Новый мир. Книга 5. Возмездие (СИ) - Забудский Владимир

— Я о таком не слышал, — проговорил он.

— Не слышал? Тогда, может, вытащим на поверхность твою прошлую личность? Профессора Говарда Брауна?

Я надеялся, что прямо названное имя выведет его из равновесия, заставит наконец перестать отпираться. Но и это не сработало.

— Уверяю вас, вы ошибаетесь.

Он по-прежнему выглядел совершенно спокойным. Слишком спокойным как для человека в такой ситуации. Таким же спокойным, каким был профессор Браун, отдавая команды проводить над людьми бесчеловечные опыты. И уничтожать людей, когда требовалось. Как, например, он распорядился похоронить живьем бывшего морпеха Хэнка Уотерса — в назидание другим рекрутам.

Я вздохнул. Кивнул Донни. И мы с ним одновременно сняли маски. Кажется, этот жест его наконец насторожил. Ведь он не мог не понимать — если мы показываем ему свои лица, то у нас есть веские основания думать, что он никогда никому их не опишет.

— Знаю, меня сейчас тоже узнать не так просто, — сказал я, посмотрев на него. — Так что давай я напомню тебе кое-что: Грей-Айленд; подопытный № 324; 2089-ый год; «Валькирия»; коэффициент 1.8. А это мой товарищ, на котором в 91-ом применялся уже серийный вариант «Валькирии». Его ты, вероятно, никогда не видел. Думаю, даже не задумывался о том, что ты и твоя работа превратили его жизнь в кошмар.

Хессенхоф промолчал, все еще сохраняя самообладание. Я тяжело вздохнул.

— Данные, которые мы сейчас скачиваем, нам пригодятся. Я очень надеюсь, что там будет достаточно мерзости, которую я смогу показать миру, чтобы все человечество увидело истинное лицо тебя и твоих боссов. Но мы здесь не только ради этого. Мы пришли сюда за тобой, Браун.

Я не сводил с него взгляда — тяжёлого и неумолимого.

— Ты думал, что «Андромеда» обеспечила тебе надежное прикрытие? Был уверен, что никто никогда не найдет тебя и не заставит ответить за то, что ты сделал? Что сможешь спокойно продолжать свои эксперименты, и умрешь через много десятков лет, как Йозеф Менгеле, пожилым и на свободе? Может, надеялся жить вечно, как Хирохито Нагано, перенося свой дьявольский мозг из одного тела в другое? Как видишь — ты ошибся. Тебе конец, Браун. Я гарантирую, что после того, как мы уйдем отсюда, твоя черная душа отправится прямиком в небытие.

— Я не знаю, о чем вы говорите. Кажется, вы принимаете меня за другого человека…

— Знаю, на что ты рассчитываешь. На то, что я не убью тебя, так как не уверен на 100 %, что я не ошибся. Ведь мне, в отличие от тебя, нужен стоящий повод, чтобы убить человека. Так ты полагаешь, да?

— Я правда не понимаю…

— Ты прав. Я не убью тебя, как собаку. То, что я сейчас делаю — это не убийство, а правосудие. Извращенное, грубое, кустарное правосудие. Но только такое правосудие и осталось в мире, который такие, как ты, Браун, и твои хозяева, превратили в антиутопию. Так что вначале ты все мне расскажешь. Ответишь нам на вопросы, которые мы задавали себе все эти долгие годы, пока боролись с твоим чёртовым детищем, сидящим внутри нас, которое норовило и всё ещё норовит свести нас с ума. Ответишь, как, зачем и по чьему приказу ты создал эту дрянь. Лучше ответь нам сразу. Прямо. Потому что иначе, клянусь — мы причиним тебе очень сильную боль. Какой бы мучительной она не была — это все равно будет ничто в сравнении с совокупностью тех страданий, которые причинил людям ты. Но я обещаю — тебе этого покажется более чем достаточно.

К этому моменту я был уверен, что нам с Донни придется сделать это. И, как бы мне не хотелось этого признавать — желал этого. Быть может, впервые в жизни, находясь в ясном уме, я искренне желал и всерьез был намерен пытать безоружного человека, находящегося в моей власти. Это было отвратительное, разрушающее человеческую личность чувство. Оно оставляло мерзкое послевкусие, как будто часть лютой ненависти, адресованной человеку, которому ты жаждешь причинить страдания, преподает и тебе самому. Но все же оно было непреодолимым.

— Я все еще не понимаю…

— Ну ладно.

