Мириады миров - Коллектив авторов

– Где же вы запропали, Моони? Идете вы или нет? Пора уже бросить ваши прогулки с фонарями: некогда больше валандаться, наш парашют находится уже под углом двадцать пять градусов к поверхности Луны!

Норбер Моони поспешно достал свой хронометр и был ужасно удивлен тем, как много времени уже прошло с тех пор, как он вернулся в обсерваторию.

– У нас остается всего только семь минут, – проговорил он, – Каддур, именем всего, что для вас может быть свято, прошу вас, повинуйтесь мне и дайте дорогу, не заставляйте нас прибегать к насилию! Поймите, что вы всех нас ставите на край гибели!.. Поймите, что не только минута, но каждая секунда теперь дорога. Еще немного, и уже будет поздно! Тогда ничто уже не в силах будет спасти нас!

Но карлик продолжал неподвижно стоять в дверях, скрестив на груди руки, с самым решительным и непреклонным видом.

– Идите, господин Моони, явас не задерживаю, ноэти люди останутся здесь! – упрямо твердил он.

ГЛАВА XV. С Луны на Землю

– Неужели мне придется пустить вам пулю в лоб, чтобы принудить к повиновению?! – воскликнул Норбер Моони, выведенный наконец из терпения упорством карлика. И он кинулся к двери, чтобы принести из залы какое-нибудь оружие.

Каддур почтительно посторонился и дал ему дорогу.

Норбер Моони вбежал в залу, пошарил на столах, но ничего не нашел под рукой в темноте; между тем в окно, при свете электрического фонаря, висевшего под аркой лесов, мог проверить, в каком положении находится парашют. Перемена, происшедшая в его положении, была очень заметная, можно сказать, поразительная.

Уже в данный момент парашют находился по отношению к поверхности Луны под углом не в двадцать пять, как говорил доктор Бриэ, а в тридцать пять градусов, по меньшей мере. По отношению к вертикали, которую представлял собой парашют, эспланада пика Тэбали являлась уже почти отвесной скалой. Еще каких-нибудь несколько минут, – и угол, образуемый этим громадным навесом, каким являлся, в сущности, парашют, и эспланадой, должен был стать прямым углом!

Именно этот-то момент и был избран Норбером Моони ввиду серьезных соображений, чтобы перерезать канат и прервать электрический ток.

С первого взгляда молодому ученому стало ясно, что мешкать далее не только опасно, но положительно невозможно.

– Виржиль?… доктор?… – крикнул он, снова вбегая вкруговую галерею, – нельзя терять ни минуты! Берите каждый по одному из этих людей, взвалим их себе на спину, и бегом к парашюту!

– Люди эти не выйдут отсюда! – повторил Каддур все тем же твердым, почти властным голосом, преграждая путь к выходу и снова загораживая собой дверь.

Виржиль, доведенный до последней степени отчаяний этим невероятным упорством Каддура, кинулся было на него с намерением повалить на пол и открыть путь своему господину, убрав его с дороги, но на этот раз, несмотря на свою необычайную силу, ему не только не удалось повалить карлика, но даже и сдвинуть с места или хотя бы только обхватить его руками, потому что Каддур успел схватить его за обе руки и сдерживал его, по-видимому, без малейшего усилия.

Борьба эта не могла продолжаться далее. Норбер Моони понял наконец, что здесь нельзя было ничего поделать. С секунды на секунду стрелка его хронометра приближалась к решающему моменту. Нельзя было медлить ни одной секунды.

– Что делать? – сказал он. – Надо уступить… Мы не имеем права пожертвовать жизнью всех, а в особенности жизнью мадемуазель Керсэн, ради этих людей…

Живо, к парашюту! Но знайте, Каддур, что то, что вы делаете, низко, не достойно порядочного человека! И я никогда не прощу вам этого!

Уверенный в том, что противники его теперь уже решительно отказались от мысли увести с собой злоумышленников, тем более, что они даже не имели более времени на то, Каддур отошел от дверей и дал дорогу Виржилю.

– Скорей, скорей к парашюту! – закричал Норбер Моони, показывая дорогу остальным, – следуйте за мной, господа! Еще секунда – и уже будет поздно!

Выбежав из дверей обсерватории на эспланаду, Норбер Моони обернулся назад и вдруг заметил, что Каддур не следует за остальными; тогда он бегом вернулся назад, чтобы позвать его. Но дверь круговой галереи оказалась запертой на ключ.

– Каддур! Каддур! – кричал он как только мог громче, стараясь взломать дверь, – идите же! Идите скорее, у нас не остается ни секунды более!

Ответа не было. Ждать не было никакой возможности: стрелка хронометра подтверждала это каждым своим вздрагиванием.

– Каддур! Каддур! – крикнул еще раз молодой ученый голосом, полным смертельного отчаяния. – Идите!., я прощу вас, только идите! я все забыл! я ничего не помню, но только, Бога ради, идите!

Опять никакого ответа. Он подождал секунду – ни звука.

– Мы отчаливаем! – крикнул он еще раз и с томительным предчувствием чего-то страшного, неумолимого, как сама судьба, и грозного, как рок, молодой астроном кинулся к эспланаде с тяжелым мучительным чувством в душе…

И было уже пора. Парашют, незаметно вращаясь вокруг своей оси, находился теперь по отношению к эспланаде уже под таким углом, что для того, чтобы вскочить в корзинку, Норберу Моони пришлось с проворством и ловкостью обезьяны влезть на железные подпоры и затем опуститься в парашют по канатам. Едва коснувшись ногами пола корзинки, он взглянул еще раз на свой хронометр. Решительный момент наступил! Еще сто двадцать секунд – и если наши путешественники не успеют за это время очутиться в пространстве и, отделившись от Луны, вернуть ей полную свободу, прервав электрический ток, устанавливавший действие пика Тэбали в качестве магнита, то между Луной и Землей должно будет произойти такое страшное столкновение, при котором несчастный парашют неминуемо будет раздавлен сжатым воздухом… С щемящим сердце чувством Норбер Моони протянул руку к пружине, приводящей в действие гильотинку. В этот момент на пороге обсерватории показался Каддур. Он держал высоко над головой электрический фонарь и освещал им эспланаду, стараясь разглядеть, что делается с парашютом.

– Идите! Идите! – казалось, говорили ему все, – все руки разом потянулись к нему с отчаянным, призывным жестом.

Но Каддур грустно покачал головой в знак отрицания и стал махать им платком, как бы говоря этим вечное безмолвное «прости»!

«Что делать! – мысленно вздохнул Норбер Моони, – жребий брошен! Видно, Богу так было угодно, я не вправе промедлить ни одной секунды!»

И он нажал пружину гильотинки. Разом, даже почти без сотрясения, парашют отделился от