В прятки со страхом (СИ) - "Ежик в колючках"

Меня обжимают друзья, потрясывают, кажется, это недолгое расставание растянулось на недели, оставив нам одну надежду на всех: увидеть эти измученные, испуганные и грязные, но живые и родные лица снова. Так много хочется сказать, но я не проронив ни слова слушаю нашептываемые утешения...

Адреналин выветривается, сменяясь тяжелой горечью и пустотой. Желудок подкатывается к самому горлу, успеваю отбежать за первый попавшийся угол, сгибаюсь пополам от рвотных спазмов, пока все позывы не оставляют мое ослабшее тело.

— Мда... не удивила, — холодный голос встречает меня возле угла. — Слабачка.

Эрик снова превратился в жесткого, деспотического лидера, и вот сейчас рассматривает меня внимательным, серым взглядом. «Так, что я там наобещала в запале? Пару горячих ночек? А вот хрен тебе по всей морде, дорогой». Как будто не было никаких объятий, тихого шепотка и мимолетного поцелуя в висок, не было тревожных взглядов, облегченных вздохов и радости, что я жива. Как будто… Но я знаю что было.

— Хочешь, я тебя поцелую? — нахально заявляю я, с удовольствием наблюдая, как на мгновение его лицо теряет свою надменность, приобретая растерянный вид.

— Не хочу-у-у! — скорчив презрительную мину отбивает он мою подачу. — Рожу сперва умой.

Его голос звучит так забавно, что я невольно улыбаюсь, и вижу ответную улыбку в его глазах, но она почему-то вдруг сменяется на застывшие льдинки. Ну, конечно, всегда так. Разве мы можем позволить себе улыбнуться. Ведь улыбка — это слабость, а лидер не может быть слабым. Вот ведь чушь несусветная! Я отвожу от него взгляд, качая головой, и вдруг замечаю на стене, за которую придерживаюсь, красные следы от моей ладошки.

— Твою мать, тебя подстрелили! — рявкает Эрик и, рывком притянув к себе, начинает сдирать с меня куртку.

Только тут я замечаю, что правый рукав полностью пропитан кровью, а по ладони стекает тонкий, алый ручеек. И рука вдруг становится странно онемевшей, потом вспыхивает боль, как-то резко ощущается слабость и головокружение. Наверное, крови я потеряла довольно много. Эрик отбрасывает куртку, аккуратно ощупает мою руку и выдохает одними губами:

— Царапина.

— Чего, царапина? — ною я, увидев, что над локтем мне вырвало выстрелом целый кусок мяса, а струйки крови уже разрисовали мою кожу зловещим узором.

— Пф-ф, тоже мне... — Эрик поднимает на меня глаза, и я вижу в них самое настоящее, неподдельное беспокойство. — Хорош хныкать и быстро отправилась к медикам, пока не погнал тебя поганой метлой!

Всех неофитов, раненых и убогих отправляют в Бесстрашие на машинах, остальные обследуют теперь безжизненный лагерь безфракционников. Скайт, патрульная, которая сопровождала нас, погибли, убит один из урожденных бесстрашных неофит, длинный патрульный и Молли тяжело ранены и отправлены в Эрудицию, Уиллу прострелили плечо и легкие увечья у меня. Семь изгоев взяты в плен, после допроса их увезут в Искренность, на суд.

Я лежу на койке в лазарете и, поскуливая, глотаю слезы, пока Роджер, высунув от усердия язык, пытается покрасивее зашить мою рану, но ему можно только доверить сшивать Франкенштейна. Забинтовав руку, он отдает меня Трис и Кристине, которые обещают мне помочь отмыться. Приняв нормальный облик общими усилиями, мы спускаемся в «Яму», где лидеры в полном составе уже произносят свою пламенную речь. Сегодняшняя панихида не выглядит абсурдной, потому что бесстрашные искренне скорбят о погибших соратниках, а я скорблю по спасшему мою шкуру Скайту…

Пристроившись возле одной из стен на полу, мы вытягиваем ноги, кто-то сует мне в руки бутылку. Все ребята с радостью поддерживают мою идею — ужраться в слюни, чтобы хоть немного забыть этот страшный день. Бутылка, передаваемая из рук в руки быстро пустеет, но ей на смену приходят еще две, вместе с Грегом и Хирут. Мы выпиваем все подчистую, пока Юрайя еще не достал еще и виски. Поддавшись моему дурному влиянию, ребята заливают алкоголем свои страхи, боль, переживания, а я, поднявшись, наконец, на ноги, плетусь нетвердой походкой в медкорпус, ощущая, что алкоголь действует только на мое тело, разум же не хочет затуманиваться, оставаясь ясным и чистым, не принося никакого облегчения.

