Шапка Мономаха. Часть II (СИ) - Вязовский Алексей

Процедура пропуска была многоступенчатой. Сначала его имя проверили по списку у стола, заваленного бумагами. Потом другой чин, помоложе, с лицом хорька, долго сверял его лицо с каким-то описанием в толстой книге. Наконец, выдали временный пропуск – дощечку с номером – и передали двум новым сопровождающим. Эти были другие – молчаливые, в одинаковых серых кафтанах, с одинаково пустыми глазами. Мастера своего дела, понял Баум. Такие не болтают.

Они повели его по анфиладе комнат. Золоченая лепнина, штофные обои, наборный паркет – все говорило о былом богатстве. Но теперь эта роскошь казалась мертвой, оскверненной. В одном из залов на паркете были видны темные пятна, похожие на кровь. Мебель была грубо сдвинута к стенам, освобождая пространство. В воздухе висел тяжелый, затхлый запах.

Сопровождающие уверенно вели его дальше, мимо караульных постов, где требовалось снова показывать дощечку. Коридоры становились все запутаннее. И вдруг они остановились у высоких двустворчатых дверей, некогда, видимо, ведших в бальную залу. Двери были приоткрыты, и оттуда доносился странный звук – не музыка, а мерный, глухой стук и тихий, прерывающийся стон.

Баум скосил глаза. Сердце профессионального убийцы, видевшего многое, не дрогнуло, но разум отметил картину с холодной точностью. Огромная зала с высокими зеркалами и остатками позолоты на стенах была превращена в пыточную. Вместо танцующих пар – несколько дыб, «кобыла», жаровня с углями. На одной из дыб висел человек, которого методично обрабатывали кнутом двое дюжих палачей в кожаных фартуках. В углу еще кого-то допрашивали, прижигая пятки раскаленным железом – оттуда и шел стон. Запах паленого мяса смешивался с запахом пота и страха. Несколько человек в серых кафтанах наблюдали за процессом с деловым видом.

Сопровождающие Баума не дали ему задержаться, мягко, но настойчиво подтолкнули дальше. Они явно знали, какой эффект производит это зрелище. Демонстрация силы. И того, что бывает с врагами нового порядка.

Наконец, они подошли к массивной дубовой двери с медной табличкой, на которой еще виднелись следы прежней надписи, но теперь было выведено просто: «С.И. Шешковскiй». Один из сопровождающих постучал, получил короткий ответ и открыл дверь.

— Прошу.

Помещение была огромным. Явно бывший хозяйский кабинет. Высокие окна с тяжелыми портьерами, большой письменный стол темного дерева, книжные шкафы вдоль стен. Но и здесь чувствовалось присутствие новых хозяев. На стене, где раньше, вероятно, висел портрет Екатерины, теперь находился портрет Петра III. На столе рядом с чернильным прибором лежал нагайка и пара пистолетов. Воздух был густо накурен дешевым табаком.

За столом сидел Степан Иванович Шешковский. Рядом, в кресле у камина, расположился Афанасий Тимофеевич Соколов-Хлопуша. Оба были одеты в строгие черные кафтаны без всяких украшений, глаза смотрели на Баума внимательно, изучающе.

— А, Карл Фридрихович, рад видеть, – Шешковский указал на стул напротив стола. – Присаживайся. Давно не виделись.

Баум кивнул, сел. Оглядел их черное облачение.

— Чего это вы, господа, как вороны нарядились?

Шешковский криво усмехнулся.

— У нас, чтобы ты знал, траур, Карл Фридрихович. По знакомому тебе Павлу Петровичу. Жаль мальчишку. Невинная душа, а ты с ним так... – он развел руками, и в его глазах мелькнула холодная насмешка.

Хлопуша хмыкнул в усы, не меняя позы. Длинные волосы на лбу закрывали выжженую надпись ВОР.

— Но дела государственные ждать не могут, – продолжил Шешковский, становясь серьезнее. – Мы позвали тебя, Карл, по делу чрезвычайной важности. Можно сказать, по делу всей твоей жизни.

— Слушаю-с, – Баум насторожился. После Павла ставки явно должны были вырасти.

— Мы хотим предложить тебе… устранить одну особу. Особу, которая мешает нашему государю Петру Федоровичу окончательно утвердиться на престоле и принести мир и благоденствие России.

— Кого же? – спросил Баум, хотя уже догадывался.

