"Зарубежная фантастика 2024-9". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Геммел Дэвид

Два дня назад одна из девушек попыталась убежать. В сумерках она спрыгнула с повозки и бросилась в лес, но конные мигом догнали ее и приволокли обратно. Пленниц согнали в круг, чтобы они видели, как беглянку хлещут кнутом. Жалобные вопли несчастной до сих пор звучали в ушах Равенны.

После этого несколько мужчин оттащили ее в сторону, изнасиловали и со связанными руками швырнули к другим женщинам.

«Это вам урок, — сказал человек со шрамом на лице. — Вы рабыни и должны привыкать к тому, что вы рабыни. Кто привыкнет, будет жить. А со всякой, кто попытается бежать, поступят еще более сурово. Запомните мои слова».

И Равенна запомнила...

От надренов не убежишь. Надо действовать похитрее. Она подождет, пока ее не купит какой-нибудь похотливый надир. Она будет покорной и услужливой, любящей и благодарной... она завоюет его полное доверие и вот тогда-то убежит.

— Ты откуда? — шепнула женщина рядом. Равенна назвала свою деревню.

— Я как-то бывала у вас. На ярмарке в день летнего солнцестояния. — Равенна получше пригляделась к женщине — тощей, с худым угловатым лицом и блестящими черными волосами, — но не вспомнила ее.

— Ты замужем? — спросила Равенна.

— Да, — пожала она плечами, — но это теперь ничего не значит.

— Верно, — согласилась Равенна.

— А ты?

— Я только собиралась замуж. До свадьбы оставалось восемнадцать — нет, теперь уже семнадцать дней.

— Ты девственница? — тихо спросила женщина.

— Нет.

— Говори, что да. Они спросят. За девственниц больше дают. Притом эти свиньи тебя не тронут — понимаешь?

— Да. Но ведь тот, кто купит меня...

— Да что они смыслят? Мужчины, одно слово! В первую ночь возьмешь с собой острую булавку и уколешься.

— Спасибо, — кивнула Равенна. — Так я и сделаю.

Они умолкли. Повозки катились все дальше, и конные держались настороженно. Равенна невольно оглянулась назад.

— Не жди помощи, — сказала ей женщина.

— Никогда не надо терять надежду.

— Тогда надейся на приглядного, добросердечного дикаря, — улыбнулась та.

Горы стояли перед ними, как готовые к бою белобородые великаны, и ледяной ветер с вершин дул в лицо. Чареос запахнулся в свой меховой плащ и подпоясался. Киалл, весь серый, шатался в седле, но не жаловался. Чареос оглянулся. Город остался далеко позади, и лишь самые высокие шпили еще виднелись за холмами.

— Ну, как ты? — спросил он Киалла.

Тот лишь слабо улыбнулся в ответ. Действие лириума ослабевало, и спину жгло точно угольями. Старый мерин был смирным, и в другое время езда на нем не доставила бы хлопот, но теперь каждый шаг причинял Киаллу нестерпимые муки.

— Когда доедем до леса, сделаем привал, — сказал Чареос. — Там есть озера с кристально-чистой водой. Мы отдохнем, и я посмотрю твою спину.

Киалл кивнул, крепко держась за луку седла. Его подташнивало, и лицо покрылось капельками пота. Выругавшись про себя, Чареос подъехал к нему. Но серый жеребец внезапно выгнул шею и попытался укусить старого мерина. Чареос натянул поводья, а мерин встал на дыбы. Киалл едва удержался в седле. Жеребец лягался и гнул голову вниз, но Чареос крепко сжимал ногами его бока. Поняв, что всадника сбросить не удастся, конь успокоился и стал как ни в чем не бывало. Чареос слез, потрепал его по шее, потер ему нос и медленно дохнул в каждую ноздрю.

— Запомни меня, — шептал он коню. — Я не причиню тебе зла. Я не хозяин тебе, а друг.

После он вернулся в седло, и они продолжили свой путь на юг. Чареос не знал этих мест, но путники говорили, что где-то тут есть трактир, а при нем — небольшое селение. Он надеялся, что это селение недалеко и что там найдется какой-нибудь знахарь. У Киалла усиливался жар — чего доброго, еще раны воспалятся. Солдатом Чареос не раз видел, как люди умирали от самых мелких ран. Кожа вздувается, делается багровой, горячка усиливается, и человек тает на глазах. В Бел-Азаре был молодой воин, который наколол себе руку о шип. Рука раздулась в три раза против прежнего, посинела, а потом стала черной. Тогда лекарь отрезал ее, но парень все равно умер — умер в мучениях. Чареос, глядя на Киалла, выжал из себя улыбку, но юноша не ответил ему.

