Сепаратист - Матвей Геннадьевич Курилкин

одного из окон здания суда, чуть дернулся, ствол задрался — пуля пройдет у меня над головой и выбьет очередной кусок кирпича из стены за спиной. Третий, наоборот, слишком низко опустил ствол — острый камешек, застрявший в сапоге именно сейчас дал о себе знать. Еще две пули тоже летят куда-то не туда: один из жандармов отвлекся на неожиданный гудок прибывающего поезда, слишком поздно заметил взмах сержанта, дернулся от неожиданности и ствол увело в сторону. У второго солдата оборвался ремень, в который он упирает локоть. Материя и так держалсь на последнем издыхании, мне почти не пришлось ничего делать. Осталось четыре.

Я чуть-чуть смещаюсь в сторону — это даже не заметно для окружающих, потому что рубаха на мне просторная. Я не вижу пуль, но чувствую, как нужно встать, чтобы у жандармов ничего не получилось. Проблема только в том, что мне не нужно, чтобы у них СОВСЕМ ничего не получилось. Я замираю на месте. Время возвращается к своей обычной скорости. В самый последний момент, я слышу громкий и жалобный крик. Узнаю голос — это домина Петра. От неожиданности я слегка дергаюсь, тело взрывается болью, меня отбрасывает на стену, я медленно сползаю и валюсь на бок, оставляя на кирпичах кровавый след. Да, это определенно не сон. Во сне мне никогда не было так больно.

Все получилось почти так, как я и рассчитывал. Почти. То, что я вздрогнул, принесло свои плоды одна пуля ударила на пару сантиметров ниже, чем я рассчитывал. Пробила грудь почти возле плеча, навылет. Кость не задета. Легкое, вроде бы тоже. Это самая серьезная рана, гораздо серьезнее, чем я рассчитывал. С остальными прошло, как и задумывалось. Две чиркнули по ребрам, и одна слегка задела плечо, буквально царапина.

Падал я не просто так — завалился направо, чтобы кровь из раны залила всю грудь. Получилось живописно. Вот только больно просто адски, и сознание терять нельзя. Рано еще. Впереди самое сложное. Я лежу с открытыми глазами, смотрю на приближающегося сержанта остановившимся взглядом. Жандарм поднимает револьвер, наводит его в центр лба. Солдату очень неуютно — кажется, что покойник смотрит ему прямо в глаза, так что командир расстрельной команды ощутимо нервничает. Где-то в толпе надрывается в рыданиях женщина. Синемундирнику неуютно. Уже выбирая спуск, солдат вдруг замечает, что расстрелянный ему подмигивает. Солдат вздрагивает, и пуля, вместо того, чтобы войти прямо в лоб, проходит выше, скользит по черепу, разрывая кожу. Солдат этого не замечает. Вокруг головы преступника вспухает очень характерное розовое облачко. Он больше не смотрит в по-прежнему открытые глаза мертвеца, торопливо отворачивается, и машет рукой, чтобы унесли тело.

Двое служек неторопливо подводят к телу лошадь, запряженную в повозку. Разрезают веревки, стягивающие руки за спиной. Не спешат, твари, а ведь я того и гляди кровью истеку. Та рана на плече гораздо хуже, чем мне хотелось. Приходится проявлять чудеса выдержки, чтобы не корчиться от боли. И сознания потерять нельзя. Если сейчас труп расслабится или закроет глаза — это может показаться слишком подозрительно. Еще одного контрольного выстрела я могу и не пережить. Меня начинают заталкивать в мешок. Боль! Эти ребята совсем не стремятся к аккуратности. Мертвецу-то уже все равно! Вот только я — не мертвец, и каждое движение заставляет раны вспыхивать дикой болью. Нет, нужно было все же соглашаться на опий, когда предлагали. Побоялся, дурак, затуманить рассудок. Пару раз я не выдержал и дернулся. Но повезло — не обратили внимания. Тело погрузили, бесцеремонно бросив в телегу. Очередная вспышка боли — совершенно дикая. Одно хорошо — доски покрыты сеном. Не думаю, что дело в заботе о покойниках. Сено гораздо проще сменить, чем оттирать доски от натекшей крови.

Перед глазами плывут разноцветные круги. Пули не задели ничего важного, даже та, что попала в грудь, прошла навылет, не зацепив ни органов, ни крупных сосудов, я это знаю. Но оставлять все как есть просто нельзя — за то время, пока меня довезут до крематория, я истеку кровью. Из последних сил терплю, жду, когда служащие крематория усядутся на облучок и тронут поводья, только после этого осторожно, по миллиметру завожу руку к самой неприятной ране, изо всех сил зажимаю ее. Одновременно поплотнее вжимаюсь спиной в подстилку, чтобы зажать выходное отверстие. Телега подскакивает на какой-то неровности, и я все-таки теряю сознание.

Глава 24

Кера в последнее время пребывала в каком-то сонном состоянии. Богине пришлось примерить на себя роль обычной смертной. Надежда и вера — это не то, что свойственно богам, но ничего другого ей не оставалось. Только выполнять указания Диего и ждать, что его план удастся. Она ухаживала за свалившимся в горячке Ремусом, которого чуть не добил долгий переход. Неумело и неуклюже, но делала все, что возможно, чтобы он выжил. Откровенно говоря, ей было почти все равно, но все-таки не хотелось, чтобы он умер. Она не очень понимала, в чем там дело: может, чувствовала себя обязанной за спасение, а может, была уверена — если Диего удастся его задумка, он не обрадуется смерти этого мальчишки. По утрам выбиралась из квартиры, где ее поселил Доменико, рыскала по городу в поисках необходимых предметов. Однако все это проходило как-то фоном, не задерживаясь в сознании — все мысли были подчинены предстоящему действу. Получится или нет? Почему-то ей отказала даже интуиция — она больше не чувствовала, к добру или к худу ведет задумка ее напарника. Будущее было скрыто туманом, и от этого становилось только страшнее.

Немного оживилась девушка только после суда, когда Доменико, ненадолго забежав домой, рассказал ей о том, что объявился тот мелкий предатель, из-за которого поймали Диего. Впервые за последнее время ей стало интересно.

— Домина Ева, сегодня что-то произошло на суде? — мальчишка заметил перемены в ее состоянии.

— Сегодня Доменико видел Марка.

— Это из-за него мы попали в засаду? — тихо спросил Ремус. Парень уже пошел на поправку, но был еще слаб.

— Да, он предал Диего за награду.

— И где он сейчас?

— Откуда мне знать? — удивилась Кера, чтобы не лгать. На самом деле всех, кого достаточно хорошо запомнила, богиня могла при желании почувствовать на расстоянии. И она уже знала, что предатель никуда не делся, он по-прежнему в городе. Это было странно. Она пока не была докой в человеческих взаимоотношениях, но то, что предатели подобного рода недолго заживаются, знала прекрасно — опыта хватало. Значит, Марк сейчас должен бежать, если хочет