Тень - Квинтус Номен

чтобы год эти установки производились без снабженческих проблем. Правда, при этом сотрудники этого самого Госплана начали очень внимательно приглядываться к тому, что еще Владимирские артели делают — но пока лишь с точки зрения выделения требуемых ресурсов.

Впрочем, Госплан артелями занимался «по остаточному принципу», у них и без того забот более чем хватало. Например, забот по обеспечению очень много чем серьезно модернизируемого авиазавода в Смоленске: туда планировалось к лету передать производство нового самолета конструктора Мясищева. И еще более тяжких забот по обеспечению разными (и крайне редкими) материалами завода вовсе Рыбинского и моторного: именно там началась подготовка в выпуску двигателей уже турбовинтовых.

Самолет Владимир Михайлович разработал и построил очень быстро, но в серию было решено все же запускать «упрощенную и утяжеленную» его версию: некоторых материалов пока просто не хватало, а некоторые — например сплав титана с неодимом — было просто неизвестно, как обрабатывать с приемлемыми затратами. Но и «упрощенная» версия особо хуже не стала: конструкторы пошли на уменьшение дальности полета и за счет топлива утяжеление скомпенсировали. Но две «экспериментальные» машины были все же уже изготовлены и испытаны. И Владимир Михайлович лишь немного удивился, что когда он изложил Лаврентию Павловичу просьбу Татьяны Васильевны, тот лишь спросил:

— Ей машины с налетом пока хватит или придется еще одну с этими самыми вашими суперсплавами строить?

Но что удивило его уже всерьез, так это заказ на машину уже серьезную: четырехмоторный дальний бомбардировщик (под перспективные двигатели по две с половиной тысячи сил). И удивил не столько сам заказ, сколько то, что Туполеву подобного заказа не досталось…

Глава 36

После завершения зимней сессии большая часть обитателей общежития разъехалась на каникулы к семьям, и Таня осталась одна в комнате. То есть это так называлось «в комнате», но она там за все каникулы и побывала лишь пару раз. А в основном она проводила время в экспериментальной лаборатории в Медведково, развлекаясь какой-то непонятной для окружающих «химией». Другие оставшиеся химики (и физики, которые тоже выполняли в лаборатории свои курсовые работы) ее вообще не беспокоили. То есть в ее помещение не заходили, уж больно там ароматы могучие раздавались…

И именно там ее застал Николай Николаевич:

— Послушай, как врач Таня, я тебя кое о чем спросить хотел…

Таня поглядела на довольно грустную физиономию академика и ответила:

— Ну так спрашивайте. Или уже перехотели?

— Видишь ли, тут вопрос… непростой.

— Если он связан с тем, который вы мне уже задавали… я, конечно, подписок никаких не давала…

— Лаврентий Павлович почему-то убежден, что с тебя их и брать не надо. Потому что не надо тебя вообще в подробности посвящать.

— Не надо меня в подробности, они не очень-то и интересные. Насколько я в курсе, что-то интересное Юлий Борисович только делает, но и у него столько ошибок… но он-то как раз на своих ошибках учится, и очень быстро.

— Так…

— Да не переживайте вы, Лаврентий Павлович ведь не переживает, а он персонально за всю секретность проекта отвечает.

— Ладно, в крайнем случае меня всего лишь расстреляют…

— Я приду посмотреть на это. А когда вас расстреляют, я вас быстренько оживлю, вылечу, и под чужой фамилией отправлю в Ковров, химию в школе детишкам преподавать. Ну, в чем дело-то?

— Ты ведь знаешь, что такое радиация…

— Это когда откуда-то лучики разные вылетают, слышала.

— Так вот, там несколько человек этой радиации, мне кажется, несколько лишку хватанули…

— Печально. Они уже померли или только собираются?

— И это все, что ты хочешь по этому поводу сказать?

— Я всего лишь пытаюсь из вас извлечь хоть сколько-нибудь полезную информацию. Ну, давайте, тужьтесь, тужьтесь сильнее, еще немного — и информация сама попрет.

— Вот ведь ты…

— Зараза? Есть такое. Но вы продолжайте, я вас слушаю.

— Врачи… я имею в виду тех, кто там работает, говорят, что положение их крайне тяжелое.

— Значит еще не померли. Облучение какое? Гамма, бета или альфы хватанули сверх меры?

— Я не знаю.

