Дороги, которые... - Ольга Войлошникова

голос был более доброжелательным и даже, как будто, улыбался.

Староста не разрешил новеньким поселиться одной кучей и распределил всех по двум комнатам, вразброс. Антону велели занять место в середине левой комнаты у дальней от входа стены, показали тумбочку.

После обеда старички расселись на лавочках возле корпуса, кое-кто ухитрялся даже вздремнуть. Через пятнадцать минут Бендер объявил, что занятость для новеньких на сегодня оставил Бурому, распорядок он тоже обскажет — и отряд ушёл.

— Короче, слушаем сюда, — Бурый стоял на крыльце. — Расписание простое. В шесть подъём. Мыльно-рыльные дела, сортир, кровати, зарядка. В семь завтрак. Полвосьмого выходим на карьер, до двенадцати. С двенадцати до часу обед. С часу до полшестого — обратно карьер. После работы — душ, и уже можно в цивильное переодеться. В семь — ужин. В полвосьмого вечерняя поверка, и дальше до девяти — личное время. Можно читать, кто что мастерит, опять же. Прогулки — только на прилегающей к корпусу площадке, — Антон про себя отметил, что все каторжные называли дома корпусами, а не бараками. — Хотите — можете и спать раньше лечь. В девять общий отбой. Шесть дней полных, в субботу работаем до обеда, после обеда — личное время. Воскресенье — полный выходной, только дежурства. С утра библиотека открыта, книги можно брать на неделю. Есть кружки́ разные…

— Кружки́? — неожиданно для себя спросил Антон.

— Кружки, — подтвердил Бурый, — театральный есть, рисование, резьба по дереву. Керамика, опять же. Ангелина Семёновна музыку ведёт, ежели слух имеется — пианино и гитару. Концерты бывают. Чаще самодеятельность, конечно. Но раза два в месяц приезжают настоящие артисты. Теперь про дежурства. Один — по корпусу. Дежурный моет полы, носит воду для бани, топит печи, дрова опять же на ём. Один — на столовую. Двое — скотный двор. На прачку, уборку территории, огород и прочее — по-всякому, как скажут. График Бендер ведёт. Вопросы есть?

— Тут у вас прямо коммуна… — процедил кто-то из бандюков.

— А как же, строим общее светлое будущее… Что ещё?.. Ежли что отшиб, вывихнул-сломал или какая вдруг болячка — сразу же докладаем дежурному или старосте. Врать не советую — доктор всё одно увидит. Без разрешения по посёлку не шарошимся. Всякие вопросы — опять же к старосте или к дежурному, — Бурый сморщился, припоминая. — Вроде, всё. Так, сейчас полу́чите постельное, и на сегодня объём работ будет такой…

Антон таскал воду. Бурый сказал, что много сегодня извели, надо чтобы к вечеру была полная бочка. Пока было чуть больше половины. Бочка была приделана над крышей бани, здоровенная, наверное, на целую тонну, а может на две, покрашенная чёрной краской. Бурый распределил людей по нарядам и пришёл ему помогать.

Чтобы вылить воду в люк наверху, надо было взобраться по лесенке типа крыльца. Зато, оказывается, когда она прогреется, можно было ополоснуться из душа тёплой водой.

— А зимой вода же замёрзнет? — пришла Антону в голову свежая инженерная мысль.

— Зимой приходится в баки наливать, в самой бане. Там уж без душа, так, из шайки.

Через полтора часа таскатни Бурый объявил перекур, и они присели на лавку во дворе. Антон думал, что тот и правда будет курить, но Бурый не стал.

— Тебя, паря, за что определили?

Антоха посмотрел в прищуренные глаза молодо выглядящего, но явно старого зэка, и решил, что лучше ничего не выдумывать — всё равно правда рано или поздно выплывет — и рассказал как есть.

— Да-а-а… — Только и сказал Бурый. — Вроде и мужик ты, а чисто малолетка… Так по дурости влететь!

Что тут возразишь? Помолчали. В ветках над ними старательно тенькали какие-то птицы. Антон вспомнил озадачивший его вопрос:

— А в столовой почему два входа?

— Дак второй — для вольнонаёмных.

— В смысле, для охраны?

— Да не только. Тут охраны, считай, почти и нет. Видел же сам: нахрен она нужна? Так, человек шесть, для порядку. Эти, которые вас доставили — это ж рейнджеры с севера. Тока начальник наш с ними был, остальные завтра-послезавтра уедут. Домов вишь сколько! Там вольных цельна толпа: всякие инженера, каменщики, архитектор даже приехал. Доктор, опять же. Да жёны ихние. Да дети с интерната на выходные приедут — охота им, думаешь, на наши рожи смотреть? Там зал раза в три больше, иногда не все враз входят. Да, дежурить по кухне будешь — посмотришь, — Бурый хлопнул по коленям и встал. — Ну всё, пошли, Антоха, неча сидеть.

