баба, если она такое на публику разыгрывает. Никому не охота получать по морде, пусть даже в лечебных целях.

– Развлекаешь? – хмыкнул я Филиппу.

– Сир, я сам не понимаю, что с ней, – оправдывается пацанчик, – только что смеялась над моими шутками. Нормальная была.

– Давай, бери ее за ноги. Положим на кровать. Не на полу же ей валяться?

После того как уложили белошвейку, я снял с себя корону и орденскую цепь, отдал их оруженосцу.

Филипп быстро установил корону на мантии, которую уже успел свернуть и сложить на сундук. И обернул все цепью. Получилось красиво, хоть натюрморт рисуй.

– Подумай, во что все это надежно упаковать на время переезда, – кивнул я на регалии, – и тару подбери соответствующую, чтобы и в море, и в повозку, и на вьючное животное годилась.

И присел на табурет.

Филипп снял с меня сапоги с портянками. Ноги мне сказали: «Ох, как здорово!»

– Портянки в стирку отдай, – напомнил я оруженосцу.

Внутренне скривившись, мой благородный эскудеро все же не посмел что-то мне высказать. А то я не понимаю, что это ему не по чину, но пажа мы отослали в Руан (кстати, как он там? Храни его Господь), и на Микала не спихнуть – нет его в обозримом пространстве – протокол в ванной составляет.

– Свободен. До утра меня не беспокоить, только при пожаре не забудьте вынести в первую очередь. Но будить не надо. Задание понял?

Эскудеро подтверждающе закивал, пряча улыбку. И выскочил из комнаты.

Встав, я закрыл за ним засов. Доски пола приятно холодили ступни.

Подтащил к кровати трехногий табурет и положил на него клевец и заряженный пистолет, проверив состояние пороха на полке. Пусть будут рядом, под правой рукой. Для моего спокойствия.

Потом разделся до камизы. Нашел большой кувшин с водой и, ополоснув над ночной вазой лицо и места совместного пользования, почувствовал себя готовым к лечению девичьих обмороков.