Мир сошел с ума (СИ) - Greko

— Мигель! Попробуй их успокоить, — попросил я нашего проводника. Как-никак он выглядел куда более близким к деревенским, чем мы в своих американских костюмах.

Мигель не подкачал. Разливаясь соловьем, расточая комплименты местным дамам, замученным батрацким трудом под палящим солнцем — он растопил лед их недоверия, на лица вернулись улыбки. Чтобы не спугнуть наметившийся контакт, я притворился не говорящим по-испански.

— Спроси их насчет девушки с ребенком-гринго, — спросил я по-английски.

Мигель спросил, да так ловко, что деревенские кумушки наперебой стали отвечать. Да, была девушка, жила в доме старого Кристобаля. И ребенок был — такой хорошенький мальчик, его все любили. Вот только уехали они второго дня, а куда, мы не знаем.

Нам показали дом, где, судя по всему, проживала Марианна с Лехой. Немедленно двинулись туда — мне не терпелось задать вопросы хозяину, и, прямо скажем, они будут далеки от любезностей.

Из двора нужной мне кирпичной халупы, крытой битой черепицей, нам навстречу выехал на осле крепкий мужик лет сорока пяти. Небольшое сомбреро он носил своеобразным образом — веревочки, кои удерживали шляпу на голове, были протянуты не под нижней губой, как тут было принято, а под приплюснутым носом с щетинкой черных усов. Его прожаренное солнцем лицо при виде нас осветилось ослепительной улыбкой.

— На свадьбу приехали? А уже все закончилось, — он шутовски развел руками.

— Ты кто такой? — хмуро спросил я, не поддержав его настроения.

— Я? Вроде родственник старика. Если вы к нему, так он дрыхнет в гамаке. Разбудить?

— Кончай комедию ломать. Где девушка? Где Марианна?

— А я почем знаю? В разгар свадьбы за ней гринго приехал и увез. Куда? Зачем? Не спрашивали. Да меня бессмысленно пытать — не видел ничего, только вчера вечером сюда добрался.

Мекс снова улыбнулся, демонстрируя ослепительно белые зубы. Держался он уверенно и спокойно, не дергался при виде вооруженных всадников. Спрыгнул с осла, поправил простенькое пончо, снял с носа сомбреро и, взмахнув им, гостеприимно предложил:

— Проходите во двор, старик угостит вас огуречным лимонадом.

— То есть ты хочешь сказать, — продолжал давить я, — что с девушкой даже не знаком?

— Не передергивайте мои слова, — обиделся мексиканец. — Марианну знаю с детства, родственница как никак. Но давно не видел. А здесь не застал, когда приехал.

Я еще раз внимательно прощупал его взглядом. Не углядев ничего подозрительного, махнул рукой в сторону въездной поселковой арки.

— Раз ничего не знаешь, то и проваливай.

Мекс два раза себя упрашивать не заставил. Взгромоздился на осла и быстро скрылся с наших глаз.

Я слез с лошади и с бьющимся сердцем прошел во двор, покрытый разбросанной соломой. За загородкой копошились куры, кругом неистовствовали мухи, облюбовав небольшую летнюю кухню. Из-под навеса из тонких жердей доносился храп. Сунул нос в дом, прошел внутрь — все та же чистенькая бедность с мухами, что и снаружи, хотя и прохладнее. Минимум мебели и полное отсутствие чего-либо присутствия. Прятаться тут было негде — ни шкафов, ни ларей, ни чуланов, только большая постель из тощих матрасов. И вот в таком убожестве мой сын провел несколько недель⁈

Мстительная ярость требовала выхода. Я выскочил обратно во двор, подскочил к гамаку, примеряясь к торчащей ноге в веревочной сандалии, и… опустил руку. В гамаке спал древний дед, высохший, беззащитный. Из его рта свисала нитка слюны.

— Кристобаль! — аккуратно потряс его за плечо. — Проснись!

— Ась? — тут же отозвался дед и открыл глаза.

Он проморгался и удивленно уставился на меня. Я стал задавать вопросы, но они вязли в стариковской дреме, как пули в болотном иле, не пробиваясь в его сознание. Меня не оставляла в покое мысль, что напрасно отпустил мужика на осле.

— Мальчик! Алеша! — предпринял я последнюю попытку.

Кристобаль встрепенулся, в глазах мелькнуло что-то осмысленное.

— Алекс? Хороший паренек. Жаль уехал — он мне кур кормил.

Старик задрал рубашку на впалом животе и почесался. Только сейчас я обратил внимание, что рубашка явно стоила дороже всего остального, что на нем было — не иначе как от Марианны перепало. Он спустил ноги на землю, сел перпендикулярно гамаку и, слегка покачиваясь, неразборчиво забубнил под нос.

