Людоеды (СИ) - Mиxoнoв Cepгей

Они пообещали отходить его, если сунется, а нос покажет на пороге. Помои на голову точно обеспечены. Но его кто и интересовал из противоположного пола — Ворона. Он на неё глаз положил, а она на него то, чем и кичился Ишак, как мужик.

Чёрт присоединился к старосте с дровосеком — заключил:

— Да-да, Саковец прав, Паша. Без забора с частоколом нам никуда. Надо ему дать…

— Хорошенько!

— … людей. Отбери покрепче парней и дуй с ними, а я тут подежурю вместо тебя.

Тот ещё бабник, а не одной юбки не пропустит. Едва ли под тридцать лет было ему, поскольку аналогичная чрезмерная любовь к спиртному состарила его на косой десяток лет вперёд.

Спорить было бессмысленно — это Вежновец и сам понимал: частоколу быть, иначе им не жить. День выиграли у людоедов — за счастье, а если два — им несчастье.

— Мужики…

Таковых не нашлось в ответ. Они не спешили подавать голоса.

— Баста! Арбайтен капут! Цурюк на…

Дальше мог не говорить, а и переводить не требовалось. Поворчав, парни из параллельной группы уступили. Сами всё прекрасно понимали, как и то: никто за них горбатиться не станет. А девок рвать нехорошо — их драть надо…  иным образом. Это и пообещали им сегодняшней ночью — так что не отвертятся. Придётся платить по счетам. Иначе огородят свой собственный мужской барак и обособятся.

Дело едва не дошло до ругани. Работать явно никто не хотел, а с непривычки быстро выбивались из сил. Да и без еды никуда. Голод начинал одолевать. Водой пустой желудок не обманешь.

Лагерь остался, по сути, без прикрытия, поскольку Молдова с Лабухом ни в счёт, как и Чёрт. Толку от них. Один под парами, другой до сих пор отходил от того, что пыталось пожрать его, да чудом выжил и вышел из него. А третий…

Третий предложил сгонять в лес по ягоды-грибы. Жрать-то чё-то надо было, а хотелось, как из пушки. Но при упоминании дебрей, Молдову начало трясти. Пришлось вылечить. Лабух влепил ему подзатыльник и…  как говориться: клин клином вышибают.

— Я те русским языком говорю, гастарбайтер, айда со мной по ягоды-грибы. Может повезёт и найдём такие от которых штырит и колбасит!

— А…  — выдал многозначительно и в то же самое время коротко Молдова. Затея напарника пришлась ему по душе.

В окно, чтобы никто не видел, они и выбрались из барака, подавшись в противоположном направлении вырубке леса.

Было тихо и спокойно, а на душе кошки скребли. Ягодникам-грибникам постоянно казалось: кто-то их сверлит со спины злобным взглядом. Чувство не из приятных, но надо было учиться как-то перебарывать страх — иначе нельзя, а выжить тут, пусть даже из ума. А по жизни были утырками.

— Смотри, — обнаружил какой-то яркий плод на дереве Лабух, заинтересовав им попутно Молдову. — Это чё?

— Типа — висит груша нельзя скушать, — залепил Молдова.

— Боксёрская…  Ха-ха…  — сбил её в два счёта Лабух. Сначала потрогал — не кусается ли. А затем понюхал — не ядовитая ли. Ну и естественно укусил, пробуя на вкус.

— И как? — настороженно поинтересовался Молдова.

Лабух выпучил глаза и захрипел, хватаясь за горло. Стал плеваться.

— Ты чё это, а? А-а-а…  — подвергся панике Молдова.

Лабух завалился на колени, а затем зарылся лицом в мох — ещё разок дёрнулся точно в предсмертных конвульсиях и расслабился.

— И-и-изд-Ох…  — послышалось оханье от Молдовы.

— Почти…  — отнял лицо ото мха с ухмылкой ехидства Лабух. — Нормальная груша. Будешь?

— Нет, спасибочки, я подожду…

— Чего, когда съем всю? Или выйдет из меня?

— Нет, что из этого у тебя…

— Да я и грибы сырыми жрал — поганки. И знаешь — понравилось! Круче даже чем «колёса» глотать!

Молдову было не переубедить. Лабух и не спешил, а куда, на дерево за иными плодами с яркой окраской, обычно предупреждающей об опасности того, кто затеет полакомиться ими. Это своего рода защита в диком мире, как среди фауны, так и флоры. Иначе не выжить. А вот Лабух, похоже, из ума.

Наколотив целую кучу плодов, он принялся надкусывать их, надеясь, что по возвращении с ними в лагерь, сокурсники побрезгуют доедать за ним объедки — наивный. Явно переборщил. Ему стали мерещиться повсюду глаза.

