Ранний старт - Сергей Чернов

обнимает и немного сверху, в силу роста, улыбается хозяину.

— Стёп, разберись с животиной, — Кондрат отдаёт указание ухватистому дюжему парню в полотняной рубахе. Немного запоздавшее. Парень уже распахивает ворота и заводит взмыленного коня.

— Ты его не запалил? — Кондрат бросает вдумчивый взгляд на конягу.

— Не должен. Только последние версты три гнал. Больно у вас тут лес страшный.

— Зря гнал. Это наш лес, разбойников ни на двух ногах, ни на четырёх нетути. Вывели.

Парень комиссарского вида пожимает плечами. Гражданская война лет пять-шесть, как окончательно угасла даже на азиатских окраинах, но всякий сброд по лесам ещё ховается.

— Ладно, пошли в дом, морда комиссарская, — ехидно посмеивается хозяин.

— Дядька Кондрат, сколько раз говорил! — Возмущается парень, заходя в дом. — Хорошо я тебя знаю, а вдруг кто чужой услышит? Балаболишь, как сволочь белогвардейская. Здрасте, Даша, МарьПетровна, а где остальные?

Остальные, это ещё трое. Пять детей у Кондрата.

— Затем и обзываю тебя всяко, что совсем родных забываешь, — пеняет хозяин, усаживая гостя за стол, — да сними ты шпалер свой, мешает ведь.

— Настасья замужем уже, Петр и Демид готовяться жениться. Щас вот сыроварню ладят, да пятистенки заложили. С невестами сговорено, по осени сразу две свадебки сыграем. И тебя вот приглашаю, так ведь не приедешь, морда жидовская.

Младшая, на десяток лет без малого, сестрица Кондрата Нюрка в своё время метнулась в город, да вышла замуж за какого-то выкреста. Вот у них потомство и образовалось, старшая — Клара, младший — Яков. Отец с матерью поплевались в сторону дочки непутёвой, — такого жениха, аж сына мельника, отвергла, — да примирились. Родная кровь — не водица.

Яшка, как вырос, с рэволюционэрами снюхался, да за помощью не раз обращался. Кондрат разок его послал, другой, ишь, чо надумали, царя свергать. А затем побывал в городе, присмотрелся и как-то ему тоже власть самодержавная нравиться всё меньше стала. А уж война и вовсе поперёк горла. Так что потихоньку стал подбрасывать босоте на пропитание.

На «морду жидовскую» Яков даже не морщится. Привык за столько-то лет. Дядька обзовёт всяко, поругается всласть, да подкинет партячейке десяток-другой червонцев. А то и пять десятков.

— Тебя креститься не заставляю, морда большевисткая, — хозяин крестится на образок, садясь за стол, — у вас Ленин в башке и наган на жопе, нехристи.

— Ленин и партия — наш бог, — не лезет за словом в карман парень.

— Ну, хоть что-то, — бурчит Кондрат, наливая в стопки прозрачно-вишнёвую настойку.

Как гостеприимный и вежественный хозяин Кондрат гостя не торопит. Время есть. Раньше утра всё равно не уедет.

— Грибочком, грибочком закуси. Прошлым летом грузди в том страшном лесу славные уродились.

— У-у-у-х! Славная у тебя настойка, дядька Кондрат, — Яков с наслаждением закусывает груздём. — А это что у тебя? О, картошечка с гусятиной?

— Ешь, ешь… а то гляжу, совсем отощал на совнаркомовских харчах.

— Ещё? — Кондрат показывает на бутыль, только начатую.

— Не, сначала дело, — Яков наконец отваливается от стола и не удерживается от замечания. — Славно вы тут кормитесь.

— Голодный мужик — не работник, — парирует хозяин, — у меня даже собаки не голодают.

— Ну, да, — гость собирается с мыслями, хозяин терпеливо ждёт.

— Беда, дядька Кондрат, — глушит хозяев неопределённой угрозой гость.

Марья Петровна с Дашей охают. Мужчины, Кондрат и Степан ждут продолжения.

