Старый, но крепкий - Макс Крынов

— Саммер Бронсон, — буркнул я. Будто не знает. За то время, что он открывает мне ворота, можно и запомнить.

— Причина визита?

— Скажи ему, что пришёл Кит Бронсон.

Старик нахмурился.

— Не думаю, что у господина будет время…

— … принимать кого-то вне расписания, — продолжил я за него. — Поверьте, как только он узнает, кто пришёл, он обязательно меня примет.

Вот в этом я железно уверен.

Спустя десять минут старик вернулся, открыл калитку и шагнул в сторону. На его лице застыла ещё более неприятная гримаса.

Интересно, как брат умудряется заражать всех вокруг себя неприятием ко мне? Это, наверное, какая-то магия. Иначе я это объяснить не могу.

Когда я зашёл, старик запер дверь на настоящий массивный железный засов. После этого он повёл меня внутрь поместья. Или, может быть, усадьбы — я не знаю, как правильно называются дома богатых горожан. Я знаю только, что наша лачуга зовётся именно лачугой.

Меня проводили на второй этаж дома, посадили в коридоре на деревянную лавку.

— Жди здесь, — коротко бросил старик.

Не то чтобы я не знал, что делать. Я был здесь не в первый раз. И никогда не приходил по своей воле.

Коридор был тихим и тёмным. Напротив меня возвышалась тяжёлая деревянная дверь, покрытая лаком. Она выглядела массивной и надёжной — как будто могла выдержать удар тарана.

В поместье пахло невероятно вкусно: аромат свежей выпечки витал в воздухе и сводил живот от голода. Я успел позавтракать кашей, но она у нас была почти каждое утро, а вот выпечка — только по праздникам и только тогда, когда у нас были деньги. То есть редко.

Потянулось тоскливое ожидание, во время которого я в очередной раз напомнил себе, что стоит свыкаться и сживаться с Киттом, не разделяя «себя» и «его», а то так и до раздвоения личности недалеко.

С каждой минутой я чувствовал себя всё более заскучавшим, словно обо мне забыли. Если бы мог, я бы ушёл в медитацию: закрыл глаза и постарался ни о чём не думать, чтобы скоротать время. Вот только сосредоточиться здесь было едва ли не сложнее, чем на городском рынке, где царит громкий гвалт и всюду снуют люди, толкаясь плечами.

Но всё же я попробовал. Закрыл глаза, постарался очистить разум от мыслей… и спустя минуту меня выдернули из этого состояния. Мимо прошли слуги: парочка девчонок и несколько девушек куда старше меня. Одна из них усмехнулась, другая что-то прошептала ей на ухо, и обе закудахтали, глядя на меня. В их глазах я видел превосходство и снисходительность. Желания унизить я не заметил, но всё равно было неприятно.

И они были не единственными. Каждый слуга, проходящий мимо, стремился либо задеть меня ногой, либо показательно обойти как можно дальше, либо усмехнуться — да хоть как-то показать своё превосходство. Будто им кто-то приказал делать это. Хотя… я не удивлюсь, если брат действительно требует от своих слуг относиться ко мне как к какому-то животному, случайно оказавшемуся в здании. Правда, зачем ему нужно так самоутверждаться, я не знаю.

Ситуация слегка изменилась, когда из-за угла появилась маленькая девочка лет четырёх, одетая в яркое зелёное платье. Подойдя ко мне, она скрестила руки за спиной и спросила:

— А почему взрослые называют тебя отбросом? И кто такой отброс?

В её глазах стояло любопытство. Ребенок явно не имел в виду ничего плохого.

— Отбросами называют плохих людей. Так что беги к маме, солнце.

Девочка посмотрела на меня с недоверием, но не успела задать других вопросов. Следующая служанка, заглянувшая в коридор, охнула при виде ребёнка рядом со мной. Она всплеснула руками, подбежала к девочке, схватила ребенка на руки и поспешила уйти. Я успел различить слова:

— Сколько раз тебе говорили: не общайся с гостями господина!

Полагаю, прислуга впервые назвала меня «гостем».

Томительное ожидание продолжалось ещё пару часов. В какой-то момент мне стало всё равно, сколько ещё придётся сидеть здесь. Я был готов ждать хоть до вечера — просто из интереса: насколько далеко зайдёт брат?

Наконец, после долгого ожидания, дверь приоткрылась. Брат посмотрел на меня свысока, цыкнул зубом, будто не ожидал увидеть именно меня, и снисходительно бросил:

— Заходи давай, у меня есть пять минут. Вываливай, что тебе нужно.

Я поднялся, толкнул дверь и зашёл в кабинет. Хлопнул дверью и думал, что брат сделает очередное замечание, но ему было плевать. Он уселся во главе стола и снова бросил:

— Ну чего тянешь? Я слушаю.

Только я сделал шаг к стулу, стоящему с моей стороны стола, как он поднял ладонь:

— Нет, стой там. Я не разрешаю тебе садиться. В третий раз повторяю: выкладывай, что тебе нужно.

— У нас дома нет еды. У нас всё забрали, — сказал я.

— Ты хочешь сказать, что вас ограбили? — поднял он бровь.

На его лице не было беспокойства — только вежливое, нарочито вежливое удивление. Не знаю, кого он пытается из себя строить, но это жутко бесило. И на этот раз эмоции разума сочетались с эмоциями тела.

— Это из-за долга.

— Вот как? Интересно. Насколько я помню, мама была щепетильна к долгам и ни разу не лезла в них. Это твой долг?

— Мама заплатила целителю, чтобы тот вылечил меня. Она говорит, если бы этого не сделала, то я бы умер.

— Получается, ты снова полез в драку?

Приторно-сладкое удовольствие с его лица можно было черпать ложками и намазывать на хлеб. Глядя на него, я видел, что он купается в этом состоянии.

Я не захотел рассказывать брату о том, как меня избивают. Не захотел доставлять ему ещё больше радости.

— Получается, что где-то сидит женщина, которая родила тебя, и думает, что же она будет есть вечером. Так ты поможешь нам? Поможешь ей?

Брат поднялся со стула:

— Конечно! Легко! Сейчас приду. Надеюсь, ты не будешь ничего трогать и совать в карманы, пока меня не будет. Не хочется выставлять тебя в коридор.

Меня удивила лёгкость, с которой он согласился помочь. Я даже на мгновение оторопел и не поверил услышанному.

Брат вышел за дверь и вернулся спустя три минуты с лёгким тканевым мешочком размером с одну из его книг. Мешочек был тяжелый и полный.

— Ты не возражаешь, если я проверю? — спросил я, ловко развязывая тесёмки.

То, что я увидел внутри, огорчило