Ведьмин кот - Дана Арнаутова

будущее наука — не спорь с учеными людьми, они забыли больше, чем ты, дурень, знаешь.

— Кто ж думал, герр капитан… — Капрал потер одной ладонью затылок, вторую — полную серебра, протянул Ясенецкому. — Ваша взяла, герр московит. Это ж надо, а? Сколько лет в отряде хожу, а такого не слыхал.

В голосе Густава слышался почти священный ужас.

Ясенецкий принял деньги, посмотрел на них, даже встряхнул, чуть наклонив голову и слушая звон… Потом высыпал на стол, не глядя забрал одну монетку и сунул в карман, пояснив:

— На счастье.

А потом двинул кучку серебра обратно и пояснил:

— Вы же не будете против, если я всех угощу за близкое знакомство? Только не знаю, что и как заказывать… Господин капрал, вы с этим гораздо лучше справитесь, так что сделайте одолжение!

«Вот же… лис! — ошеломленно подумал Видо. — Он точно рассчитал, что выиграет! Конечно, у нас же никто не знает песен, которые придумают через двести лет! А этот хитрый наглый рыжий лис уцепился за насмешку капрала, вывел его на пари и тут же вернул чужие деньги! Но уже как собственные, свой выигрыш, который он великодушно отдал на угощение, не сомневаясь, что это оценят! И ведь прав, оценят непременно…»

— Герр капитан? — Капрал, сгребая монеты, просительно посмотрел на фон Гейзеля.

Тот мгновение помедлил, потом уронил:

— По стакану вина каждому, остальное дома в выходной пропьете. Часовым нальете, когда сменятся!

Рйтары обрадованно загудели, и Видо про себя полностью согласился с капитаном. Вино — это не шнапс и не водка, хоть картофельная, хоть зерновая. Крепкому мужчине, а других в отряде не водится, стакан вина после сытного ужина — пустяки. Часовые пить не будут, а те, кто их сменит, к тому времени полностью протрезвеют, так что ничего страшного! Но Ясенецкий… Ясенецкий стал в отряде гораздо ближе к статусу своего. И неважно, что угощает он рейтаров на их же деньги, ведь мог бы забрать, а он — вернул, еще и с веселой обаятельной учтивостью, как все, что он делает!

— Схожу к хозяину, пусть к вину еще приправ даст, — решительно заявил капрал. — Уве, добудь на конюшне соломы с ветками, сообрази костерок! Свен, метнись на кухню, выпроси у прислуги котелок и кружки. Если уж выпал такой случай, глинтвейна сварим!

Капитан одобрительно кивнул, не выпуская трубки изо рта, а ведьмак, не участвуя ни в приятной суете вокруг наскоро разведенного костра, ни в деловитом обсуждении, сколько и чего сыпать в вино, замер, поставив локти на стол и положив подбородок на сплетенные пальцы. В отблесках огня его фигура казалась темной, только волосы отливали то золотом, то медью, когда солома вспыхивала особенно ярко, рассыпая искры и вытягиваясь вверх длинными пламенными всполохами.

Но и он через некоторое время встал и ушел к костерку, влившись в компанию так легко, словно всегда был частью отряда, и Видо с расстояния нескольких шагов не смог бы отличить его от остальных. Свой для всех — и для него с Куртом фон Гейзелем, и для рейтаров, и — можно не сомневаться — для тех, с кем его столкнет судьба дальше. И одновременно — бесконечно чужой и одинокий, рожденный в таком немыслимом далеке, что и представить нельзя…

Голубые сумерки, еще недавно прозрачные, как-то незаметно полностью сгустились, пряча мир вокруг. Так светская дама, собираясь уезжать домой, кутает обнаженные плечи и грудь, открытые бальным платьем, в газовую шаль, невесомую и вроде бы не скрывающую роскошные прелести, но вот поверх первого слоя ложится второй, третий — и уже лишь смутные очертания можно разглядеть под тонкой, но плотной преградой.

Видо молча улыбнулся столь пафосному и неуместному сравнению, что неожиданно пришло ему в голову. Где Виенна с ее балами и дамами и где он? Стоит на крыльце постоялого двора, делая вид, что дышит свежим воздухом, искоса поглядывает на рейтаров, нетерпеливо ожидающих свою порцию горячего вина, и отчаянно им завидует.

Как у них все просто! Придется драться — они будут сражаться насмерть, не думая о всяких сложных материях, а когда драка закончится — перевяжут раны, погорюют о погибших и продолжат жить, точно зная, зачем это делают. Приказы командира, долг перед Господом и Орденом, жалованье и заслуженная гордость собой — вот он, их смысл жизни. Ну, еще пиво и шнапс, конечно, вкусная еда, хорошенькие веселые девицы да игра в кости, когда выдался свободный часок. Просто, понятно, легко…

А тут стоишь и чувствуешь себя то ли болваном, то ли мерзавцем, а вернее — обоими вместе!

От темных фигур, собравшихся вокруг уличного очага, отделилась одна, плечистая и высокая, уже хорошо знакомая. Ясенецкий шел мягко и плавно, как огромный кот, не глядя ни себе под ноги, ни на руки, в которых держал по здоровенной кружке. И шел явно к нему! Словно в ответ на его мысли…

Подойдя к крыльцу, он протянул Видо одну из кружек. Потянуло пряностями и горячим вином. Это было… неожиданно. И, наверное, неуместно из соображений дисциплины и субординации, однако Видо кружку взял. В последнее время он натворил столько неуместного и неправильного, что выпить глинтвейна за счет собственной охраны — сущие пустяки!

А если подумать, то платят за вино даже не рейтары, а Ясенецкий, отдавший на это свой выигрыш, и тогда дело вовсе выеденного яйца не стоит, просто один приличный человек угощает другого — по-дружески. Нелицензированный ведьмак на пороге инициации — клирика, который ловит на него демонического фамильяра.

Видо вздохнул, чувствуя, как кружка приятно греет пальцы. Ясенецкий обошел его и ловко запрыгнул на перила, словно мальчишка, сев на них боком и привалившись спиной к стенке у входа. Совершенно неприлично, зато так удобно и вальяжно, что Видо лишь молча позавидовал.

— Я смотрю, вы поладили с господами рейтарами, — сказал он, чтобы хоть что-нибудь сказать, и приподнял кружку. — Ваше здоровье! И благодарю, это весьма кстати.

— Спасибо! Да, я подумал, что вам тоже не помешает, — согласился московит. — Вечер прохладный, дорога длинная…

Видо кивнул и пригубил вино. Набор пряностей на постоялом дворе был ожидаемо небогатым. Корица, гвоздика, сушеный шалфей… Но положили их в самую меру и меда не пожалели, так что глинтвейн и на вкус, и на запах был хорош. Дома его подавали только зимой, и в памяти Видо эта пряная сладость накрепко связалась с ощущением холода, праздничной суматохи и томительного ожидания какой-то