Ближе к вечеру Киалл совсем обессилел. Он весь горел, стонал, и два рубца у него на спине открылись. Чареос привязал его руки к луке седла и вел мерина в поводу. Наконец лошади вышли на берег большого озера. В воде, гладкой как зеркало, отражались горы. Чареос спутал коней и снял Киалла с седла. Парень обмяк, колени под ним подкосились. Чареос уложил его и развел костер. В армии солдат часто подвергали телесным наказаниям, и Чареос знал, что потрясение и унижение порой бывают мучительнее боли. Когда костер разгорелся, он перевернул Киалла на живот и понюхал раны. Гнилостного запаха не было. Он укрыл Киалла одеялом. Парень был сильным и гордым: он терпел боль без жалоб, и Чареос восхищался им.

Воин сел у огня, глядя на горы, где зеленели на снегу сосновые рощи. В прежнее время этот вид мог бы вызвать в нем мысли о свободе, о дикой красе, о суровом величии. Теперь он думал только о тщете человеческой жизни. Войны, чума, короли, завоеватели — все это ничто перед ликом гор.

— Какое вам дело до того, о чем я мечтаю? — прошептал Чареос и вспомнил о Туре, как часто бывало с ним в часы раздумий. Прекрасная черноволосая Тура. С ней он чувствовал себя настоящим мужчиной — больше, чем он мог желать. С ней он был цельным. Но она жестоко лишила его всего, что прежде давала столь щедро. Чареос и теперь краснел, вспоминая об этом. Сколько любовников она переменила, прежде чем он узнал о ее неверности?

Десять? Двадцать? Сколько его друзей насладились ее телом? Герой Бел-Азара! Знали бы люди, что Чареос отправился туда не сражаться, а умереть.

Геройства в этом чуть. Но бардов истина заботит мало. Они знай себе поют о серебряных клинках и великих подвигах — позору обманутого мужа в сагах о Бел-Азаре места нет.

Он опустился на колени у кромки озера и напился, закрыв глаза, чтобы не видеть своего отражения. Киалл мирно спал у огня. Солнце опустилось, стало холодать. Чареос ослабил подпруги у лошадей и растянулся на одеяле рядом с костром.

Он лежал, глядя на звезды. Он охотно простил бы Туру, увез бы ее из крепости и начал новую жизнь, но она только посмеялась над ним. Ей и там было хорошо — там было много мужчин, сильных мужчин, любвеобильных мужчин, даривших ей подарки. В воображении Чареос избивал ее, уничтожая кулаками ее красоту, но в действительности он ничего подобного не сделал. Только попятился прочь из комнаты, гонимый ее смехом. Измена растерзала любовь, которую он впустил в свое сердце. После этого он никогда больше не любил, ни одной женщины не принял ни в сердце свое, ни на ложе.

Вдали скорбно завыл одинокий волк. Чареос присыпал пеплом костер и уснул.

Птичье пение вторглось в его сны, и он проснулся. Он не чувствовал себя освеженным и знал, что ему снилась Тура. Как всегда, он почти ничего не мог вспомнить, только ее имя эхом звучало у него в голове. Он сел и содрогнулся. Костер почти угас — Чареос раздул угли и положил на них хворост, а после пошел собирать дрова.

Он потрепал серого по шее, взял холодное мясо из котомки и вернулся к разгоревшемуся костру. Киалл проснулся и осторожно сел. Краски вернулись на его лицо, и он улыбнулся Чареосу.

Тот нарезал окорок острым ножом и подал юноше.

— Где это мы? — спросил Киалл.

— Милях в десяти от старой проезжей дороги. Я вижу, тебе полегчало.

— Я сожалею, что так обременил вас, — и еще больше сожалею, что вам пришлось из-за меня убивать.

— Не из-за тебя, Киалл. Они охотились за мной. По вине одного скверного мальчишки погибли трое мужчин. В голове не укладывается.

— Вы были великолепны в бою. Никогда еще такого не видел. Вы были так спокойны.

— Знаешь, почему они погибли? — спросил Чареос.

— Потому что уступали вам?

— Да, это правда, но не вся. Они погибли, потому что им было ради чего жить. Ешь свой завтрак.