— Что? — прокричал ему в ухо.

— Мухи, говорю, задрали. Дым нужен, — дед все больше оживлялся. — Сигара есть? Поляк обещал, но обманул. Не привез ни сигар, ни табаку.

— Парни! У кого-то сигары остались? — окликнул я свою команду.

Нашлась и не одна, а также длинная спичка. Довольный Кристобаль вскоре окутался дымом и, похоже, погрузился в раздумья, чего бы еще с меня стребовать.

— Дед! Куда отправилась Марианна? — спросил я, стимулируя откровенность демонстрацией еще трех сигар.

— Дэк кто ж ее знает? Погостила и — и фьють! Мужик у нее орел! С винтовкой! Мула где-то раздобыл. На нем и увез.

Я почесал в затылке, сдвинув стетсон на лоб. Кристобаль, наслаждаясь сигарой, крепко зажатой в дырявой челюсти, раскачивался в гамаке, откинувшись на спину. Его мысли явно унеслись куда-то в дремучие дали. Халява в виде новых сигар его не волновала.

— Старик, не зли меня! — я протянул руку, чтобы вырвать у него окурок, но Кристобаль проявил неожиданную прыть, ловко уклонившись от моей руки. Он, несмотря на свои годы, вертелся в своем гамаке, как опытный ранчеро на необъезженном жеребце.

— Гринго! Это ваши дела, не мои! Отвяжись!

— Босс! — окликнул меня Мигель. — Бесполезная история. Этих деревенских старых упрямцев хоть пятками в огонь сунь — ни слова из них не вытянешь. Жизнь научила. А она была не сахар — вы уж мне поверьте. Своих не сдают. Да и толку его пытать, если отсюда лишь одна дорога — на Тихуану.

Кристобаль, воспользовавшись тем, что я отвлекся, приподнялся в гамаке и плюнул в сторону нашего проводника. Слюна, желто-коричневая, вязкая, далеко не улетела — приземлилась на большой палец его высохшей стопы.

— По коням! — распорядился я, делая шаг назад. Мучить старика было явно выше моих сил.

Он снова вернул ноги в гамак, вытянулся и довольно запыхтел окурком. Почему-то мне показалось, что он прекрасно понял, кто мы такие и зачем сюда явились. Чести в нем не было — одна лишь ненависть. Мне не могла не прийти на ум аналогия с похожей встречей в моей прошлой жизни — со стариком-чеченцем, в котором мудрость возобладала над враждой, когда вопрос коснулся детей (1). Вот они, корни будущих мексиканских картелей, беспощадных и отвергающих законы человечности!

… Одурачить немногочисленных защитников Тихуаны оказалось проще пареной репы. Когда нас тормознули на въезде в город, мы представились англо-американцами — собственно мы ими и были. Не потребовалось даже нести пафосную чушь про землю и свободу. Нас приняли за своих, и в этом была своя логика — кто же, как не очередные волонтеры с той стороны границы, могли сюда прибыть вооруженными с ног до головы.

— Вовремя вы, ребята, — изобразили наигранную радость часовые, скрывая разлитое над Тихуаной беспокойство. Имея допотопные Ремингтоны М1890, они поглядывали на наши стволы с завистью. — С юга наступают федералы. Они высадились в Энсенаде.

Вдалеке послышался странный шум.

— Что это? — испуганно спросили магонисты.

— Пушка! — подсказал опытный Пол.

— Плохо дело. Пулеметы можно закидать самодельными бомбами, как мы поступили под Мехикали. Но орудие…

— Где бы нам остановиться? — прервал я поток причитаний.

— Попытайте счастья в «Национале». Та еще дыра!

Отель «Националь» с рестораном и баром — одноэтажный дощатый сарай с высоким фальшфасадом, с помощью которого гостей пытались ввести в заблуждение как в отношении этажности гостиницы, так и ее уровня. Он торчал в конце единственной улицы городка, в котором, по моим подсчетам, не могло быть больше ста жителей. Да и те разбежались — «революция» не обходится без поджогов. Черные проплешины гарей превращали и без того грустную мэйн-стрит в подобие челюсти старца Кристобаля, а портом тут и не пахло — лишь «железкой», гавань отстояла от Тихуаны на несколько миль. Еле-еле колыхающиеся в душном июньском зное черные флаги с лозунгами магонистов — над скромным домиком таможни в колониальном стиле, над длинными складами сизаля — навевали мысли не о революционном подъеме, а скорее о смерти (2). Город словно вымер, борцы за свободу отправились отражать наступление федералов. Местечковая революция трещала по швам.