Ведьмин кот - Дана Арнаутова

Сидела, склонив набок голову, развесив уши, и прямо-таки упоенно вслушивалась в звяканье. Бубенчик затих, кошка вытянула лапу и с наслаждением дернула за веревочку.

Бубенчик зазвенел.

— Кис-с-сонька! — выдавил Стас. — Медведь-музыкант долбаный!

Кошка подняла морду и одарила его искренне недоумевающим взглядом. «А что? — читалось в этом взгляде. — Ты повесил веревочку для кого-то еще? У тебя что, есть какая-то ДРУГАЯ КОШКА?!»

И посмотрела на бубенчик. Задумчиво. Явно прикидывая, не получится ли оторвать его и унести с собой.

— Слушай, иди отсюда, а? — попытался договориться Стас, глянув на окно, которое, разумеется, не закрыл с вечера. — Я знаю, что ты сумеречное животное, но уже светает, мне спать осталось всего ничего. Я с тобой днем поиграю, хорошо?

Кошка снова потянулась лапой. Звяк!

— Ладно, понял, — вздохнул Стас и процитировал: — «Эта музыка будет вечной…» Но фигу тебе, а не батарейка! Все, отчетный концерт закончен, можешь выйти на поклон и проваливай! А бубенчик я заберу…

Он с неохотой выбрался из-под одеяла, но тут кошка сменила тактику. Она вцепилась в бубенчик зубами! Дернула, оторвала и стремительно прошмыгнула мимо Стаса к окну, забрав добычу! Которую, между прочим, нужно было вернуть конюху!

— Зараза-а-а-а… — простонал Стас. — Ну вот что ты за вредина, а?

Мало того, что бубенчик потерял, так еще и сна теперь ни в одном глазу! И за окном уже отчетливо розовеет край неба… Ну что ж, все равно было решено возвращаться к тренировкам, тем более что растяжка сегодня очень требовалась.

От вчерашних попыток усидеть на спокойной гнедой кобыле, которую добросовестный Йохан гонял по кругу на веревке — да-да, корд это называется, надо запомнить! — в теле образовалось напряжение и легкая боль в отдельных мышцах. Ничего страшного, все-таки они с лошадью издевались друг над другом недолго. Но чувствовать себя в седле неуклюжим, словно чемодан без ручки, было неприятно. А то, что происходило все это под ухмылки господ рейтаров, только добавляло желания поскорее научиться. Верховая езда — это вам не каллиграфия! Странно было бы после дюжины лет в айкидо не знать, что делать с собственным телом, или бояться упасть, пусть даже и с лошади…

— Ну, поехали тогда?

Ежась от ночной прохлады, сразу облившей разогретое под одеялом тело, Стас потянулся и встал на разминку, а из нее минут через десять перешел в первую позицию ката.

Медленно, плавно, и еще медленнее, так что каждая мышца и связка тянутся постепенно… Движения перетекают друг в друга, дыхание свободное, полное… разум расслабляется вслед за телом…

Прогнав ката трижды, Стас добился, чтобы тело, как выражался сенсей, запело. Вот теперь можно и силовыми догнаться. Немного, помня, что днем будет обязательный набор из ведер и метлы, а вечером снова урок верховой езды. Так что он просто встал в планку и начал отжиматься — сначала обычным способом, потом через хлопок.

За этим занятием его и застал Фридрих Иероним, неизбежный, как восход солнца.

— Ох, извините! — Стас поднялся и потянулся за рубашкой и штанами. — Что-то я увлекся, время варить кофе, да?

— Не извольте беспокоиться, ваша милость, — церемонно сообщил камердинер. — Гимнастика чрезвычайно полезна для здоровья, я вовсе не имел намерений помешать вашей милости. Напротив, считал нужным сообщить, что сегодня утром кофе не требуется, да и завтрака не будет. По случаю службы и причастия.

— Про службу я помню, — кивнул Стас, одеваясь. — А перед ней нельзя есть?

— Следует поститься хотя бы в день причастия. — Камердинер посмотрел на него с легким удивлением, особенно заметным на обычно неподвижном лице. — Осмелюсь спросить, разве в Московии не так?

— Эм… Я очень редко бывал на службах, — попытался вывернуться Стас и добавил про себя, что практически никогда. — Так получилось…

— Очень жаль, — так же размеренно сообщил Фридрих Иероним. — Однако молодой господин Моргенштерн не считает возможным пренебрегать заботой о душе и очень ревностно относится к церковным канонам.

— Ну, при его-то работе… — попытался сгладить впечатление Стас. — Не сомневаюсь, он очень ответственный! А… служба когда?

— Патер Стефан прибудет к девяти часам и сразу приступит к приему исповедей, — уведомил Фридрих Иероним. — К этому времени все как раз успеют привести себя в должный вид, приличествующий добрым христианам в торжественный день мессы. Сама же месса начнется в полдень.

«Должный вид… Бочка! — вспомнил Стас и тут же себя успокоил: — С вечера полным-полнехонька. И сегодня, значит, можно будет нормально вымыться горячей водой. Блин, а я с мочалкой так и не решил вопрос. Ну, значит, помоюсь холщовым полотенцем, оно грубое, ототрет…»

— Благодарю вас, Фридрих Иероним, — сказал он вслух, и камердинер поклонился. — Пойду проверю, все ли в порядке!

— Весьма своевременно, ваша милость, — был ответ.

Прихватив смену чистого белья и одежды, Стас вышел во двор и понял, почему служебная инструкция дворника предписывала мыть двор накануне. Потому что сейчас для этого не было ни времени, ни возможности! Все вокруг встали раньше обычного и суетились вовсю!

Конюх-истопник с ветхозаветным именем Абрахам тащил дрова в баню, из трубы которой уже вился дымок, дежурная смена рейтаров деловито выясняла, кто пойдет мыться первым, а кто его в это время подменит. Кто-то искал ваксу для сапог, просил свежую рубаху и портки, клятвенно обещая отдать ну вот прямо завтра, кто-то ругался на соседа, утащившего гребень… Ругался, впрочем, без обычного запала и даже благодушно, видимо, опасаясь осквернить общее благолепие. Горничные ведрами тащили горячую воду в дом, там вроде бы имелись ванные комнаты. Во всяком случае, Стас ни разу не видел, чтобы фрау Марта или герр патермейстер пользовались общей баней. Вот Фильц с капитаном в нее регулярно захаживали.

Как ни странно, у самого Стаса почти не оказалось лишних забот. Вода, конечно, уходила из бочек со страшной силой, и ее следовало тут же пополнять, но двор сиял чистотой, а больше к нему претензий-то и не было. До самых девяти часов, отбитых городским колоколом, когда в ворота капитула постучали, и пришлось под бдительным надзором парней фон Гейзеля впускать приехавшего священника.

Встречать его вышли все, от герра патермейстера, все такого же уставшего и бледного, словно он всю ночь молился вместо сна, и до кузнеца, застенчиво теревшего руки измазанным сажей полотенцем. Наверное, если бы не запертые двери конюшни, то и лошади с