Да, урук-хаи мы! (СИ) - Борчанинов Геннадий

Так что я довольно быстро, как бывалый студент на первой паре, уснул, и проснулся только утром, с удивлением замечая недовольные взгляды Гедзы. Ну и ладно.

Утро выдалось ясным, морозным и свежим, солнечные лучи игриво сверкали на ледяных шапках гор и снежных торосах, ослепляя меня своим блеском. Даже ветер, обычно завывающий меж скал диким зверем здесь, на высоте, сегодня был ласковым и игривым, и вместо того, чтоб выдувать из-под одежды последние крохи тепла, лишь трепал волосы. Идеальный день, чтобы потратить его на блуждания по высокогорью в поисках хоть каких-то зацепок.

Первым делом я разыскал Урдмога, взял с собой троих воинов и попросил показать, где видели те самые следы борьбы, о которых он говорил.

Меня провели за деревню, к бьющему из скалы роднику, и чуть дальше от него. Снега здесь выпало уже изрядно, и если к роднику была протоптана широкая тропинка, то дальше уходили только разрозненные следы по глубокой целине, которые резко обрывались, будто жертва испарилась в воздухе прямо на бегу.

— Бабы теперь по трое за водой ходят, и только засветло, — сказал зачем-то Урдмог.

Я хмыкнул в ответ, продолжая осматривать место происшествия. Очень любопытно. Сверкающие искры на снегу били по глазам, но я продолжал вглядываться и принюхиваться, словно ищейка. Опять, что ли, магия какая-то?

Осторожно, стараясь никаким образом не повредить и не затоптать следы на снегу, я пошёл по ним, приказав моим сопровождающим ждать на тропе. Ступать приходилось аккуратно, на цыпочках, мои ноги просто были больше, чем ноги жертвы. А ещё шаг был слишком широкий, и я понял, что перед исчезновением она бежала, сломя голову. Почему не по тропе и не в сторону деревни — загадка. Вот следы от падения, отпечатки рук, тут она продолжила бежать. Насколько же просто следы читаются на снегу.

И вот след обрывается, совершенно внезапно. Будто она испарилась прямо на бегу. Ничего не понятно, но очень интересно. Единственное, что осталось — тёмно-бурое перо, втоптанное в снег, но у Белых Ястребов перья почти всегда являлись частью костюма. Я всё равно его подобрал и осторожно отряхнул от налипшего снега. Может, Урдмог сможет что-то подсказать. Я вернулся на тропу, разглядывая перо со всех сторон. Плотное, полосато-пёстрое, с небольшими белыми и прозрачными вкраплениями, оно напоминало перо какой-нибудь совы.

Я протянул его Урдмогу, и тот удивлённо хмыкнул, а я присмотрелся к его одеянию и одеяниям других. Ни у кого из них подобных перьев не было, хотя в их причёсках и украшениях всяких других перьев было изрядно. Они предпочитали белые перья, или хотя бы серые.

— Чьё это перо? — спросил я.

Тот лишь покачал головой, возвращая его мне. Воины тоже пожимали плечами, так что яснее не стало. Я тяжело вздохнул и поднял глаза к небу, глядя на возвыщающийся над нашими головами пик, вершина которого скрывалась за пуховой периной облаков, и меня пронзила страшная догадка.

— А что… Там? — я указал рукой на скрытый за облаками пик.

Он выглядел почти неприступным, отвесные скалы возвышались над нами, как стены, но я готов был поставить что угодно, что местная молодёжь не раз поднималась туда за птичьими гнёздами или из простого юношеского бахвальства.

— Там? — хмыкнул Урдмог. — Да ничего, пожалуй. Холодно и ветрено, ещё холоднее, чем тут. Птиц почти нет, охотиться не на кого.

— А можно туда подняться? — спросил я.

— Наверное… — протянул старик, задумчиво почёсывая редкую бородёнку. — Сложно только.

Ну, комсомольцы лёгких путей не ищут. Умный, конечно, гору обойдёт, но мы же тупые орки, а значит, придётся карабкаться вверх. Очень уж мне было любопытно проверить свою догадку.

Мы вернулись обратно в деревню, потому что лезть в гору без ледоруба, верёвок и прочих альпинистских штуковин я побаивался, хотя местные лазали и так. Тут, разумеется, карабинов и ботинок с шипами не завезли, но хотя бы верёвками я запасся с лихвой. Со мной вызвались идти ещё четверо местных, один бы я точно не справился. Почтенный Урдмог, сославшись на преклонный возраст, лезть в гору отказался, но я его прекрасно понимал и не осуждал.