— Ладно, ждите здесь. Я где-то через полчаса сварю для них зелье, а вы пока позвоните в Ковров, вызовите мне самолет. Вот по этому телефону, просто наберите номер ноль-ноль-сто один, это диспетчерская. Скажете, что самолет мне нужен, «арку» закажете, но полетите на ней вы. Да, не забудьте Лаврентия Павловича предупредить, вот его номер… а то собьют мой самолетик наши доблестные защитники мирного неба на подлете к… к чему надо на подлете. Вон, пока чайку попейте, я новый китайский привезла, а вот в том шкафчике печенья вкусные… печенья вам минимум две штуки съесть обязательно, они лечебные. То есть после них те, кто у меня чарующих ароматов нанюхаются, даже не сдохнут…

Спустя чуть больше получаса она вернулась из соседней комнатушки с полулитровой бутылкой в руках:

— Вот, всем пораженным по столовой ложке. Вылечить их это не вылечит, но минимум на сутки разложение тел приостановит. Потом грузите всех в вагон и тащите ко мне в Ковров, в третий госпиталь — там я их починю. А еще тащите ко мне Харитона, Зельдовича, Хлопина… кого забыла? Ах да, Курчатова тоже можно. Этим сделаю прививку от радиации, чтобы они в случае инцидента успели ко мне приехать без вот этой вот бурды.

— Как врач, ты что, успела за полчаса сварить лекарство от радиации⁈

— Ну я же не волшебница, и просто взяла готовый препарат, только слегка его усилила. Зелье не от радиации, оно всего лишь заставляет организм посильнее с последствиями радиации бороться. И с последствиями отравлением тяжелыми металлами, фосфорорганикой и прочим дерь… не очень полезным химикалием. Тут, знаете, студент шустрый пошел, его только успевай откачивать, так что запасец в лаборатории у меня всегда наготове. Самолет-то вызвали?

— Вызвал. Там какая-то Светлана была, спросила, что еще взять, но я ответил что не знаю…

— Ничего не надо. Вам комбинезон меховой на аэродроме добудем, у них много. Куда лететь — мне не говорите, Свете скажете. И не волнуйтесь: я со Светой давно уже летаю, девочка свою работу знает. Хорошо знает, Красную Звезду за эту хорошесть на войне получила. И еще: обратно сами тоже на поезде возвращаетесь, нечего вам лишний раз рисковать. Да, Лаврентий Павлович-то в курсе?

— Можно я не буду пересказывать, что он мне сказал?

— Можно. А то мне захочется ему сказать еще больше… да, я еще пару дней тут буду, вы, когда в поезд грузить товарищей станете, позвоните: скажете, когда вас в Коврове ждать и хватит ли зелья на дорогу. Пораженным — по столовой ложке раз в сутки, желательно в одно и то же время. Ладно, едем на аэродром… если что — можете мне хоть из самолета звонить. Там рация специальная установлена, аэродромы АДД всегда доступны, а через них со мной соединят. Только на всякий случай: все такие разговоры слышат по крайней мере диспетчера Дальней Авиации…

— Как врач, может ты сама полетишь?

— А лекарства кто готовить будет?

— Я, конечно, позвоню…только в Ковров их, скорее всего, уже завтра привезут.

— Значит, Саров… ладно, посижу ночку, завтра к обеду буду там. Их и без меня встретят, я распоряжусь…

— А в госпитале тебя послушают?

— Ах да, вы же не в курсе. Вообще-то меня с должности главного врача третьего госпиталя так и не уволили, так что послушают и всё в лучшем виде сделают. Все, приехали… самолет минут через пятнадцать сядет, пойдемте пока вам кухлянку добывать…

Спустя двое суток Николай Николаевич в тихом кабинете докладывал, стараясь сохранить хотя бы видимость спокойствия, о происшествии:

— Должен признаться, я действительно инструкцию нарушил… там же мой ученик был, один из лучших…

— Этот вопрос мы рассмотрим отдельно… когда-нибудь. Но вы сказали, что вас кое-что сильно удивило, причем в прямой связи с проектом. Вы имеете в виду то, что у нее оказалось готовое лекарство?

— Это не лекарство, это, как она сказала, зелье, позволяющее просто не сдохнуть некоторое время. Оно действительно сработало, всех троих в Ковров доставили в полном сознании и сопровождающие врачи меня заверили, что самочувствие у них стало заметно лучше. Еще меня, признаться, удивило, как в госпитале исполнялись ее распоряжения. Подозреваю, что если бы она приказала врачам всем в окна выпрыгнуть, они бы молча выпрыгнули.

— Вы тут не правы, они бы спросили в одежде прыгать