— С какой стороны? — Подбадривает не впечатлённый угрозой Кондрат.

— О коллективизации слышал? И я тебе как-то говорил… вот. Начинается! Конференция надысь в Москве прошла. Партия решительно возьмётся организовывать на селе колхозы, коллективизацию проводить.

— Так вроде добровольно всё?

— Вот, держи, — Яков встаёт, достаёт из планшета газету, — читай.

— Потом прочту, — отодвигает Кондрат затрёпанную газетку, за которую тут же хватаются его домашние, — ты давай на словах разъясняй.

— Раскулачивать вас будут, дядька Кондрат. Имущество ваше в колхоз, а самих…

Яшка, путаясь и волнуясь, принимается объяснять.

«Ликвидируем кулачество, как класс», «обобществление средств производства», слова Якова перекликаются с газетными заголовками.

— Объясни-ка толком, что такое «средства производства»?

— Ну, вот твоя маслобойка, сыроварня оно же даёт товарную продукцию? Значит, это средство производства…

Яков долго объясняет, дальше мужчины долго решают, что такое гуси и куры. Вроде и не средство производства, но продукция-то есть, мясо, яйца, перо…

— Эдак мы укроп с огорода можно посчитать за средство производства, — замечает по виду не впечатлённый угрозой лишения имущества хозяин. — Его тоже продать можно.

Но к общему выводу всё-таки они приходят, когда Яшка брякает что-то про наёмный труд.

— Вот! — Поднимает палец вверх Кондрат. — Вы там сами ещё не разобрались, а кидаетесь такие дела творить. Потому мужики вас не уважают. Сурьёзности в вас с гулькин хрен. Ладно, что посоветуешь, племяш?

«Племяш» мнётся, затем решается.

— Придётся в колхоз вступать. Вы поймите! — Торопится гость в ответ на неласковый взгляд Степана. — Или добровольно вступите, или у вас всё равно всё отнимут…

Долго ещё семья переваривает оглушительную новость. Наутро уже не такой приветливый Степан всё-таки обихаживает коня, выводит гостю. Кондрат невозмутим.

— Ты уж прости, дядька Кондрат, что так всё выходит, — Яков запрыгивает на коня.

— Да ничо. Спасибо, что предупредил, — Кондрат оглядывается, крепкой рукой тянет племянника за плечо, что-то тихо говорит, затем строго смотрит. — Понимаешь? Постарайся. И тебе крепко поможет. На коне будешь, я не про него говорю, — Кондрат хлопает коня по плечу.

— Хорошо, дядька Кондрат. Это несложно. Сделаю.

Ближе к вечеру, когда спадает напряжённость хозяйственных работ, к Кондрату собирается народ, представительный и, сразу видно, уважаемый.

— С коммунистическим приветом, Митрич, — хозяин сидит на лавочке у палисадника с ранее пришедшим Игнатом, мужчиной крупным и с мощным брюхом, как и положено быть мельнику.

Митрич удостаивается звания по отчеству в силу возраста. Пока крепок, но вот-вот отойдёт от дел, благо есть, кому передать. И земли и всё остальное. Четверо сыновей, уже и внуки не пищат, а бегают, а дочек сам Митрич и в расчёт не берёт. Сплошные убытки от девок.

Спустя четверть часа, которые мужчины проводят за обстоятельной беседой, подходят ещё двое с немудрящими именами Фёдор и Ефим. Фёдор высокий и жилистый, Ефим пониже и плотнее.

— Ну, что собрались, наконец, кулацкие морды? — Веселится хозяин.

— Чего звал? — Недовольно спрашивает Фёдор, самый хмурый и неразговорчивый. Он только со своими овцами ласков, а людей не очень любит.

— По делу, Федя, по делу, — вздыхает хозяин, — пожара нет ещё, но вот-вот загорится.

Хитрый мужик Кондрат. Небось, и слова такого не знал «интрига», а раздраконить интерес, ему раз плюнуть. Заинтересованные мужики тянутся за хозяином в дом, садятся за стол, де красуется заранее распалённый и парящий самовар, рядом чашка с колотым