Я кивнул Донни — и тот ударил ученого кулаком в лицо. Тощее тело слетело с унитаза на пол, как тряпичная кукла. Пока тот пытался опомниться, бывший легионер закатил по локоть рукава, сорвал с унитаза крышку и заткнул в его жерло целый рулон бумаги, а затем еще один, перекрыв путь для ухода воды.

— Что вы?.. — промямлил обескураженный Хессенхоф, из носа которого шла кровь.

— А-ну иди сюда, сукин сын! — взревел Донни, сильно ударив того в лицо еще раз — так, что стекло одного из окуляров его очков треснуло, и очки повисли на одной дужке.

С выражением неописуемой ненависти на лице, он схватил упирающегося доктора за шкирку и с силой ткнул его головой в унитаз, удерживая там. Я тем временем нажал на слив. Вода быстро заполнила унитаз, затопив голову удерживаемого там пленника, и начала течь на пол. Хессенхоф начал конвульсивно дергаться, пытаясь высвободиться — но Донни удерживал его железной хваткой.

— Не дергайся, тварь! — шипел Донни.

Я досчитал мысленно до двадцати, прежде чем дать ему знак прекратить — и Донни выдернул из перемешанной с кровью воды голову едва не захлебнувшегося доктора. Наконец на его лице можно было увидеть выражение, далекое от безмятежности.

— Жаль, что мы не можем пока довести дело до конца, — проговорил я, пока он тяжело хватал ртом воздух. — Как бы я хотел посмотреть, как ты, сука синеешь и задыхаешься — так же, как бедняга Хэнк Уотерс. Помнишь — парень, которого ты, Браун, велел запихнуть живьем в гроб и утопить в океане? Помнишь, я спрашиваю?!

— Отвечай, тварь! — взревел Донни, и, раньше, чем тот сумел сказать хоть одно слово — снова ударил его кулаком в лицо. — Мы заставим тебя говорить, сучий потрох!

— Пожалуйста… Я не знаю…

Я кивнул Донни — и тот снова погрузил голову жертвы в унитаз, попутно ударив того кулаком под дых — так, чтобы тот инстинктивно открыл под водой рот и набрался воды.

— Достаточно, — велел я через какое-то время.

Донни с явным сожалением вытащил голову Хессенхофа из затопленного унитаза. На этот раз он откашливался долго и судорожно, забившись в самый угол кабинки.

— Это все — просто развлечение, — объяснил я, склоняясь над ним. — Просто для того, чтобы увидеть на твоей роже вот это вот выражение. Но у нас есть приемчики и поэффективнее, Браун. Такие, от которых ты будешь визжать, как свинья. Показать?

Донни молча схватил его руку, и, прижав в нужном месте, с силой захлопнул дверцу туалетной кабинки. Вместе с хрустом кости в туалете раздался душераздирающий вопль.

— А-а-а!

— Вот видишь. А в крайнем случае, как развлечемся — разговорим тебя, как Гаррисона. Вколем тебе кое-что. Ты же любил колоть людям всякую дрянь и смотреть, что будет дальше? Вот и мы на тебе поэкспериментируем.

Безжалостно глядя на скулящего от невыносимой боли человека, прижимающего к телу конвульсивно дрожащую руку со сломанными пальцами, я напомнил:

— Помнишь, как ты, ухмыляясь, рассказывал нам о «законах республики Силенд», по которым мы были бесправным мясом, принадлежащим корпорациям? Пришла моя очередь кое-что рассказать тебе о правосудии!

Некоторое время человек, называющий себя Густавом Хессенхофом, тяжело дышал и дрожал, нервно отирая с лица размазанную водой кровь. В этот момент я почти готов был поверить в то, что мы все-таки ошиблись. Почти готов был возненавидеть себя за то, что мы сейчас сделали.

И тут (о чудо!) окровавленное лицо исказилось в ухмылке.

— «Правосудие», — проговорил он устало, тихо рассмеявшись. — Как много пафоса… кхе-кхе… и значения… кхе-кхе…ты вкладываешь в это слово, лишенное… кхе-кхе… какого-либо смысла…

Мы с Донни замерли, наблюдая за происходящими на наших глазах удивительными метаморфозами. Несмотря на жалкий в целом вид, в его взгляде вдруг появилось выражение неимоверного высокомерия и презрения. Теперь я был уверен, что не ошибся — это были те самые глаза, что смотрели на меня на Грей-Айленд. Та самая жестокая, изуверская ухмылка.