Кубинец (СИ) - Вязовский Алексей

Даже если будет пожар или наводнение, даже если Альвареса парализует — услышав колокольчик, он поползет в зал, чтобы не пропустить клиента. И сейчас, как бы не стучала ему в виски похоть, аптекарь всё бросил и пошел. Пока он там разберется, Люсия успеет ускользнуть.

Я вернулся с черного входа, производя побольше шума. Прошел по коридорчику, осторожно выглянул из-за стеллажа. Люсия стояла, прислонившись к стене, её плечи дрожали. Одной рукой она придерживала разорванное на груди платье, другой закрывала лицо. Из-под пальцев просачивались тихие всхлипывания, будто голодный котенок из последних сил просит поесть.

— Lucía, ven co… conmigo (1), — вполголоса позвал я ее.

Она непонимающе посмотрела на меня, и я помахал рукой. Девушка кивнула и пошла за мной. Куда её спрятать? Да в том подвале, где я очнулся. Туда Альварес ходит крайне редко. А если на дорогу бросить… да хотя бы швабру, точно не сунется.

— Espera, vu… vuelvo pronto (2).

Она кивнула, мол, буду ждать. И я вернулся наверх.

Пропажа Люсии обошлась мне в пару внеочередных тумаков. Но злость на аптекаря никуда не делась. Если раньше он просто вызывал гадливость, то теперь у меня при воспоминании о нем появилась ненависть. О, это очень мощное чувство. Оно завладевает тобой, направляя мысли вполне в конкретное русло. Ничего, будет и на нашей улице праздник. Я ведь фармацевт получше Альвареса, а местная кухня с обилием перца, чеснока, и прочих приправ делает вмешательство в чужой организм совсем простым. Ведь всё в природе лекарство, и всё — яд. Важна только дозировка. Так что Аугусто Сальваторе Мигель Альварес, скоро твоя спокойная жизнь кончится. Что делать — я знаю. И умею. Рука не дрогнет.

Альварес еле досидел до конца рабочего дня, что на него совсем не похоже. Закрыл парадный вход и милостиво доверил мне запереть черный. Пошел заливать горе, не иначе. Аптекарь частенько вечером срывался в штопор, утром приходя бледноватым и с запахом перегара, который он тщетно пытался замаскировать мятным полоскателем.

Я зажег в кладовке спиртовку и набрал в джезву с гнутым краем воды. Люсия кофе любит, заваривает по несколько раз в день. Пить чай на Кубе дороже, так что все поголовно хлебают горькую черную жижу — добавлять молоко, или даже желтый тростниковый сахар не все могут себе позволить. Но у нас не тот случай — и зерна крепкие, не битые, и обжарены так, что получается ароматный напиток, а не взвесь угольной пыли. И мельничку мулатка наверняка из дома притащила — от скряги Альвареса такой заботы о своих работниках не дождешься.

Кофе заварился быстро, я налил его в чашку и понес в подвал. Может, пенка не такая, не знаю. Вряд ли это сейчас важно.

Люсия сидела на том же ящике, где я ее и оставил. Встрепенулась, когда я дверь открыл, но сразу успокоилась, увидев, что я один.

— Ушел? — спросила она.

— Да. Это тебе, — протянул я чашку. Голос мой внезапно стал хриплым, и даже заикаться специально не пришлось.

Она вздрогнула, медленно подняла голову. Её глаза были красными и опухшими, по щекам текли дорожки слез, оставляя грязные разводы на смуглой коже. Разорванное платье она скрепила булавкой, и я постарался быстрее отвести взгляд от мелькнувшей в прорехе тяжелой груди с большими черными сосками. Нижнего белья Люсия не носила — видимо, не могла себе позволить.

Девушка взглянула на кофе, потом на меня. В её глазах на мгновение промелькнуло удивление. Она осторожно взяла чашку, её пальцы слегка дрожали. Отпила глоток, потом ещё один. Её плечи чуть расслабились. Она вдохнула аромат.

— Gracias, Luis, — прошептала Люсия тихо. — Gracias, muchacho. Ты… ты хороший.

Я лишь кивнул. Что ей сказать? В такие моменты лучше помолчать. Я просто стоял рядом, чувствуя, как постепенно возвращается к ней спокойствие, как запах кофе растворяет её страх. Она допила напиток, поставила чашку на пол. Её взгляд стал более осмысленным, а лицо приобрело прежнюю упрямую решимость. Потом она посмотрела на меня, слегка улыбнулась. Её рука, тёплая и мягкая, неожиданно легла мне на макушку и осторожно погладила волосы. Этот простой жест, полный материнской или старшей сестринской заботы, был настолько непривычен, настолько нежен, что я почувствовал, как что-то внутри меня оттаяло.

