Майя Треножникова - Минск 2200. Принцип подобия

Элоиза медленно расплетает волосы — они выросли, они тянутся к воде и пьют ее жадно, будто корни растений. Тянутся и к почве, тоже зарываясь и вытягивая соки из темно-бордовой плодородной земли.

И земля осыпается сухим песком, а полноводная река мелеет, и в ней копошатся жирные розово-белые черви.

«Не могу больше». — Жалоба звучит по-детски. — «Эти лезвия… и огонь. От меня ничего не осталось».

«Я знаю — Рони держит за руку. Больше всего тянет прикоснуться губами к гладкой светлой коже, но боится оскорбить Прекрасную Даму. — Пожалуйста. Позволь мне…»

«Сожрать мои мозги — то, что недоедено? — фыркает Элоиза. Потом прикусывает язык. — Прости».

С каждой секундой она бледнее, в зелень — почти в тон собственным глазам, и Рони понимает — времени мало. Он сжимает ладонь, повторяя:

«Позволь».

«Умереть», — печально говорит Элоиза. Умирать ей не хочется.

«Уснуть, — уточняет Рони. — Я… делал подобное с твоим братом. Это вечное счастье. Это счастье, которое было у нас всех, и мы потеряли его, когда появились на свет».

Волосы Элоизы пульсируют темнеющими венами, теперь они и есть вены — опутывающие голову, воду и землю, а кровь в них черная, будто змеиный яд в ней. Она плачет темно-серыми, словно грифель — или мантии Магнитов, слезами.

Потом она целует его — рывком, оборвав попутно каждую нить из волос-вен.

Это — «да».

Когда Рони возвращается в Цитадель, полную боли и безумия, Элоиза лежит на полу в позе зародыша. Ее глаза пусты, а тело искалечено, но она дышит.

Дышит и улыбается.

— Так будет всегда. Я сделал, что мог. Уходите, — кивнул Тао и Авису, на бессознательного Кассиуса — тоже.

— Ты к Целесту? И Вер… Амбиваленту?

— Да. У меня нет выбора, — «снова нет выбора, я сделал, что мог — но Целест еще нуждается во мне». Рони обернулся, прежде чем спуститься к «лобному месту».

— Элоиза может прожить так еще долго. Она… счастлива. Позаботьтесь о ней.

Авис хлопнул Кассиуса по щекам, наверняка добавил пси-атаку, по крайней мере, тот очухался. Авис оттолкнул его и поднял Элоизу.

Ответил он за троих: себя, беспалого Тао и бессмысленно зажимающего рот Кассиуса:

— Обещаем.

31

Когда Рони вернулся к Вербене, воцарилась тишина. Постепенно грохот и крики, чавканье оторванных конечностей и вспоротых животов смолкли. Одержимые похожи на ту змею на одной из Архивных картинок, — оглянулся по сторонам Рони. Пожрала собственный хвост, потом хребет и, наконец, голову.

Голов валялось много. Они напоминали красные мячи.

Из тысячи — или более — человек не выжил никто. Вернее, из людей — никто, а они, Магниты, остались, насмешкой над Объединением. Дискриминации всегда есть место. Амбивалент не стала сводить «мутантов» с ума, хотя могла бы, Рони знал, что могла — справилась же с Иллиром и Тиберием.

Или пощадила, потому что Амбивалент — это Вербена. Боялась затронуть и Целеста. Последнее — скорее всего.

Молчание развалилось на трупах и обрывках плоти, жужжало мухами, нависало черными стенами и плясало бессмертными солнечными бликами. Рони встряхнулся. Теперь он стоял рядом с Вербеной — в паре шагов.

— Отпусти его, — сказал Рони.

Это было плохое начало разговора, но разве Рони когда-то был оратором? Он исподлобья уставился в черный затылок. Вербена оглянулась не сразу и дернула плечом, точно отгоняя назойливого комара.

Или всю ту же муху. К ранам Целеста они липли так же, как и к холмам из мертвого мяса. Мухам всегда мало.

— Пожалуйста, — сказал Рони. — Отпусти его.

Вербена нахмурилась. Она напоминала ребенка, у которого забирают игрушку. Отдай, это мамины ключи, папин пистолет и вообще банка с мышьяком — травить грызунов. Не отдам.

Рони отмахнулся от картинки с мышьяком и детьми. Не время для иллюзий и эмпатии. Амбивалент чувствует все.

— Ты не пытался уничтожить меня. Почему ослушался своего Главу? — Вербена кивнула на разрезанного на куски Винсента. Его голова лежала подле Вербены, и Рони сомневался, что подкатилась случайно. Мертвые глаза вытекали яичным белком, а неровный срез на шее с торчащим куском позвоночника уже заветрился в черноту.

Рони отвел взгляд, словно отрезанная голова по-прежнему могла вырубить его — «отключить», выжечь личность и «я» одним пси-ударом; так бьют газетами мух.

— Ты предал своих, — проговорила Вербена и пнула голову Винсента к Рони. Тот едва отскочил. — Почему?

