Товарищ «Чума» 7 - lanpirot

расползлась по свету. Мара сожалела о том, что не распознала гнили в душе её первожреца. А вообще, на мой взгляд, столь долгое заключение во вне времени только пошло ей на пользу. Хотя, може быть я и ошибаюсь…

— Помох-хи мне, с-смертный, — неожиданно произнесла она, когда я закончил свой рассказ. — Я х-хош-шу ис-сп-праф-фить с-сф-фою ош-шип-пку… Ты ш-ше с-скас-сал мах-хия леш-шего ис-сякает?

— Да, — ответил я, — твой дружок может проникать в большой мир раз в тридцать лет. Правда, отчего-то он вынужден возвращаться обратно. Не знаешь, почему?

— С-снаю, ш-шелоф-фек, — пролешелестел змеиный говорок, словно обдав меня ветром. — Он с-сф-фсан с-со мной с-сф-фоим колдоф-фс-ством. Ес-сли он ос-станетс-ся с-снаруш-ши — с-сф-фяс-сь прерф-фётс-ся, и он преф-фратитс-ся в оп-пыш-шный прах-х. Он тянет из меня с-силы, всё еш-ше надеетс-ся с-с-стать п-пох-хом.

— И вот нахрена нам такой бог? — риторически произнёс я, неожиданно вспомнив пришедшуюся к месту цитату про кузнеца из советского кинофильма «Формула любви»[1]. — Не-е-е, нам такой бог не нужен!

— Тогда помох-хи мне, с-смертный, — вновь завела Мара свою шарманку.

— А ты думаешь, что нам нужна такая богиня? Вон, какого монстра своими руками взрастила… — Я решил не подавать виду, что сам нахожусь в плачевном положении, не зная, что предпринять. Да и братишке Лихоруку совсем туго приходится — надо и его как-то вытаскивать из этой заварушки. Но я продолжал держать невозмутимый покер-фейс — она-то не в курсе моих проблем. — Да и чем я тебе могу помочь?

— Я мох-ху п-поклятс-ся Ф-феч-чьностью и Порядком, ш-што не п-пуду ш-шинить с-сла людям! — поспешно предложилда она. — Даш-ше феликие пох-хи не рис-скуют наруш-шать эту клятф-фу — слиш-шком пеш-шальны и уш-шасны их-х дальнейш-шие с-с-судьбы.

Я чувствовал, что Мара не врет. Однако, проникнуть в её потаённые мысли, как я это легко проделывал с грёбанным дохляком, мне не удавалось. Похоже, что ментальный дар для вскрытия помыслов богини, еще не выбрался из коротких детских штанишек. Конечно, я ей не доверял, но её предложение — единственный реальный шанс спасти Лихорука и ребят от неминуемой смерти.

Да и другой возможности разобраться с умертвием, может вообще не представиться. Что же мне в 'аварийном режиме до самой старости сидеть. Но легко соглашаться — это тоже не наш метод. Пусть змеюка думает, что это я оказываю ей неоценимую услугу, а не наоборот.

А под шумок я с неё еще что-нибудь вытрясу, что, возможно, поможет нам в противостоянии с фрицами. Всяко, у такого могучего существа имеется какая-нибудь мощная вундервафля, которую можно на фронте применить. Только, чего бы у неё попросить? А вот с этим была проблема: как попросить то, не знаю что? Прямо как в сказке «Про Федота-стрельца, удалого молодца»:

'Исхитрись-ка мне добыть

То-Чаво-Не-может-быть!

Запиши себе названье,

Чтобы в спешке не забыть!'

— Так ты с-соглас-сен, с-смертный? — продолжала мягко давить на меня Мать Змеиха, шипя мне в несуществующее ухо. — Я х-хош-шу отомс-стить предателю! — Её мягкий убаюкивающий голос в это мгновение стал похож шелест острой стали, выдергиваемой из ножен перед смертельной битвой. — Прос-си вс-сё, ш-то я в с-силах-х п-пуду ис-сполнить, ш-шелоф-фек…

Ага, а вот это уже другой разговор!

— Исполнения желаний только после победы, — заявил я. — Что мне придётся делать, Мара. И, кстати, раз уж мы заодно — меня зовут Чума. Товарищ Чума, — представился я.

— Ш-шума… — Попробовала «на вкус» моё имя Великая Мать Змеиха. Но никаких ассоциаций с Первым Всадником Апокалипсиса оно у неё не вызвало.

Толи она была поймана в ловушку куда раньше появления на земле четверки Предвестников, толи ей были до лампочки их бессмертные сущности, толи по сравнению ссобственными силами, она считала их просто мелочью, неким недоразумением, с которым не имеет смысла считаться. Мне казалось, что первое предположение имеет больше шансов, чтобы оказаться правдой. Слишком уж изменился мир за такой долгий срок отсутствия в нём богини Мораны.

— Х-хорош-шо, товариш-ш Ш-шума, — прошипела божественная змеюка, — дары п-пос-сле… Так даш-ше праф-фильнее…

— Договорились! — согласно поддакнул я. — Что я должен делать?

— Ниш-шего ос-соп-пеннох-хо — прос-сто пус-стить меня к с-сеп-пе в душ-шу…

— Чего? — удивившись, воскликнул я. — Как это, пустить себе в душу?

— Не бойс-ся, товариш-ш Ш-шума, я ф-фсё с-сделаю с-сама…

— Как бы не двусмысленно это звучало, — усмехнулся я, — но может объяснишь поподробнее.

— Ты не поймёш-ш вс-сех-х тонкос-стей этой прос-седуры, но я не приш-шиню теп-пе никакого ф-фреда… — поспешно заверила она меня. — Х-хотф-фа поклястьс-ся!

— Клянись! — решительно потребовал я.

Посмотри, что это за клятва, а там будем решать по обстоятельствам. Никакого согласия на подселение в свою душу очередного «пассажира», я пока благоразумно не давал. Но я держал в уме ту самую первую клятву абсолютного подчинения, которую принёс мне одноглазый братишка.

Ведь я тоже о ней ничего не знал, но как-то понял, что её нарушение обойдётся злыдню очень и очень дорого. Да его просто в мелкий порошок бы мгновенно стёрло, задумайся он хоть на секунду о её нарушении. Хотя, Лихорук — всего лишь злыдень, а она — целая богиня! Как там на них эти клятвы действуют? Может, имеется какая-то лазейка. Но терять мне было нечего.

И змеиха «запела». Я не мог разобрать отдельных слов, поскольку язык, на котором она произносила нараспев слова клятвы, не был даже языком. Это была какая-то упрощенная производная «первоначального Слова», языка творения, того самого первого: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

Именно с помощью этого языка и Огня Творения Создатель Всего Сущего и слепил наш мир. Изумительный и неповторимый! Пусть и слегка не совершенный, но кто может с точностью сказать, что это не входило в планы Творца? Ведь в идеальном мире не может быть развития. Зачем отрывать задницу от дивана, если всё и так хорошо?

Откуда я все это мог знать? Это поведала мне вдруг встрепенувшаяся где-то в глубине моей души сущность первого всадника. Ведь он сам был создан при помощи божественной силы, и понимал, о чём вообще идёт речь. А вместе с ним понимал всё это и я. Да, такую клятву невозможно нарушить. А, если вдруг такое произойдёт — вечность в аду покажется тебе раем, по сравнению с тем, какая последует кара за это преступление…

На последней «ноте» меня