Новый мир. Книга 4: Правда (СИ) - Забудский Владимир

Я бессильно развел руками.

— Просто у меня в жизни никогда такого не было. Никогда не встречал человека, который, вопреки логике, казался мне таким близким, словно мы знакомы всю жизнь.

Излив это, я замолчал и отвел взгляд в сторону, сжимая чашку так крепко, что оставалось лишь удивляться, как она не трескается, выплескивая кипяток мне на пальцы. С другого конца дивана я услышал хруст кубиков льда и плеск виски, солидная порция которого льется в горло. Затем — прикосновение пустого стакана к журнальному столику, стоящему рядом с диваном.

— Знаешь, Димитрис? — услышал я голос Лауры после долгой паузы. — Хоть я и не лезу за словом в карман, когда выступаю в зале суда или собачусь с копами, но я совсем не умею говорить таких вещей — таких, как та, что только что сказал ты. Слова перемешиваются в голове — и получается какая-то каша.

— Лаура, ты можешь говорить прямо и просто, — заверил я. — Я пойму.

— Не хочу. Не хочу я ничего говорить, ясно?! — воскликнула она протестующе, с нотками раздражения, но затем покачала головой, вздохнула и добавила уже намного более спокойно, даже виновато: — Пойми, просто сегодня на меня навалилось слишком многое.

— Понимаю, — ответил я вслух.

«Знала бы ты, сколько свалилось на меня», — подумал я про себя.

Сложно описать водоворот противоречивых мыслей, который крутился в моей голове в эти секунды. Еще полтора месяца назад я впервые признался себе в двух важных вещах: во-первых, что устал бездействовать по отношению к злу, о существовании которого не в состоянии был забыть; во-вторых, что влюблен в Лауру. Эти два откровения переплелись воедино и переродились в совершенно шальной с точки зрения логики, но твердый на тот момент план: рассказать Лауре о своих чувствах, и, если она не оттолкнет меня — и обо всем остальном. Я жил с этим планом, временами сомневаясь, но не расставаясь с ним, всё то время, которое она помогала нам с Миро снять арест с «Доброй Надежды», а я, удерживая её рядом под этим предлогом присматривался к ней и прислушивался к себе, пытаясь понять, развеется ли моё наваждение или я лишь укреплюсь в нём. Злополучный инцидент у «Кот-де-Азура» недельной давности опустил меня на землю и заставил поставить на своих грезах крест. Я смирился с тем, что моя мечта о Лауре была сущим безумием, изначально обреченным на провал, и вычеркнул ее изо всех своих планов и расчетов.

Вчера вечером, когда я увидел ее на пороге «Доброй Надежды», в моей голове все заново перемешалось. Но оформиться в какой-то новый целостный образ мои хаотичные мысли еще не успели, ведь судьба принялась лупить меня стрессами одним за другим: наше с ней откровенное объяснение; моё задержание и малоприятный разговор с прокурором Анной Миллер в застенках СБС; разборки с мордоворотами Гранта; и вот, наконец, её приезд.

Лаура, тоже пребывавшая, судя по ее озадаченному лицу, в плену непростых мыслей, устало вздохнула и проговорила:

— Хочу уехать хоть на пару дней из этого безумного города. Просто оставлю офис на помощницу— и уеду, отключив коммуникатор. Никто не умрет за пару дней без адвоката.

Мне внезапно закралась в голову простая, очевидная мысль. Вот же он — тот самый адвокат, который сейчас нужен ребятам, которых всю ночь мурыжат в полицейском участке! Она явно не знала ничего о случившейся сразу после ее ухода полицейской облаве, раз не спросила об этом ни слова. Расскажи я ей об этом сейчас — она бы, скорее всего, осталась, бросилась бы ребятам на выручку. Но я не намерен был снова удерживать ее рядом под надуманным предлогом необходимости ее профессиональной помощи. Не хотел делать ничего, что могло бы вызвать у нее чувство жалости, долга или ответственности — любые, которые могут повлиять на ее решение.

Пусть она едет, если так подсказывают ей чувства, и вернется лишь в том случае, если сама этого захочет, без какого-либо принуждения. «А будет ли, к кому возвращаться?» — спросил я у себя скептически. В моей ситуации пара дней могли оказаться равны вечности. Но я не мог сказать ей об этом сейчас.