— Потому что… — Рони задохнулся на половине фразы, потому что Целест шевельнулся — застонал. «Надо торопиться, если он очнется сейчас… ох, только не это». — Потому что не смог. Против тебя.

«А ты свела с ума Элоизу», — но обвинение ничего не дало бы, Элоизу не вернуть (она жива, она счастлива), а Целеста — можно.

— Пожалуйста… отпусти его. Ему нужна помощь. Медицинская. — Из дыры в щеке блестящей улиточной нитью тянулась слюна. — Ну и… Вербена, пожалуйста.

— Я Амбивалент, — напомнила она.

Но отодвинулась от Целеста. «Приди и возьми сам?» Так повелевает богиня Виндикара?

Вербена мельком оглядела результаты своего… вмешательства.

— Здесь пахнет как в том баре. Помнишь?

Рони мотнул склеившимися от чужой крови волосами. Кривоногий Джо, банда сомнительных приятелей Целеста — кажется, с тех пор он нечасто наведывался в Пестрый Квартал. Во всяком случае, Рони с собой не тащил.

— Помню.

«Ты убила… собственного отца, Амбивалент?»

— Да. Так было нужно, — ответила Вербена, и Рони мысленно отвесил себе подзатыльник. Она же телепат… и телекинет, и все прочие таинства воинов и мистиков. Удобно, черт возьми.

Вербена села рядом с мертвыми стражами, не обращая внимания ни на Рони, ни на Целеста.

Приди и возьми.

Рони оглянулся туда, где стояли Тао, Авис с Элоизой и Кассиус, но они уже выскользнули в распахнутую дверь. Хорошо, подумал Рони, хорошо. Приди и возьми… возьму. Целест мой напарник, и я должен позаботиться, чтобы не началась гангрена и чтобы он не умер от болевого шока, когда отойдет от обморока и «пси-экрана».

Мягкие подошвы его ботинок шелестели о пол. Рони этот звук казался громовым, оглушительнее недавних воплей. Вербена следила за ним, а Целест тихо дышал открытым изуродованным ртом, и из дыры в щеке вязко сочилась кровавая слюна.

Рони прикоснулся к заостренному плечу. Сможет ли поднять? Целест, и без того худощавый, превратился за время заточения в живой скелет (с голым черепом — плохая шутка), но он все-таки выше и крупнее, и…

Взгляд Вербены пробирался под кожу — мушиными лапками, ледышками за воротом рубахи. Рони хотелось обернуться. Нельзя.

Оковы и нейтрасеть. Сначала нейтрасеть — она забирает силы. Убрать.

Первое же прикосновение гадкой субстанции отняло у Рони дыхание, тепло, желание жить — словно выпили его резким глотком.

«Как Целест выносил это?»

Усилием воли, Рони заставил себя не отдернуться. Нейтрасеть впивалась в пальцы, забивалась под ногти, скрежетала гремучей змеей. Он отплетал и отбрасывал зелено-черные нити прочь.

Потом подсунул руки под плечи Целеста. «Не выйдет… он слишком высокий, или я слишком маленький», — как никогда стало обидно за свой рост. Никчемный коротышка.

«Черт… почему мистики не умеют левитировать предметы?»

— Ты правда решил, что я вас отпущу? — Вербена возникла перед ним и тоже склонилась к Целесту. «Телепо-ртация? Даже воины не… а хотя…» — Нет, правда, Рони? Ты думаешь, я пощажу тебя, только потому что…

— Мы дружили, — тихо сказал он. — Ведь правда же, Вербена? И Целест, он…

— Замолчи! — с оттяжкой приложила пощечиной. Голова Рони дернулась назад, и он отступил на полшага.

«Целест. Он же… умрет. Если не…»

— Вербена, прошу тебя.

«Мы хотели уничтожить Амбивалента. Мы хотели объединить людей и Магнитов, давно ставших недругами. И ты была с нами, но почему, Вербена? Что — ты — делаешь?»

В тонких смуглых пальцах серебряно мелькнул чей-то нож. С чьего пояса Вербена его сняла, Рони не знал, и еще удивился: зачем Амбиваленту человеческое оружие? Она убьет их обоих, это ясно, но зачем — нож?

Раз-два. Остатки нейтрасети, плюхнулись зеленой амебой. Следом звякнули наручники и ножные кандалы.

— Уходите. Впрочем… нет. Ты его не поднимешь, Рони. — Вербена рассмеялась, в точности как прежде, когда была девочкой-танцовщицей, а старшая сестра-Элоиза подшучивала над Целестом, или Рони, или обоими Магнитами. — Но не бойся. Тебе помогут.

Она шепнула на ухо, и губы ее пахли лавандой:

— Сюда давно хотят войти. Но теперь я позволю.

После ее слов стены Цитадели дрогнули. Тряслись они

сначала мелко, вибрируя, будто от сверла, а потом древний камень стал падать — кусок за куском, отвалилась безобразная морда горгульи — откуда она, Рони не помнил, вылетело с тонким взвизгом стекло. Своды Цитадели дрожали и пульсировали, будто древнее здание лишь теперь осознало — осквернили, и жаждало отомстить.