Талисман цесаревича - Сергей Юрьевич Ежов

возьми! Я немедленно займусь составлением учебной программы фельдшерского училища, а результат представлю Вам для разбора и обсуждения.

— Ну вот, мой друг. Теперь Вам есть чем заняться в ближайшее время.

Глава 17

Уже совсем стемнело, когда вернулись два эскадрона кавалерийского полка, посланных на поимку польских лазутчиков. Командир сразу же прибыл ко мне с докладом:

— Ваше сиятельство! Вверенный мне полк выполнил задачу по поимке лазутчиков. Поймано сорок два казака, во главе с ротмистром Володыевским.

— Как-как Вы назвали ротмистра?

— Володыевский Казимир. Он Вам знаком?

— Хм… Просто я когда-то читал книгу, где был герой именно с такой фамилией.

Более того, я даже смотрел фильм по роману Генрика Сенкевича, где был герой с таким именем.

— Это ж кто удосужился написать книжку про пшека? — удивился подполковник — До сей поры я слышал только про французские, гишпанские и английские романы. — изумился майор.

— Не преуменьшай, Анатолий Герасимович, наверняка Вы читали итальянский «Декамерон» и ещё какую-нибудь пошлятину. Ну что же, ведите сюда этого литературного персонажа, поговорим.

Конвойные ввели ко мне пленного ротмистра. Вот это зверюга! Я чуть рот не открыл от восторга: два метра росту, плечи шире дверного косяка, при этом сложен гармонично, нисколько не хуже приснопамятного Арни Шварценеггера в годы его расцвета. А вот одет ротмистр довольно бедно. Ноги связаны так, что Володыевский может идти только нешироким шагом, а руки связаны за спиной.

— Здравствуй, пан Володыевский. Говоришь ли ты по-русски?

— Говорю, вельможный пан. — отвечает он на вполне приличном русском языке, без отвратительного пшеканья, обычного для поляков.

— Что ты делал на пути моего отряда?

— Проводил глубинную разведку. Мой король сейчас не воюет с Россией, но ему не вредно знать о событиях на сопредельных территориях.

Ротмистр отвечает спокойно, его и в самом деле не за что наказывать: разведывательные рейды по сопредельным территориям действительно речь обыденная, и в случае поимки, его просто обменяют на наших лазутчиков, попавшихся в Польше.

— Разведка значит… А что за люди в твоём подчинении?

— Сущая дрянь, вельможный пан. — сморщился ротмистр — Черкасы, сиречь казаки польского реестра. Мне сунули самый гнилой сброд, даже не православных, а униатов. Но лучших под руками не было, а время поджимало. Велите развязать мне руки, пан полковник, клянусь шляхетской честью не убегать, не нападать и не оказывать сопротивления.

— Честью? Помилуй, пан ротмистр, какая может быть честь у человека, который травит водные источники?

— Как травит? Кто травит? — густо покраснел ротмистр. Ноздри его яростно затрепетали, брови нахмурились, глаза метнули молнии.

Краснеет, а не бледнеет в стрессовой ситуации — это хороший знак — значит он смелый, решительный боец.

— Как травит? Вот этим ядом. — я выложил на стол мешочек с ядом, и раскрыл его.

Ротмистр встал, подошел к столу и понюхал мешочек с расстояния в полметра.

— Действительно яд. Я встречал такой у татар. Где вы его взяли?

— У твоих казаков. У троицы, что отравила два колодца на пути моего отряда.

— Могу я их увидеть?

— Нескоро. Этих злодеев вдоволь напоили их же отравой.

— Правильно сделали. Клянусь душой покойной матушки, я в полном неведении относительно сей гнусности.

— Хорошо.

Я кликнул конвойного и тот разрезал стягивающие запястья ротмистра сыромятные ремешки. Володыевский благодарно кивнул и уселся на предложенный табурет, с наслаждением растирая затёкшие руки.

— Каковы результаты твоего поиска, пан Казимир?

— Все мои записи изъяли ваши воины, пан полковник, устно же доложу, что по вашей земле мы прошли далеко и широко. Изучили, насколько возможно, конечно, дислокации и боевой состав корпусов Прозоровского и Суворова. О твоём отряде меня уведомил нарочный, велено узнать подробности о новейших пушках.

— Много ли узнал?

— Не слишком много, зато стал свидетелем расстрела татарской орды.

— И каковы твои впечатления, пан Казимир?

— Пушки дьявольски хороши! Я видел, что стреляло не более полусотни стволов, но татар вы просто выкосили. Я говорил со знакомым мурзой, человек он отважный, но об этом бое рассказывал с ужасом. Из десяти тысяч татар, из боя вернулось менее трёх тысяч, их коих больше половины опасно ранены, и непременно отдадут душу своему аллаху.

