Четвертый кодекс - Павел Владимирович Виноградов

со своим офицером... — проговорил Кромлех, глядя перед собой.

Император кивнул.

— Да, их преступление — моя вина. Мне стыдно. Примите мои извинения. И соболезнования.

В устах уэй-талтоани такие слова, обращенные к пленнику, значили очень много. Кроме того, Кромлех понимал, что император не вполне контролирует ягуаров. Поэтому он молча склонил голову, чтобы монарх решил, что он принял извинение.

— Ваше величество, зачем я вам нужен? — спросил он.

Монтесума оживился и знаком пригласил Евгения на стоящую у стены задрапированную богатой тканью скамейку-икпалли. Помедлив секунду, Кромлех сел, скрестив ноги, рядом с императором, удивляясь чести, которую тот ему оказывает, нарушая этим все церемониалы двора Теночтитлана.

Человек в маске черепа так и скрывался в тенях.

— Может быть, вы, как многие, считаете меня тираном, но поверьте, у меня были крайне веские основания желать личной встречи с вами, — начал император. — Малиналько пришлось очень долго и тщательно работать, чтобы организовать ваш выезд на территорию хотя бы Восточного Ацтлана.

Кромлех в душе хмыкнул: да, надо думать, ацтланская разведка из кожи вон вылезла. Вероятно, и дело с Чиламом не просто так возникло.

Господи, каким же дураком он был!..

— Я сразу перейду к делу, — проговорил уэй-тлатоани, словно проник в состояние Кромлеха. — В вашем романе... очень талантливом романе, примите мои поздравления... так вот, там есть описание оружия невероятной силы, которое великие державы придуманного вами мира намерены применить друг против друга.

— Да, — кивнул страшно удивленный Кромлех, — ядерное оружие. Но ведь это, как вы и сказали, моя выдумка... фантастика...

— Не совсем, — проговорил после мимолетной паузы Монтесума. — Работы над созданием такого оружия действительно велись.

— Да, в Пруссии до войны. И во время нее. Но ведь они закончились неудачей...

Уэй-тлатоани молчал, и до Кромлеха дошла жуткая истина.

— Неудачи не было, — выдохнул он, едва не вскочив, но обуздал себя и остался на месте.

Император кивнул.

— После поражения Пруссии работавшие над проектом «Отец богов» ученые одни бежали в Восточный Ацтлан, а оттуда к нам, а других захватила ваша армия...

— И работы в тайне продолжались... — глухо проговорил Евгений. — Как далеко они зашли?

— Позвольте мне пока оставить ваш вопрос без ответа, — с изысканной вежливостью произнес Монтесума, и Кромлех понял, что оружие у Великого Ацтлана есть.

Очевидно было, что Евгений стал обладателем страшной тайны и живым его отсюда никто не выпустит. Впервые за последнее время ему стало по-настоящему страшно, но отнюдь не за себя...

Внезапно его озарило яркое воспоминание. Года полтора назад в Варшаве, где представлял роман, он долго говорит с польским профессором... Как же его фамилия?.. Да, Ягельский. Они беседуют за стопкой «Пана Тадеуша» о «Человеке с кошкой», поляк восхищается, задает умные вопросы и все время незаметно подводит к теме ядерного оружия. Как же давно вокруг него шли эти игры, а он и не замечал... Штабс-ротмистр Кромлех, вы — штафирка!

Уэй-тлатоани внимательно следил за ним.

— Вижу, для вас это потрясение, — заметил он, наконец. — Хотя вы почти точно описали — если сделать скидку на реалии вашего романа — процесс создания этого оружия. Про что знать не могли. Кромлех-цин, позвольте вам сказать: вы очень необычный человек... Но оставим это пока. У меня к вам есть еще один вопрос.

Евгений отодвинул на время свои эмоции и вновь напрягся.

— Несколько лет назад наша археологическая экспедиция работала в Египте, — продолжил Монтесума.

Несмотря на то, что Египет получил независимость еще лет тридцать назад, ацтланцы до сих пор чувствовали себя там, как дома.

— Раскопки велись на месте заброшенного древнего христианского монастыря на Синае.

Кромлех понял, что речь идет о монастыре Святой Екатерины.

— Там было много чего обнаружено, но нас сейчас интересует скелет, найденный на монастырском кладбище. Вы представляете себе, что такое кладбище в древнем христианском монастыре?

— Монахов не оставляют в могилах навсегда, — Евгений не понимал, к чему клонит Монтесума, но был заинтересован.

— Да, — кивнул император, — я тоже изучил этот вопрос. На кладбище монастыря было семь могил. Умершего монаха помещали в одну из них на несколько лет, потом извлекали и складывали кости в общий оссуарий. Но...

Монтесума прервался, возможно, вспоминая все обстоятельства этого, видимо, очень важного для него дела.

— Эта экспедиция, — продолжил он, — случайно нашла еще одну могилу — восьмую. Она явно использовалась лишь однажды и была в стороне от прочих. Собственно, даже не на кладбище, а за его стеной. Будто монахи то ли считали, что этот человек не достоин покоиться с остальной братией, то ли просто не знали, что делать с его телом...

— И кто же там был? — спросил Кромлех.

— Монах. Найдены остатки рясы, четки. И еще кое-что...

Монарх опять замолчал, и Кромлех с удивлением понял, что тот никак не решается сказать что-то.

— Там был футляр, — после паузы Монтесума заговорил значительно быстрее. — С пергаментом... Рукопись, довольно сильно поврежденная. Но мы ее прочитали — насколько это было возможно.

Странно, но теперь Евгению почему-то не хотелось слушать продолжение. Вместо этого — поскольку уэй-тлатоани опять замолк — он спросил:

— Какое время захоронения?

— Первая половина седьмого века по христианскому летоисчислению, — император словно обрадовался, что можно потянуть с продолжением. — Расцвет монастыря...

— И расцвет майя... — почему-то добавил Кромлех.

Монтесума удивленно вскинулся.

— Странно, что вы это сказали.

— Почему?

— Потому что содержание рукописи, предположительно, касается и древних майя.

Кромлех похолодел — опять непонятно почему.

— И еще... очевидно, там упомянуто ваше имя, — тихо закончил император.

Перевод рукописи, найденной при раскопках развалин монастыря Святой Екатерины экспедицией Императорского музея человеческих культур в Теночтитлане 9 ноября 1977 года (12.18.4.6.12, и 7 Эб, и 10 Сак)

Жил один старец именем Евгений, и пришел он на гору Синай. Неведомо откуда он явился и какой была его жизнь в миру. Не был он похож ни на ромея, ни на франка, ни на мавританца, ни на перса, хоть и говорил их языками. Был он мужем великим и богоугодным, постился по целым неделям, так что иные