Нерушимый-10 - Денис Ратманов

— сказал я, — из двух клеток вырос человек. Кстати, мама твоя где?

Рина тяжело вздохнула.

— Я не смогла ее выгнать из нашей квартиры, прости. В смысле, я пыталась, но она отказалась уезжать. Не знаю, что делать, тебе теперь домой идти не захочется.

Я поцеловал ее в макушку.

— Это такие мелочи! Поживу пока в гостинице. Когда тебя выпишут, сниму ей квартиру, перевезем туда ее вещи, помощь-то тебе понадобится.

— Лучше никакая помощь, чем такая, — проворчала Рина. — Отец из-за нее не может ко мне пробиться, а он тоже переживает!

— Главное ты не переживай. Давай лучше подумаем, как назовем сына, а то он так долго без имени… нехорошо.

— У тебя есть пожелания? — спросила она.

В этот момент ребенок заворочался, захныкал. Глянув на окошко в двери с опаской, Рина взяла его на руки и протянула мне.

— Хочешь подержать?

Я взял сына и замер. Какой же он маленький и хрупкий! Казалось, лишнее движение может ему навредить. Рина рассмеялась. Ребенок расплакался.

— Не бойся, покачай его, ему такое нравится, мне-то не дают его поднимать.

Расхаживая по палате, я принялся укачивать малыша. Рина наблюдала с умилением, а я представлял, как он сперва научится держать голову, потом будет хватать нас за носы и волосы, начнет улыбаться и гулить, будет узнавать своих и пугаться чужих. Какое слово он скажет первым? Обычно это «мама», но бывают и странные слова. Знал мужа и жену, сын которых первым произнес слово «тапки».

Рина заглянула мне в глаза и сказала:

— Говорят, что бесполезно придумывать имя до того, как подержишь малыша на руках. То есть раньше я хотела назвать его Никитой или Мишей. А когда мне его принесли, поняла: нет, это не Миша и не Никита. Ну что? Есть предложения?

Я посмотрел на сына и принялся перебирать имена:

— Андрей? Нет. Не Егор… Ваня? Нет, не Иван… Слушай, ну что ты меня мучаешь, с твоим… талантом тебе лучше знать, какое имя подойдет нашему сыну.

— Леонид, — робко шепнула она и улыбнулась, — Лёнечка.

— Ле-о-нид, — Я будто попробовал имя на вкус и кивнул. — Красивое имя, редкое. Не то что моё: в каждом классе по два-три Саши. Плюнь — в Сашу попадешь. Эй, Лёнечка, — я качнул малыша, и показалось, что он заулыбался. — Будешь царем спартанцев? Смотри, кажется, он одобряет твой выбор.

— И не думала так его называть, само пришло.

Рина пожала плечами, подошла и обняла меня сзади.

— Мальчики мои! Как же я вас люблю!

— Когда тебя выписывают, и мы наконец сможем воссоединиться? А то злобная баба не хотела меня к тебе пускать, пришлось перепрыгивать турникет. Считай, что в окно к тебе влез. Если бы не пустили — точно в окно полез бы, став лучшим альпинистом.

— Через три дня. Из-за операции мне типа нельзя поднимать ребенка. На самом деле уже можно, но им откуда это знать? Так что поговори с врачом, если есть время, будешь оставаться как угодно долго и помогать. — Она опять покосилась на окошко в двери. — А то взяла мелкого покормить — сразу налетели, пригрозили нас разлучить.

— Правильно сделали. Не рискуй. Заживи как следует. А я постараюсь договориться.

Леонид заснул у меня на руках. Мы уселись рядом, взялись за руки и говорили, говорили, говорили — о футболе и США, о нашем будущем и о том, что Лёнечке нужен брат или сестричка, потому что родные люди — это очень важно, мы оба — единственные дети у родителей, и знали это как никто другой.

Я потерял счет времени. Рина первая напомнила, что сегодня открытие стадиона, и нашла силы убрать руку из моей.

— Завтра увидимся, — пообещала она.

А вот я не мог заставить себя уйти, и мотивация, что скоро открытие стадиона, не работала. Нарастала смутная тревога, и было ощущение, что я вижу жену в последний раз.

С трудом я заставил себя выйти из палаты, постучался к заведующей. Она была на месте, это оказалась полная кореянка лет шестидесяти.

— Нерушимый! — воскликнула она. — Вот порадовали вы нас! — Она сменила радость в голосе на обеспокоенность: — А у жены вашей, похоже, послеродовый психоз, хоть психолог ничего и не выявил. Представляете, она игнорирует запреты и берет ребенка на руки! После операции можно поднимать два килограмма максимум, иначе швы разойдутся. А ведь она медик! Должна понимать, чем это грозит.

— Я, собственно, по этому поводу. Хочу быть с ней и помогать — до самой выписки.

— И днем, и ночью? — удивилась она.

— Да.

Мне радость, Рине польза, и тёща, может, съедет к тому времени. Жаль, что моя настоящая мама не видит меня таким счастливым. Впрочем, Звягинцев в этой реальности тоже счастлив, ему есть чем порадовать нашу маму.

— Буду очень вам благодарен, если позволите.

Ну давай, принимай правильное решение! Подвинув очки ближе к переносице, заведующая сказала:

— Да, пожалуй, так лучше. В передовых роддомах давно практикуют совместные роды. Когда приступите к выполнению, кхм, отцовских обязанностей?

— Да хоть сегодня. Часов в восемь. Только Людмила Фёдоровна категорически не хотела меня пускать, пришлось через турникет прыгать.

Приветливое лицо заведующей стало злым и резким.

— Я с ней проведу беседу. Посмотрю запись с камер, если она грубит посетителям, подниму вопрос о ее увольнении, хоть она и мать нашего главврача.

— Вот оно в чем дело, — задумчиво проговорил я. — Если не получится поставить ее на место, обращайтесь, помогу.

— Хорошо. Куда это годится, тиранить людей, которые и так волнуются⁈

В кабинет заглянула акушерка с папкой, рассыпала на столе открытки с нашей сборной, правда, там был Акинфеев вместо меня — видимо, их делали заранее, и отдельно со мной, сложила руки на груди лодочкой.

— Александр, подпишете? Пожалуйста!

Я глянул на настенные часы: пятнадцать минут шестого! Через сорок пять минут открытие стадиона «Титан».

— Конечно подпишу, но завтра. Сейчас мне срочно надо на стадион. Открытие в шесть!

— Бегите, Саша, благослови тебя бог! — проговорила заведующая, подвинула к себе телефон и стала звонить кому-то по внутренней связи.

Когда я топал по коридору, на ходу вызывая такси, по коридору разнесся ее гневный голос. Молодец, и кнут, и пряник использует. Кого она так распекает? Наверное, сторожиху.

Я сбежал по лестнице,