— Думаю, это неплохая мысль, — произнес я наконец.

Внезапно приняв важное решение, я выдвинул шухляду стоящей рядом с диваном тумбы и нащупал там то, чём я, в отличие от прокурора Анны Миллер, пользуюсь крайне редко — блокнот и ручку. Ничего не объясняя, я принялся быстро писать. Лаура в это время была так занята своими мыслями, что даже не заметила этого, и не удивилась звуку, с которым я вырвал из блокнота косо исписанный листок и скомкал его в несколько раз.

— Я вернусь через два-три дня, не больше, — добавила она после долгой паузы, кажется, что-то для себя решив, и перевела на меня внимательный взгляд: — И я… позвоню тебе.

Я слегка растерялся и переспросил:

— Когда ты говоришь — «позвоню», ты имеешь в виду?..

— А что бы ты хотел, чтобы я имела в виду? — подняла она брови.

— Я бы хотел, чтобы ты имела в виду свидание, — молвил я, изумившись, как глупо звучит эта, казалось бы, совсем обычная фраза и уст такого гротескного персонажа.

Я вдруг представил себе, как захожу с ней в какой-нибудь приличный ресторан — приличный по моим меркам, не по меркам Эдварда Гранта (давайте представим, что у меня есть деньги хотя бы на такой). Посетители, прерывая беседы, исподтишка пялятся на мое исполосованное шрамами лицо. Официант не решается отказать мне во входе, главным образом из-за моей спутницы, но выглядит растерянно и подозрительно. Кто-то из гостей шепчет на ухо другому: «Это случайно, не Лаура Фламини? Да, это она. А кто это с ней? О, Боже, какой он страшный, у меня мурашки по коже!» И уже на следующее утро наше фото появляется в светских хрониках с заголовком вроде «Красавица и чудовище», к ужасу и изумлению ее подруг, отца-сенатора и матери-певицы.

«Безумие», — подумал я в очередной раз. Эта картина была нереалистичной не только из-за ее собственной очевидной нелепости, сколько из-за тысячи причин, большую часть которых перечислила мне сегодня прокурор Анна Миллер, по которым моя судьба, скорее всего, приведет меня в ближайшее время отнюдь не в ресторан.

Лаура, конечно, не могла знать об этих моих мыслях. Какое-то время смотрела на меня изучающе, после чего неопределенно покачала головой.

— Мне всё ещё сложно поверить в то, что я слышу это от тебя, — призналась она.

— Понимаю.

— Я позвоню тебе, когда вернусь. И мы… что-нибудь придумаем. Ладно? — наконец изрекла она.

— Хорошо, — кивнул я, оставаясь на вид спокойным.

— Такси… уже подъезжает.

— Я проведу тебя.

— Спасибо.

Мы вышли на крыльцо в тот момент, когда электромобиль с шашкой службы такси уже поднимался на десятый ярус коттеджного городка. Я как раз выискивал в закромах своего лексикона слова, которые оптимально подошли бы к этой ситуации, достаточно сдержанные и рассудительные, но притом не сухие, когда Лаура вдруг повернулась ко мне и молча обняла. Я опешил, ощутив на своей груди ее лицо и волосы, и неуклюже водрузил ей на спину свою перебинтованную руку. Лишь небольшая доля моего мозга мыслила в этот момент хладнокровно — она и направила другую мою руку, которая сунул в карман её джинсов сложенную в несколько раз записку.

— Я позвоню, — не заметив этого, пообещала она на прощание, и быстро направилась к машине.

Мы с Мишкой, стоя на крыльце и щурясь от первых лучей солнца, взошедшего над горизонтом, провожали машину взглядами, пока она не скрылась ярусом ниже.

— Да уж, — вздохнул я.

Погода и время сейчас были идеальными для утренней йоги или пробежки. Самые ранние пташки уже начали понемногу выбираться, даже на моем ярусе я видел одного бегуна. Но я сейчас даже не помышлял ни о чем подобном. Мое тело и мозг были так истощены прошедшим днем, что все, о чем я мог в тот момент мечтать — это часов десять-двенадцать сна. Но получить их мне было никак не суждено.

Я в очередной раз взялся за коммуникатор, чтобы снова попробовать набрать номера всех тех, кто был вчера на вечеринке. И, словно по волшебству, вызов от Миро поступил ко мне в этот самый миг первым.