Вечером староста проверил работу всех новеньких и объявил, что четверо, работавших на колке дров, получают половинную па́йку. В ответ на попытки возмутиться, Бендер жёстко обрезал:

— Половина работы — половина па́йки. Это сегодня, поскольку вы новенькие. С завтрашнего дня: не выполнил норму — хлеб и вода. Такое правило.

Перед сном Антона вызвали на улицу — поговорить. Он слегка струхнул, но пошёл. На лавках уже сидели Бендер, Нечаев и ещё человек шесть стариков. Антон как-то и не понял — как он определил, что они старики. Молодые на вид парни. Только вот глаза… Манера разговаривать, может быть? Или привычка командовать людьми, как у отца?

Бендер начал:

— Ну что, Антон, хотим от тебя услышать твою историю — за что ты на каторгу загремел, что ты за человек, чего от тебя ждать…

Бурый щурился и молчал. Рассказал он остальным или нет — непонятно. Да и какая разница?

Антон ещё раз пересказал свою историю, стараясь не показать себя совсем уж дебилом.

Повисла театральная пауза.

Бендер удивлённо и даже как будто жалостно сложил брови домиком:

— Ой, дура-а-ак… Отцу хоть сообщил?

Антона словно пронзило.

— Да как⁈.. А можно разве?.. Я же… Барон же всё равно сказал — обжалованию не подлежит…

Бендер сморщился, как от зубной боли.

— Ты голову-то из задницы вынь, Антоха. Не о тебе печаль. Батя твой искать ведь будет. Переживает, поди. Сколько лет-то ему?

Антоха натужно вспомнил год рождения отца — шестьдесят четвёртый.

— Получается… Семьдесят три в октябре будет…

— Ну вот. Сердце, наверно, слабое?

Такая мысль была совершенно новой.

— Я… Я как-то…

— Ага. Ты всё о себе переживал… Вот что. Синяк, дашь ему бумагу, карандаш, конверт — пусть черканёт бате пару строк. Нет… в четверг выдашь! Пускай пока подумает, время есть. И в пятницу передашь с почтой, пусть отправят. А ты, малόй, учись не только о себе думать, понял?

Всю ночь Антону снились вёдра с водой. И бесконечная лестница, по которой надо было забираться, чтобы вылить воду в огромную, бездонную цистерну.

КЛЯТВА В ДЕЙСТВИИ

Новая Земля, баронство Белый Ворон, Мраморная каменоломня, 18.01 (мая).0055

Ночью двое степняков из новой банды (которых Антон продолжал про себя называть полосатыми, вспоминая их стёганные ватные халаты) ударились в бега. Один из них приполз под утро, скуля и с трудом передвигая скрюченные конечности. Антон со страхом смотрел из-за спин вываливших на крыльцо сокамерников. Со рта беглеца свисала нитка стеклянной слюны, лицо посинело. Второй не дополз. Мужики пошли по следам и приволокли в лагерь его скукоженное тело.

Пришёл доктор, поводил над живым руками, после чего тот сел, трясясь и хватая воздух ртом. Следом пришёл начальник. Мрачно велел «выписать двадцатку» в воспитательных целях и на два дня перевести на хлеб и воду, «а этого придурка закопать». И ушёл. Староста назначил троих из старичков, один (здоровый двухметровый мужик по кличке Лось) сходил в дом и принёс длинную скрученную плеть. Пока он ходил, двое других живо примотали проштрафившегося к лавке, потом взяли скрюченный труп, две лопаты и ушли в лес. А первого Лось отхлестал плетью. Мамочки, это просто пипец как страшно. Киргиз выл и дёргался. На спине остались багровые кровоточащие полосы. А доктор ушёл! Специально, наверное.

Остальные восемь новеньких стояли и злобно смотрели, как их товарища избивают. Ровно двадцать ударов, Антон посчитал. А старики зло смотрели на новеньких. Потом Лось смотал плеть и сказал:

— Если из-за вас, уродов, отряд попадёт на взыскание — я больше жалеть не буду, кожу сниму, будьте уверены.

Так это он жалел ещё, что ли?

Староста вышел вперёд, сунул большие пальцы за ремень. Это вообще, по ходу, здесь — модный жест.