Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Мы шли в противоположную сторону от улицы Чкалова, к глубокой заснеженной балке, на противоположном склоне которой уступами выстраивались дома частного сектора, а еще дальше вставали в ряд пятиэтажки, обозначая улицу Щорса.

Дорожка вниз, укатанная санками ребятни, спускалась довольно круто. На ней, обильно усыпанной песком, кое-где проглядывал ледок, и Инна радостно ойкала, оскальзываясь – и хватаясь за меня.

На «школьном» краю балки виднелись гараж и мастерская. Недовольная совесть задела краешек моего сознания: Ромуальдыч там один упирается, а ты… А что я? У меня праздник! Некогда мне…

Суслов облегченно вздохнул, разделавшись с текучкой, и торопливо достал из ящика гигантского дубового стола заветную красную папку. Развязал тесемки, вынул скудненькую пока стопку листов, исписанных прямым разборчивым почерком.

Долго он подбирал название своему труду, пока не наткнулся в «Правде» на статью о доярках из колхоза «Путь к коммунизму». Чем плохо? «Путь к коммунизму» – хоть сейчас на обложку! И красиво, и по делу.

Взяв на изготовку отточенный карандаш, Михаил Андреевич стал править черновик первой главы. И боязно вроде бы спорить с классиками марксизма-ленинизма, а надо. «Надо, Миша, ну надо!»

Споткнувшись взглядом о незавершенную мысль, Суслов задумался – и по привычке глянул в сторону своей знаменитой картотеки. Несколько пузатых шкафов с ящичками хранили цитаты на все случаи жизни, он всегда мог подобрать нужную и вставить точно по смыслу.

Встав, он неуверенно приблизился к громоздкому хранилищу. Нахмурился, сжал губы. «Хватит, Миша, – всплыла мысль. – Сколько можно прикрываться фиговыми листочками, выдранными из трудов классиков? Не тот возраст, Миша, – тебя самого цитировать пора!»

Решительно открыв дверь в приемную, он застал там своего помощника Гаврилова.

– Степан Петрович, сделайте доброе дело – оттащите мою картотеку.

– Куда, Михаил Андреевич? – подхватился Гаврилов. – Можно в принципе в приемную, но тут места мало, да и вам будет неудобно…

– Нет, Степан Петрович, – терпеливо сказал Суслов, – уберите ее вовсе, на чердак или в подвал. Мешает только.

– Сейчас сделаем!

И двадцати минут не прошло, как четверо дюжих сотрудников разобрали картотеку по ящичкам, выволокли шкафы в коридор – и отправился «цитатник» на вечное хранение…

Михаил Андреевич повздыхал, но отступать некуда – с догматизмом, с вечной его перестраховкой бороться надо бескомпромиссно, и методы применять жесткие. А иначе как расти над собой? Ведь любая из его прежних статей – отличная колыбельная! Заснешь после первого же абзаца, а мысли, слова нового от себя, от своего ума и сердца – ноль целых, хрен десятых…

Походив по кабинету, словно меряя его вдоль и поперек, Суслов остановился у длинного стола для заседаний, обставленного стульями, провел пальцами по темно-бордовой скатерти, по щиту селекторной связи и батарее телефонов. Поднял глаза на портрет Ленина, висевший над столом.

«Да ты будто высматриваешь, чего б еще выбросить!», – развеселился хозяин кабинета. Бережно собрав рукопись, он завязал тесемки и сунул папку в ящик стола. Подумал и закрыл его на маленький ключик.

Уборщица наводила в кабинете чистоту дважды в день под строгим надзором сотрудника «девятки», следившего, чтобы ни один предмет не переставлялся, к документам не прикасались и ящики не открывали, но все же лучше поберечься…

Черные машины кортежа не мчались, хотя и могли, – Суслов запретил выжимать больше шестидесяти в час. Все должно быть по правилам. Впереди катила сигнальная «Волга», ее догоняли, пластаясь над асфальтом, два «ЗиЛа» – ведущий и ведомый. Машиной заключения выбрали тоже «Волгу».

Кортеж остановился на «красный», и мысли Михаила Андреевича тут же вернулись к своей выстраданной папке, давеча запертой на ключ.

Он прекрасно видит все «отдельные недостатки» советской экономики и обязательно напишет о них, честно и беспристрастно. Но как исправить допущенные ошибки? Как вывести народное хозяйство СССР на такой уровень, чтобы буржуины удавились от зависти?

