Чужак из ниоткуда 2 - Алексей Анатольевич Евтушенко

писать, и мы с Петровым и Бошировым отправились на посадку. Капитан и старший лейтенант багажом себя не обременять не стали — у каждого на плече болталась небольшая спортивная сумка. В одной из них, а именно у капитана Боширова, лежали мои деньги. Не все — десять тысяч — остальные я оставил деду и бабушке, которым вместе с Кофманами предстояли большие траты, связанные с переездом. Но тоже не все — ту же сумму в десять тысяч.

— Этого за глаза хватит, — уверили меня дед Лёша и дядя Юзик, — к тому же у нас и свои сбережения имеются.

— Правильно, — поддержала бабушка и добавила по-польски. — Co zanadto to nie zdrowo[3].

Ещё двенадцать тысяч я отдал генералу Бесчастнову Алексею Дмитриевичу.

— Пусть у вас будут, — попросил. — Так надёжнее.

— Пусть, — согласился генерал. — Будем считать, что это твой фонд.

— Наш, — сказал я.

— Э, нет, — возразил Алексей Дмитриевич. — Твой. Я только его хранитель. И то лишь потому, что так и впрямь надёжнее. Но ты не думай, что дяденька генерал такой добрый. Просто я делаю на тебя ставку. Так что будь добр, не подведи.

Я пообещал и с лёгким сердцем попрощался с Алексеем Дмитриевичем. Но говорить, что тоже делаю на него ставку, не стал. Генералы панибратства не любят и правильно делают. Иначе какие они генералы? У нас, на Гараде, при всём равноправии и отсутствии каких бы то ни было сословий, каст, кланов и ярко выраженных классов с субординацией было всё, как надо. Люди, облечённые властью, пользовались неизменным уважением, и никому бы в голову не пришло ставить на одну доску генерала (армия у нас была, а, значит, имелись и звания, соответствующие) и, допустим, ландшафтного дизайнера. Труд второго не менее важен, но вот ответственность разная. Хотя бы потому, что первый напрямую отвечает за жизни людей, а второй лишь за их эстетическое чувство.

Долетели без приключений. В аэропорту города Мары задерживаться не стали — получили мой чемодан, взяли такси и через двадцать минут были на вокзале. В кассах приобрели билеты до Кушки (обычный плацкарт, чтобы не выделяться, но все три в одном купе: Петрову и Боширову нижние места, мне — верхнее); я сдал чемодан в камеру хранения.

До поезда оставалось ещё почти четыре часа, делать было решительно нечего, и мы пошли бродить по городу.

Мары был значительно больше Кушки, областной центр, как-никак. Но меньше Алмалыка и, уж конечно, Ташкента. Однако древнее всех их вместе взятых. Мерв — так он назывался когда-то. Его стены, если бы они сохранились, помнили воинов Александра Македонского, а население ещё каких-то семьсот-восемьсот лет назад достигало полумиллиона человек. Невероятно большой, богатый и культурный город для того времени. Одних библиотек не меньше десяти. Обсерватория, в которой, говорят, несколько лет проработал сам Омар Хайям… Куда всё делось, спрашивается? Впрочем, и на Земле, и на Гараде хватает городов, некогда переживших высочайший расцвет, а ныне вполне себе тихих и провинциальных. Бывает.

Неподалёку от вокзала мы набрели на ресторан с необычным названием «Гигант» и вкусно там пообедали вкуснейшим горячим пловом с помидорным салатом и зелёным чаем с пахлавой на десерт. В высоком, с узорчатыми деревянными колоннами и сводчатым потолком зале ресторана было по дневному времени малолюдно и довольно прохладно, хотя кондиционерами здесь и не пахло. Задерживаться, тем не менее, не стали — поели, попили чаю, расплатились и пошли дальше.

Почти сразу же вышли к реке Мургаб, прошли вниз по течению и вскоре оказались возле моста. Сразу за мостом марыйские пацаны устроили себе место для купания, а мост использовали в качестве вышки, сигая с него в зеленоватую и довольно быструю воду.

Мы остановились посмотреть. Было жарко.

Вот какой-то мальчишка, по виду мой ровесник, залез на перила, поднял руку вверх.

— Выступает Дзампано! — разнёсся над Мургабом его радостный крик.

Надо же, подумал я, и здесь то же самое.

Так провозглашали кушкинские пацаны, когда собирались совершить нечто особенное на глазах товарищей.

— Выступает Дзампано! — и прыгали в воду с пятиметровой вышки.

Чаще всего «солдатиком», но некоторые отваживались и «ласточкой».

— Выступает Дзампано! — и шли по узкой доске на трёхметровой высоте в спортгородке танкового полка.

— Выступает Дзампано! — стойка на руках.

— Выступает Дзампано! — кувырок через голову или «колесо».

— Выступает Дзампано! — соскок с турника из виса вниз головой.

На глазах товарищей — это обязательно. Ещё лучше, чтобы и девчонки смотрели. А иначе зачем вообще что-то провозглашать? Останься один и кувыркайся, сколько душе угодно. Оттачивай технику. Молча. Нет, без зрителей, не интересно.

Но почему Дзампано?! Кто он такой — Дзампано?! Этого я довольно долго не мог понять, а спрашивать напрямую не хотелось. Из ложного самолюбия, да, но всё равно не хотелось. Проще крикнуть самому и подтянуться пять раз на одной руке, хе-хе. Или крутануть на турнике «солнце».

А потом в Кушку привезли старый чёрно-белый фильм итальянского режиссёра Федерико Феллини «Дорога», вышедшего на экраны ещё до рождения Серёжи Ермолова, в тысяча девятьсот пятьдесят четвёртом году. Дзампано оказался главным героем фильма. Циркач-силач, разрывающий ни груди цепи — вот кто такой Дзампано! Сыграл его прекрасный фактурный актёр Энтони Куинн, а его подругу Джельсомину — Джульетта Мазина. Отличная история, между прочим, запала мне в сердце, Феллини и впрямь очень хорош.

Мальчишка, раскинув руки, ласточкой кинулся вниз.

Всплеск! Ушёл под воду.

Три секунды. Пять.

Пацан не выныривал.

Десять.

Ладно, я сам люблю пошутить.

Хотя, нет, так — не люблю.

Тринадцать секунд.

Его товарищи, загоравшие на другом берегу, тревожно поднялись на ноги. Среди них были и две девчонки — самые отчаянные, пацанки, как их называли взрослые, такие бывают в любой мальчишеской компании.

— Вадик! — крикнула одна из них. — Вадик!!

Кажется, ситуация начинает выходить из-под контроля.

Я прикрыл глаза, вошёл в орно.

Открыл, посмотрел в толщу реки. Разноцветные ауры рыб, мальков. Несколько раков, засевших в норах под берегом… Вот он! Сначала ударился обо что-то головой — вон кровь сочится тонкой струйкой, исчезает, растворяется… Потерял сознание, нахлебался воды. Или сначала нахлебался, а потом потерял. Неважно. Зацепился под водой трусами за корягу, поэтому на месте. Это хорошо, иначе утащило бы вниз по течению.

Секунда — тенниска долой.

Сую её в руки Боширову вместе с офицерским планшетом:

— Подержите!

— Ты куда собрался? — спросил Петров.

— Всё нормально, товарищ капитан, не бздите.

— Да я…

Штаны — вслед за тенниской. Наклонился, сбросил сандалии.

— На тот берег! — показал. — Туда вытащу!

Вскакиваю на парапет, ныряю. Тут же выныриваю. Десяток максимально энергичных