— Екатерину Алексеевну. Бывшую императрицу, – тихо, но отчетливо произнес Шешковский.

Баум невольно откинулся на спинку стула. Одно дело – прикончить беззащитного цесаревича в суматохе. Совсем другое – императрицу, пусть и бывшую.

— Вы с ума сошли, господа? – он покачал головой. – Ее охраняют как зеницу ока. Что в Царском, что в Зимнем – там армейские, там сотни глаз. Это невозможно. Самоубийство. Я за такое не возьмусь!

— Отказ принимается, – неожиданно легко согласился Хлопуша, поднимаясь с кресла. Он подошел к одной из стен, отодвинул тяжелую портьеру, за которой оказалась потайная дверь. Повозился с замком, открыл. – Но, может, ты передумаешь, когда взглянешь вот на это.

Он сделал знак Бауму подойти. За дверью оказалась небольшая комната, бывшая, видимо, гардеробной или буфетной. Теперь она была завалена… золотом. Горы монет в мешках и просто насыпанные на полу. Золотые рубли с профилем Елизаветы, голландские гульдены, английские гинеи, прусские фридрихсдоры, австрийские дукаты… Солнечный свет, пробивавшийся сквозь щель в зашторенном окне, играл на тусклой поверхности старого золота и слепил глаза блеском нового. Зрелище было гипнотическое.

— Здесь, Карл Фридрихович, двести тысяч рублей золотом, – голос Шешковского звучал вкрадчиво у него за спиной. – Представь себе. Двести тысяч! Это больше, чем у иного вельможи состояние. Ты сможешь уехать куда угодно – в Амстердам, в Лондон, хоть в Новый Свет. Купить себе поместье, завести семью, жить до старости в покое и достатке. Никогда больше не рисковать своей шкурой. Одна последняя попытка – и ты король жизни.

Баум молчал, глядя на золото. Сумма была астрономическая. Соблазн велик. Но инстинкт самосохранения кричал об опасности.

— Это все хорошо, – сказал он, наконец, отворачиваясь от сокровищ. – Но как? Как подобраться к ней? Вы сами сказали – охрана. В Зимнем или Царском Селе мне ее не достать.

Шешковский широко, почти весело улыбнулся, обнажив крепкие зубы.

— А кто тебе сказал, Карл, что она будет сидеть в Зимнем или Царском? Она скоро сбежит из столицы!

— Сбежит? Куда? Почему? – Баум не верил своим ушам.

— А потому, дорогой наш Карл, что дела ее плохи, – пояснил Шешковский, возвращаясь к столу. – Король шведский, Густав, будь он неладен, напал на наши города – Вильманстранд и Фридрихсгам. Прямо под носом у Питербурха. У Катьки паника. Защиты ей в столице толком нет – вся гвардия либо полегла, либо к нам переметнулась. Гарнизоны в городах – смех один. Да и мы ее поторопим, – он подмигнул. – Армия нашего государя скоро выдвинется на столицу. Куда ей деваться? Морем плыть – смерти подобно, там шведский флот курсирует, только и ждет поживы. Один путь у нее – сушей. Через Ригу в Польшу, к своему дружку Понятовскому, а может, и дальше, к австриякам или пруссакам.

Хлопуша тем временем разложил на столе карту.

— Поедет она сушей, – продолжил Шешковский, тыча пальцем в карту. – Из Питера на Ригу дорога известная. Пересечет несколько рек – Лугу, Плюссу. На обеих есть мосты. Добротные, деревянные. Другой переправы там быстро не сыщешь. Твоя задача, Карл, – заложить под этими мостами мину. Хорошую мину. И когда ее карета будет на мосту… – Шешковский сделал выразительный жест рукой, изображая взрыв. – Бум! И тогда благодарность императора Петра Федоровича не будет знать границ – проси что хочешь. Подумай, Карл. Шанс один на тысячу. И он твой.

Баум смотрел на карту, потом на золото в соседней комнате, потом на лица своих нанимателей. План был дерзкий, но… понятный. Если Екатерина действительно побежит, если выберет этот путь… Риск все еще был огромен, но теперь появился шанс. И награда… Награда стоила того, чтобы рискнуть.

Он думал несколько минут, взвешивая все «за» и «против». Хладнокровный расчет боролся с инстинктом самосохранения и жадностью. Наконец, он поднял глаза.

— Хорошо, – сказал он медленно. – Я согласен. Но у меня есть условие.

— Какое же? – Шешковский чуть приподнял бровь.