— Ты видишь их?

— Кого? — с опаской закрутил головой по сторонам Молдова.

— А слышишь?

— Да что? Толком объясни…  — готовился к измене спутник.

— Да вот же! — вскочил Лабух. — Глаза горят! Уши торчат! И прёт прямо на нас…

Он указал на дерево. Оно не выглядело как тот истукан, что пожрало Молдову. Хотя напарник сам перетрухал, да вроде бы обошлось. Проверил, метнув плодом — и ничего существенного не произошло — ответной реакции не последовало. Знать не истукан, а кто — Лабух — и дожрался ядовитых плодов.

Принялся швырять ими во всё вокруг себя, даже Молдову не признал.

— А…  дикарь!..

— Уймись! Угомонись! Это же я — твой друг!

— Знаем мы вас, дикарей! Все вы людоеды-ы-ы…

Лабух кинулся на Молдову, а влетел в дерево — и прилично, цепляя головой. Затих, отвалившись спиной на мох.

— М-да…  — взглянул напарник на дебиловатое выражение лица с улыбкой психа на устах, каким ему казался Лабух. — Коль пошла такая пьянка — режь последний огурец!

Молдова и сам понюхал плод, даже лизнул. Язык стянуло — несильно. Фрукт напомнил ему одну хуйню типа хурмы. Перекрестился и зачавкал. Голод терпеть не осталось сил, а следовало подкрепиться, дабы не растерять их окончательно.

В лагерь по прошествии какого-то времени оба и заявились, держась друг за дружку, поскольку без дополнительной точки опоры давно бы упали, а делали это не раз, вот и в яму свалились, принявшись блуждать в поисках выхода.

— О, девки…  Ик-и…

— Вы где так нализались? — позавидовал им Чёрт.

— Где-где…  Уметь надо…  А знать места…

— И всё же, если не секрет…  — настоял препод.

— Т-с-ш…  — глупо приложил один из них другому указательный палец к устам на брудершафт. — Ты не ори, Чёрт тебя дери…  на всю округу!

И сунули ему какой-то погрызенный плод.

— Издеваетесь?!

— Не чокаясь…

— И впрямь чокнулись…  — решил поначалу Чёрт, а затем не удержался и откусил плод, показавшийся поначалу кислым, а затем понял: ему стало легче с похмелья. — Так вот оно где спрятано это зелье!

Оставил вместо себя Тушёнку руководить процессом рытья рва, а сам заявил, дескать, пошёл проведать гулящую парочку. Та согласилась, но потребовала раздобыть еды — той, которой с ним поделились студенты.

— Нет базара…

На базар — в лес и не по дрова — отправились те, кто выглядел также. Чёрт помогал идти студентам, а назад уже они ему. Не пропадать же добру. Ту часть плодов, которую не удалось унести из райских кущ они решили уничтожить, но не оставлять дикарям или диким зверям — пожадничали. И переели, а перебрали, следуя одному жизненному постулату: лучше переесть, чем недоспать.

— Явились…  — осадила их Тушёнка. — Вы где были? А хороши, красавцы!

— На…  и вали на…  — сунул ей плод в единственном экземпляре Чёрт, и рухнул к ногам, как убитый.

— А вы чего стоите и смотрите? — озадачила Тушёнка студентов потерявших контакт с Чёртом, но не с землёй и также прильнули на неё к нему.

Она обыскала их и нашла что искала.

— Валя…  — позвала она Лаптеву, проливающую слёзы не один день напролёт с момента потери мужа.

Та даже не откликнулась, а не то, что вышла. И Тушёнка сама подалась к ней угощать дарами леса.

Подруга отказывалась есть.

— Найдётся твой мужик! Держи себя в руках! Мы обязательно выберемся отсюда…

— Откуда?

— Точно не знаю, и как, но…  Ешь давай! Это вкусно — я пробовала.

Тушёнка даже не почувствовала никакой кислинки. Подруга также. И вскоре обе творили нечто невообразимое — голосили какие-то песни, от которых волки в лесу дохли.

— Хватит с меня…  — кинула лопату Анюта. — Мы пашем, как скоты, а они — класуки!

Её примеру последовали остальные сокурсницы, и подались дружной гурьбой по своим делам в барак — прихорашиваться. Одно слово — женщины! А бабы — у них своё на уме, а всегда только: выглядеть красиво. Даже если окажутся в качестве блюда в меню у дикарей. И то не сразу поймёт, что к чему, надеясь наивно: а вдруг изнасилуют?