Ассоциации перестроились, подтягивая воспоминание о Мише Гарине. Суслов мягко улыбнулся – этот мальчик, как ученик чародея, исполнил все его три желания. Излечил от всех болячек, вернул молодость – и придал смысл жизни. Уж сколько там ему осталось, неведомо, но больше ни года, ни дня он не уступит пустопорожнему повторению пройденного. Напишем историю с новой строки!

Огромный черный лимузин свернул с Красной площади под арку Спасских ворот и даже не остановился, притормозил только, дабы уважить охрану. Пассажир кивнул склонившемуся часовому, и тот четко отдал честь. Все по протоколу…

«ЗиЛ» плавно набрал скорость, проезжая к Совету министров, сбросил газ и остановился, даже не качнувшись. Прибыли.

Михаил Андреевич кивком поблагодарил офицера, открывшего дверцу, и снова поразился, как примерно ведет себя старый организм – сердце не заходится, в боку не кольнет…

Сказка!

Строгое здание бывшего Сената распростерло перед Сусловым оба своих парадных крыла. Он скупо улыбнулся, вспоминая, с каким трепетом приближался к этому дворцу раньше, в далекие сороковые. Тогда здесь работал Сталин.

Тень этого великого человека до сих пор витает под куполом Совмина. Иногда слушаешь болтунов из ЦК, а чуешь за спиною мягкую поступь и пряный запах «Герцеговины-Флор». И словно дальнее эхо доносит неслышный голос: «Ви, товарищ Жюков, хороший тактик, но плохой стратег…» Или это просто сквозняки поддувают?..

Суслов одолел лестницу, устланную красной ковровой дорожкой, и зашагал знакомым коридором. Витает дух, витает… Вот и та самая дверь… Озабоченный Карасев, начальник косыгинской охраны, встал при виде высокого гостя.

– Здравия желаю, Михаил Андреевич!

– Добрый день, товарищ Карасев. У себя?

– Так точно! – Евгений Сергеевич предупредительно открыл дверь бывшего сталинского кабинета. Кивнув, главный идеолог страны вошел и поздоровался с ее главным экономистом:

– Здравствуйте, товарищ Косыгин.

Председатель Совета министров, заваленный бумагами, озабоченный и насупленный, удивленно воззрился на посетителя и легко поднялся – сказывалось давнее пристрастие к туризму.

– Здра-авствуйте… – затянул он. – Вот уж не ожидал…

Легкая растерянность Косыгина не выглядела наигранной – технарь и практик, он всю жизнь противостоял партийным чинушам, защищая народное хозяйство от вредной и невежественной «реал политик». Леонид Ильич уважал его, но не любил. Михаил Андреевич – тем более. И к чему тогда этот визит?

– Извините, Алексей Николаевич, что не предупредил, – сказал Суслов со скользящей улыбкой, – но есть дела, которые не терпят официальных церемоний. Я начал одну… хм… работу, и мне потребовалась ваша консультация.

Косыгин кивнул и указал рукой на кресла за маленьким столиком в стороне.

– Чай, кофе? – тоном радушного хозяина предложил он.

– Потом. – Усевшись, Михаил Андреевич снял очки, и глянул за окно. Арсенал виднелся расплывчато, но раньше больной глаз и вовсе ничего не различал, кроме светлого пятна! Зорче он стал, явно зорче! Вдохновившись, Суслов продолжил: – Алексей Николаевич, мне хорошо известно, какую колоссальную работу вы проделали, вытаскивая из болота нашу экономику. Признаю, что мало помогал вам, мешал в основном… – Заметив протестующий жест Предсовмина, он поднял руку: – Что было, то было. И, как говорят мои внуки, больше не буду!

Суслов здорово волновался, как тогда, перед избирателями в Тольятти.

– Алексей Николаевич… Знаю, что вы недолюбливаете Андропова, но он, как и вы, большой сторонник преобразований. Когда Юра работал в моей команде, то всерьез ратовал за венгерский опыт конвергенции социалистических и капиталистических методов. Даже, я помню, заговаривал о «долговременной программе перестройки управления народным хозяйством», а я его громил и распекал… К чему я все это говорю? Экономику нашу критикуют все кому не лень, а вот как нам… – он покрутил кистью в воздухе, подбирая слово, – перестраиваться? Как добиться, чтобы советские люди жили лучше немцев и разных прочих шведов? Мы это можем! Но как?