— Луис, — сказала она, понизив голос, почти до шёпота. — Мне нужно одолжение. Очень важное. Но никому не говори. Пожалуйста.

Я кивнул. Если только это не разгрузка пары вагонов с цементом. На такое у меня просто сил не хватит.

— Я сама не могу, — показала Люсия на платье и виновато улыбнулась. — Пока приведу себя в порядок… Надо одному человеку отнести записку.

— Хорошо, — кивнул я. — Давай.

— Это на Ведадо. Ты знаешь, где это?

— Sí… конечно.

Изучение окрестностей — еще одно мое вынужденное увлечение. Мелкие поручения Альвареса дали мне знание нашей округи. Но Ведадо — это другое. Это край богатых американцев и местных толстосумов. Там огромные магазины, ездят большие блестящие автомобили, и полиция возле каждого фонарного столба. И идти туда… далековато.

Она быстро отвернулась, полезла в одежду — и через секунду сунула мне в ладонь маленький, сложенный вчетверо, клочок бумаги. Он был тонкий, почти невесомый, и еще пару секунд хранил тепло ее тела.

— Ведадо, Кайе Хэ, дом тридцать семь, квартира один. Запомнил?

— Sí… Sí, — я кивнул. — Знаю. Но лучше расскажи, как идти.

— От нас выходи на Пилар, потом повернешь на Кальсада де Инфанта, дойдешь до авениды Карлоса Третьего. Дальше налево и до Кайе Хэ, там направо.

Снова изобразил китайского болванчика. Пожалуй, этот маршрут короче того, что представлял себе я.

— Только осторожно, Луис. Там живет Педро. Скажешь, что от меня. Просто отдай и сразу уходи. Если будет ответ… Пожалуйста, это важно! Я твоя должница!

Выйдя из аптеки, я сразу нахлобучил панаму — жара. Хотя тело Луиса всё ещё было слабым и болезненным, я почувствовал странный прилив сил. Пошел по Пилар, выбрав теневую сторону. Кто же этот Педро? Вряд ли любовник — записочка не появилась на свет при мне, а была заготовлена. И почерк не Люсии — естественно, я развернул ее в подворотне и посмотрел. Ничего там такого, какой-то Пабло привезет товар в пятницу на старое место. Скорее всего мулатка — обычный почтальон. Может, у нее подработка такая. Пара песо за доставку письмеца на дороге не валяются.

Первоначальный энтузиазм быстро выветрился. Сил откровенно не хватало. Путь до Ведадо оказался долгим и утомительным. Сначала я шёл по знакомым улицам, где дети играли прямо на дороге, а из покосившихся лачуг доносились запахи готовящейся еды и крики домохозяек. Мои сандалии поднимали тучи красной пыли, а солнце неумолимо жгло. Каждый шаг давался с трудом, и я чувствовал, как пот стекает по спине, а мышцы ног дрожат от напряжения. Появились москиты.

Постепенно кварталы менялись. И люди тоже. На пересечении Инфанты и Карлоса Третьего мне пришлось пропустить группку студенток в белых блузках. Девушки просто учатся! Для меня это как сказка. Автомобилей на улицах становилось всё больше, они блестели на солнце, а их водители сигналили, требуя уступить дорогу. Я чувствовал себя пришельцем из другого мира, случайно попавшим на край этого благополучного оазиса. Пешеходы здесь двигались иначе — размеренно, спокойно, без суеты.

Кайе Хэ оказалась широкой, обсаженной деревьями улицей, где фасады были отштукатурены и выкрашены большей частью в пастельные тона. Таблички с номерами домов попадались редко, некоторые скрывались за густыми кустами или коваными воротами. Я несколько раз прошёл мимо, сверяя адрес на записке с номерами на стенах, пока не нашел нужный. Дом тридцать семь. Он не выделялся ничем особенным. Обычный двухэтажный особняк, хоть и довольно старый. Таких тут десятки. Но это не дом с квартирами! Деревянные ставни были закрыты, входная дверь — массивная, из темного дерева, с бронзовым молотком. Лусия сказала «квартира один», но это не много давало. Таблички на двери не было. Но я уже устал. Не до поисков. Подойду и узнаю. За спрос денег не берут.