Колыбель - Виктор Сергеевич Эрленеков

злоба начала подниматься откуда-то снизу и давить мне на глаза и горло, заставляя искажать звуки, - ты пригрела паршивого пшека, и теперь предъявляешь мне в моём доме за мои дела? В моём мире!! Ты вообще кто такая!!!

Ножка кубка смялась в моей руке, и изуродованных шедевр полетел в стену, брызнув во все стороны алыми рубинами.

- Ты думаешь, что всемогущ? Что ты сделал за шестьдесят лет? – Мария встала, и упёрлась руками в стол, - Мать была права, ты ничтожество! Мерзкое, ленивое ничтожество!

- Продолжай, - я откинулся на стуле, - я хочу слышать всё, что ты думаешь обо мне.

- Ты мразь, которая убила моего любимого человека, за то, что он ее хотел жить как ты решил! – Мария смахнула со стола приборы, и они улетели в стену, - и ты даже сдохнуть не смог нормально, чтобы я могла хотя бы тут построить себе нормальную жизнь!

Я смотрел в горящие гневом глаза дочери, и видел в них жену, которая пережила свою влюблённость и искренне ненавидела меня все годы прожитые вместе, видел мерзость, скопившуюся в душе этого существа, которое я помню ещё совсем маленьким и чистым… Но она теперь часть пантеона, младшая богиня, правда пока непонятно чего, но с ней не может быть всё также, как с другими людьми. Но я смотрел на играющие ненавистью огоньки в глазах дочери и понимал, что не чего хорошего из войны двух богов не получится.

Решение заняло мгновение, древко ощутимо содрогнулось, и глухой удар прокатился по кухне, а затем перешёл через открытые двери по всему дому. Я смотрел на любимое тело, которое ещё продолжало дёргаться, и слёзы текли по моим щекам. Как бы я ни любил своего ребёнка, но я не мог подвергать мир опасности, никак не мог.

«Земной Дух, убери это тело и почисть одежду, она ещё пригодится»

Я сидел и наблюдал, как серый туман покрывает тело любимой дочери, и смахнув со щеки слезу, поднял закатившуюся под стол голову, глаза на которой были ещё открыты, и в них всё ещё был виден животный гнев человека, который живёт ненавистью. Я погладил волосы дочери, мои губы дрожали, а глаза предательски мокли. Я не знаю, что я ненавидел больше всего – то, что дочь пошла против меня, или то, что мне пришлось сделать? Но ведь не мог я допустить войну, никак не мог. И если это произошло из-за отравления мерзостью, то значит я не позволю больше возрождать затуманенные кристаллы, даже случайно. Я завернул голову в чистое полотенце, и вышел на улицу, где с неба падали мелкие снежинки, закрывая землю белым покрывалом. Я слышал в далеке громкие разговоры, чей-то смех, мычание коров и удары кузнечного молота. В моём городе текла обычная жизнь, все радовались возвращению создателя. Новоиспечённый мастер-винодел угостил всех жителей молодым вином, и теперь все праздновали. Все, кроме меня. Я мне сейчас хотелось возродить свою дочь, пусть она уже не будет богиней, хотя я не знаю этого наверняка, ведь я ещё не возрождал бога…

Голова, завёрнутая в окровавленное полотенце, медленно погружалась в чашу. Даже, наверное, слишком медленно. Я ждал, неотрывно глядя в чашу, а снежинки покрывали мою голову белым саваном, делая практически похожим на статую. Когда печальный свёрток, наконец, полностью погрузился в чашу, началось томительное ожидание – всплывёт кристалл или нет. Или для возрождения богини придётся строить алтарь, и молиться о её воскрешении? Я просто ждал. Небольшая рябь пошла по поверхности чаши, и казалось, что это из-за ветра, но этого не может быть, ведь поверхность жидкости в чаше прочнее стали. Я уже как-то пытался сунуть в неё палец, и наткнулся на холодную и прочную поверхность, которую даже я не смог преодолеть. Там, за поверхностью крови в чаше был уже совсем другой мир. Мир Маатхи, чистилище, в котором души проверяются на пригодность к возрождению, где им придаётся форма, чтобы в дальнейшем можно было принять решение – возрождать душу или нет.

Кристалл всплыл. Огромный, с кулак размером, нежного розового цвета шар. Я аккуратно взял его в руку, казалось, что я вижу совершенство, абсолютный цвет и форма, он так и тянул к себе мой взгляд. В закатных сумерках, да и при учёте падающего снега, кристалл переливался отблесками фонарей, и казался безупречным, какой и должна быть богиня. Моя рука потянулась к пирамиде, когда отблеск от поверхности чаши не просветил насквозь, казалось, безупречный кристалл. Мне показалось, что я что-то увидел внутри, и поэтому я поместил кристалл перед фонарём, чтобы внимательнее рассмотреть. То, что я увидел, меня ужаснуло. Я видел внутри мутное ядро, которое пустило щупальца к каждой грани кристалла, как будто огромный осьминог вытянул свои щупальца. Это как раз то, что я ощущал сейчас. Моя дочь казалась мне идеальной во всём, но мерзость засела внутри неё, и за идеальными формами и цветом я не видел сути. А чтобы увидеть, как всё обстоит на самом деле, мне пришлось переступить через себя, совершить самый страшный в жизни поступок.

Мне пришлось четырежды опускать кристалл в чашу, чтобы убрать зерно мерзости из камня души, и когда мне уже показалось что душа наконец стала чистой, я обратился к Маатхи. И он пришёл, долго нюхал камень, а потом смешно сел на свой здоровый зад, вытянув вперёд задние ноги и помотал головой. Он мог увидеть то, что мне увидеть сложно. Ведь он чувствовал мерзость, а я только пытался увидеть. После шестого погружения Мишка наконец кивнул и растворился в воздухе. На моей ладони лежал бледно-розовый кристалл, размером и формой с куриное яйцо, то есть в несколько раз меньше первоначального, и мне даже казалось, что у кристалла нарушена симметрия, что-то где-то больше выпирает, какие-то грани чище других. В общем достаточно обыкновенный камень, никак не принадлежащий к идеалу. Но я со спокойным сердцем наколол кристалл о пирамиду, наблюдая, как золотистое облако медленно уплотняется, и становится моей дочерью. Девушка спустилась ко мне с пьедестала, и принесла клятву верности, также как и все прошедшие через Алтарь. Я подал дочери одежду, а затем отвёл в дом. Нам предстояло закончить разговор.

Мы сидели на кухне, среди разбросанных приборов, за абсолютно пустым столом, прямо напротив друг друга. Я смотрел на Марию, а она опустила глаза в стол.

- Что ты помнишь? – я