В это время конвойные привели троих пленных казаков: двух десятников и сотенного. Их выстроили вдоль стены и я задал вопрос:

— Кто из вас договаривался с татарами травить водные источники?

Казаки молча потупились и только зыркали друг на друга. Надо кидать морковку:

— Решайте сами, но того кто первый расскажет правду, я всего лишь повешу, а остальных напою тем, что нашли у него во вьюке. Мой лекарь рассчитает дозу так, чтобы вы обязательно издохли, но при этом хорошенько помучились. Считаю до трёх: раз! Два!…

«Три» я сказать не успел: сотник упал на колени и пополз ко мне, выкрикивая что яд ему дал татарин, что он не хотел никого травить, да так получилось… Следом поползли остальные казаки.

— Конвой, уведите их. Сотника повесить, остальных напоить их ядом.

Воющих казаков увели. Мы с ротмистром помолчали, наконец, я сказал:

— Хреновые у вас союзники, пан Казимир.

— Униаты. И этим сказано всё.

— Что же мне с тобой делать, ротмистр?

— Сказать по чести, за такие деяния моих подчинённых, меня следует непременно казнить смертью. — твердо сказал поляк — Но поверьте, пан полковник, я не знал о том, что они отравители, и прошу казнить меня как честного воина, пулей или саблей.

Я задумался. В кои-то веки мне попался адекватный поляк, да и тот по самую маковкувляпался в мутную историю.

— Нет, пан ротмистр, твоя смерть ничего не изменит и ничего не даст. Не твоя вина, что тебе вместо воинов подсунули казаков-униатов, и моё решение таково: я тебя отпускаю.

— Отпускаете? Пан полковник, я верный солдат своего короля, а значит я враг России.

— Ошибаешься, пан ротмистр. Ты солдат не короля, а Польши. Короли приходят и уходят, а Родина остаётся. И мало ли мы плечом к плечу воевали против общих врагов?

— То верно, пан полковник.

— Пан Володыевский, тебе вернут личное оружие, снаряжение, коней и ты получишь пропуск до польской границы. Результаты твоего рейда, разумеется, тебе не вернём.

— Понимаю. Но что Вы, пан полковник, потребуете взамен?

— Ничего не потребую. Ты достойный человек, верный солдат своей страны, человек чести. Ставить условие не воевать против России бессмысленно: как солдат ты обязан выполнять приказы своего короля. Я могу лишь попросить, чтобы ты и в дальнейшем руководствовался понятиями чести и христианского милосердия.

— Клянусь тебе в этом, пан полковник.

— В таком случае желаю тебе спокойной дороги, ротмистр Володыевский, прощай.

— Удачи тебе на службе твоей Родине, полковник Булгаков.

Мы пожали друг другу руки, и расстались.

Удивительное время эти неожиданные встречи на дорогах войны. С низостью и подлостью соседствует благородство и честь… И никогда не знаешь с чем столкнёшься в следующий момент.

* * *

Первая большая остановка моего артпарка пришлась на корпус Суворова, который блокировал Очаков, мощную крепость, прикрывающую выход из Днепровско-Бугского лимана в Чёрное море.

Я, как и положено, отправился представиться командиру корпуса, чтобы представиться и передать причитающееся ему вооружение и технику.

Своих людей я не стал вводить в общий лагерь, поскольку Иван Андреевич, главный наш лекарь крайне не рекомендовал этого делать: местность нездоровая, холера и чума здесь частые гости, поэтому лучше поберечься. Мои квартирьеры выбрали место на холме, с двух сторон ограниченно оврагами. На дне одного из оврагов слабо виднелись следы протекавшего здесь весной ручья. Пробили скважину, и она довольно быстро наполнилась грунтовой водой. Ну что же, вопрос с водоснабжением практически решён: солдаты сноровисто принялись копать в лёгком песчаном грунте бассейн двадцать на двадцать метров, а в глубину — до водоупорного слоя. Стенки бассейна укрепили плетнём, устроили мостки для водоносов, а вокруг выставили охрану, чтобы не приведи господи, какой-нибудь вражина не отравил нам воду. Надо сказать, солдаты и офицеры стали нести караульную службу со всем тщанием — все видели отравителей, пойманных с поличным.

А я с приличествующей свитой направился в штаб.

Лагерь корпуса Суворова раскинулся примерно на два-три километра, и тут было всё: ровные ряды палаток отдельных подразделений, цыганские таборы шатров и кибиток офицеров, обозные вагенбурги, хибарки, фургоны маркитантов… Кругом в разных направлениях, строем и как попало двигались подразделения, группы и отдельные люди.