В одном из темных коридоров меня снова перехватывает Эрик. Оглядывает с недовольством мою зареванную рожу и направляется следом, будто опасаясь, что я сбегу.

— Куда это ты намылилась?

— В лазарет, хочу залечь спать без сновидений.

Он догоняет меня и, как мне кажется, намеревается проводить до самой койки. Лидер выглядит усталым, хоть это и не бросается в глаза, но я уже успела немного изучить его повадки.

— Расскажешь мне, что там было в люке? — осипши, шепчу я, ни капли не надеясь на его откровение. Просто не хочется идти в тишине.

— Нет, конечно, — удивляется Эрик. — Мало того, что ты налакалась, да еще и неизвестно, будешь ли вообще членом фракции или вылетишь отсюда нахрен!

— Пф-ф, — фыркаю я, — ну, так и расскажи, может я наутро ничего и не вспомню, — проговариваю я, намеренно заплетающимся языком, старательно проигнорировав его под*бку по поводу вылета.

— А может, тебя лучше в пропасть скинуть, потому что, я так понял, твой идиотский характер только могила исправит!

— А пошли, — я хватаю его за локоть, подивившись в очередной раз, какой он мощный и здоровенный, и тяну его в сторону моста.

— Охолонись, чокнутая, — басит Эрик, развернув к себе, и как следует встряхивает меня за плечи. Тяжело вздохнув, я впериваюсь в него не совсем трезвым взглядом. А что тут еще можно сказать? — Проход, — вдруг выдает командир, пристально вглядываясь в мое лицо. — Там был проход в другой район города. Афракционеры захватили и заняли это поселение, готовя нападения на членов фракций. Как тебе удалось продержаться так долго? — казалось, он удивляется моей живучести.

— Ты же сам приказал: «Не вздумай сдохнуть», — начинаю я, но голос дрожит, вынуждая сделать заминку. Медленно вдыхаю — выдыхаю, еще. — Жить очень хотелось. Спасибо, что успел, еще бы секунда, и меня бы пристрелили, — бручу я тихо. Вновь перед глазами маячат кадры приближающейся смерти, так остро и беспощадно висящей над моей головой.

— Я хочу обещанный поцелуй, — заявляет Эрик самым обычным, будничным тоном, так, словно просит передать за столом хлеб.

«Вот же хитрый засранец», — удивляюсь я. — «То рожу умой, то поцелуй».

— Еще чего. Брать нужно было тогда, когда предлагали.

Эрик недовольно кривится и произносит угрожающе:

— Я сам возьму.

Злость и обида не заставляют себя долго ждать, горло сдавливает удушающий спазм, а глаза затягивает мутная пелена.

— Вот только попробуй! — шиплю я змеей ему в лицо, сжимая в кулаки танцующие пальцы. — Заставишь меня силой, то клянусь, рано или поздно я тебя прирежу. Клянусь! — добавляю глядя ему в глаза.

Он приподнимает одну бровь домиком в фальшивом изумлении и улыбается. Не зло, не издевательски, а простой, искренней улыбкой. У Эрика красивая улыбка, когда она настоящая. Он убирает свои руки с моих плеч и кивает, вроде как соглашаясь.

— После сегодняшней вылазки мне уже не так трудно в это поверить, — выдает он. Сказать, что я удивилась, это вообще ничего не сказать. Я ужасно устала искать в этом человеке отгадку, и поэтому принимаю решение не углубляться сейчас в эту тему.

Но когда мы добираемся до лазарета, и лидер застывает, будто чего-то ожидая, я наплевав на все запреты и поднявшись на мысочки, нежно чмокаю его в немного колючую, вкусно пахнущую щеку. На большее меня сегодня явно не хватит. Командир хоть и корчит вредную моську, но остается доволен.

— Иди, — подталкивает меня Эрик к двери. — Завтра выходной, отдохни как следует. И без глупостей!

Он, развернувшись, уходит, а я смотрю на широкую спину, на его крепко сложенную фигуру, пока лидер не скрывается из коридора. Пробравшись в палату, я ложусь на койку возле окна и требую у Дока, тоненьким голоском Белоснежки, дозу снотворного. И ни в коем случае не будить до обеда.