Погода сегодня идеально подходила для восхождения, так что упускать такой шанс было нельзя. Вообще я несколько раз ходил в горы, но это были низкие и пологие Хибины, причём летние, причём мы выбирали не самые сложные маршруты. Снежные пики и ледяные шапки я видел только издалека.

Вскоре мы выступили, и подниматься нужно было не от родника, а совсем с другой стороны. Наверх всё же вела узенькая тропка, пусть по ней и не так часто ходили. Четверо проводников, Грогбок, Лургуш, Зогнаб и Ургшак задали довольно быстрый темп, и я едва за ними поспевал. Я всё же был не столь привычен к подъёмам на столь крутые склоны. Двое шли впереди, прокладывая путь, двое шли сзади, страхуя меня от падения. Я сразу признался, что по горам скакать совсем не мастер.

Идти было тяжело, холодно и скользко, я быстро выбился из сил даже при том, что шёл, опираясь на посох. Даже орочья выносливость пасовала перед крутостью этих склонов. Хотя мои спутники выглядели бодрыми и весёлыми, болтали и перекидывались шуточками. Да уж, тут как с восхождением на Эверест, когда профессиональные альпинисты падали без сил во время подъёма, а местные проводники-шерпы вынуждены были ещё и таскать их туда-сюда.

Мои проводники, впрочем, с пониманием относились к моей слабости, лишь иногда беззлобно подшучивая над моим кряхтением и тяжёлым дыханием. Никаких оскорблений и прочего, они знали, что злить меня опасно. Только естественная гордость мастера в своём умении, снисходительная надменность горцев. Мы, хоть и жили в этих же горах, для них считались неумехами-равнинниками.

Тропа истончилась и исчезла, подниматься дальше пришлось по целине, карабкаясь по острым торчащим камням и цепляясь руками за осыпающуюся поверхность. Я имел смелость обернуться и поглядеть вниз, и едва удержался на тропе. Голова закружилась от внезапной смены ракурса и той высоты, на которую мы забрались. Внизу жирной кляксой виднелась деревня Белых Ястребов, из орочьих чумов поднимались жидкие струйки дыма, а ещё ниже крохотной точкой в долине лежала деревня Кривых Копий. Я шумно выдохнул, развернулся обратно к тропе и всеми конечностями вцепился в твёрдую поверхность, внезапный приступ страха парализовал меня целиком не хуже паучьего яда.

Проводники терпеливо ждали, пока этот приступ пройдёт, и я едва не скомандовал повернуть назад, но потом посмотрел вверх и понял, что мы прошли уже больше половины пути, и отступать теперь будет глупо и нерационально. В конце концов, я покорил все племена орков, значит, и эта гора мне обязательно покорится. Вверху, у самой вершины, я увидел крохотные точки, летающие в тумане облаков. Похоже, мы карабкаемся не напрасно. Я стряхнул наваждение и мы пошли дальше, упрямо поднимаясь на неприступные скалы и утёсы.

А потом я услышал тихое пение, которого совсем не ожидал услышать здесь, на высоте. Песнь доносилась будто издалека, тихо и ненавязчиво, но её дивная мелодия заставляла сердце сжиматься от волнения. Песнь завораживала и манила.

Глава 9

Дивная песнь, маячащая на самом краю сознания, на грани слышимость, будто придала новых сил, и мы все даже немного ускорились.

— Вы это слышите? — хрипло спросил Ургшак.

— А? Что? Да! — ответил ему Грогбок, и я понял, что песню слышу не только я.

Мы карабкались на самый верх, позабыв об осторожности, страховке и вообще обо всём, что существовало в этом мире. Теперь для нас важнее всего была та песня удивительной красоты, звучащая мягкими радужными переливами. Даже глядя вниз, я больше не испытывал того страха, только удивительную радость от того, что сумел взобраться почти на самую вершину. Всё казалось неважным, и даже промозглый ветер, пронизывающий до костей на этой высоте, казался лишь мелкой надоедливой неприятностью.

Я чувствовал, как бешено колотится сердце, а в глотке резко пересыхает и подкатывает странная тошнота, но не мог понять, из-за чего именно это происходит. Может, подкатили симптомы горной болезни, а может, это так воздействует песня, которая становилась всё громче, и нам с орками приходилось орать во всё горло, чтобы перекричать её и аккомпанирующие песне завывания ветра.