Чиновник - Владимир Анатольевич Тимофеев

крыше (второй секретарь не побрезговал забраться туда по времянке), честна́я компания спустилась вниз, но вместо того, чтобы выйти на улицу, товарищ Петухов предложил заглянуть туда, где мешали раствор для кладки. Он первым вошёл в «засекреченное помещение» и предсказуемо сморщился:

— Фу! Ну, и запах!

— Действительно, — согласился вошедший следом за ним товарищ Сильвестров. — Атмосфера и вправду... какая-то, я бы сказал... нездоровая.

— Грубое нарушение техники безопасности, — воодушевлённо поддакнул глава исполкомовского стройотдела. — Работа с химическими растворами, насколько я помню, у вас в ППР, товарищ Геладзе, не обозначена.

— Ну, почему же не обозначена? Обозначена, — усмехнулся мастер. — Ещё в понедельник внесли.

— И подтверждение есть?

— И подтверждение есть. Причём, от обоих надзоров, и авторского, и технического. И справка из санэпидстанции тоже имеется. Николай, будь добр, — повернулся Геладзе к Стрельникову, — сбегай в бытовку, папку с красной полоской, она у меня на столе лежит, принеси.

— Бегу, Георгий Гурамович...

Когда Николай вернулся, и гости, и мастер (все уже в марлевых масках) общались с работающими в этот час на мешалке Нгуряну и Балояном.

— И как вам на этом месте работается, товарищи строители? — спрашивал их Сильвестров. — Дышать не трудно?

— Нормално, таварыщ началник, — отвечал Балоян.

— Инструкцию соблюдаем, — вторил ему Нгуряну.

— А вечером голова не болит?

— Никак нэт, таварыщ началник. Мы тут на каждом замэсе мэняемся. Болшэ двух часов в дэнь нэ выходит...

— Принёс, Георгий Гурамович, — Стрельников протянул мастеру папку и отшагнул в сторону.

— А знаете что, — остановил Сильвестров Гурамыча, уже вознамерившегося показать ему принесённые бригадиром бумаги. — Давайте мы все документы в бытовке посмотрим. Не будем мешать рабочим. Им забот и без нас тут хватает. Пойдёмте...

В бытовку к мастеру Николая не пригласили. Гурамыч только кивнул ему, что, мол, всё в порядке, справлюсь...

А минут через пять на объект наконец-то примчалось трестовское руководство: главный инженер и парторг. Геладзе звонил им часа полтора назад, но, вероятно, сигнал по инстанции где-то затормозился.

Начальники, пришлые и свои, заседали в бытовке два с лишним часа. О чём они там беседовали, какие темы перетирали — волнений по этому поводу Николай не испытывал. Второй секретарь горкома показался ему человеком вменяемым, а что до товарища Петухова... Стрельников совершенно не сомневался: Трепаков его слопает. Слопает и не поморщится. Ну, если только какая-нибудь катастрофа на стройке внезапно не произойдёт или из вышестоящей инстанции вдруг позвоня́т и прикажут «немедленно разобраться, найти виновных и отчитаться о выполнении».

А вообще, Николай до сих пор никак не врубался, какого лешего глава исполкомовского стройотдела так активно копает под них, под их стройку и под те новшества, которые они худо-бедно внедряют? Неужели он таким образом просто пытается обезопасить свою драгоценную тушку, если что-то и вправду пойдёт не так и все их эксперименты провалятся?

— Не нравится ему Трепаков, — сказал мастер, когда совещание завершилось и все выбрались из бытовки на улицу. — И я ему тоже не нравлюсь. Спит и видит стервец, как бы кого-то другого на наше место поставить.

— Но зачем? — удивился Стрельников.

— Да кто ж его знает? — пожал плечами Геладзе. — Наверное, хочет, чтобы спокойно всё было бы, как на кладбище. Чтобы никто со своими идеями не вылезал, статистику бы не портил, а делал бы всё только так, как сверху сказали.

— Ну, может быть, может быть, — не стал спорить Стрельников, хотя то, что сказал Геладзе, показалась ему уж слишком натянутым. Ну, прямо как в фельетонах пишут о всяких там самодурах-перестраховщиках...

Перед тем как уехать, Николая перехватил трестовский парторг Судаков.

Он отвёл бригадира в сторону, поставил на землю портфель, настороженно огляделся...

— В конце декабря у нас состоится отчётно-выборное. Есть мнение, надо послать тебя на городскую партконференцию.

— Одного? От целого треста? — попробовал пошутить Николай.

— Не одного, — поморщился Судаков. — Троих. Вторым предложат меня. Первым, понятно, Вологдина́ или Трепакова. Ну а третьим кого-нибудь из рабочих. Инициативного, заслуженного, перспективного. Ты, как мне кажется, подходишь под эти параметры идеально.

— Ну, насчёт «идеально» вы, Павел Никифорович, погорячились. Заслуг у меня пока никаких. Перспективы сомнительные. Есть только инициативы, но это, я даже не знаю, в плюс или в минус.

— Неправильно ты себя оцениваешь, Николай, — покачал головой Судаков. — Неправильно и неконструктивно. Заслуг у тебя хватает. Не просто же так товарищи из милиции на совещание приходили. Да и по части строительства тоже. Бригаду вон взял и не побоялся, что там одни отстающие. Новинки полезные применяешь, против них даже такие ретрограды, как Петухов, ничего сделать не могут. И проектировщики хвалят, а от них, уж поверь мне, похвалы не дождёшься. Ну и, самое главное, там, — посмотрел он наверх, — тебя и твои художества тоже заметили. Сегодня утром мне аж из обкома звонили.

— Ругали?

Парторг рассмеялся:

— Пока ещё нет, но готовься. Завалишь работу, не выполнишь, что обещал, ругать будут так, что икаться будет всему управлению. Зато если выполнишь...

— Назначат министром? — опять пошутил Николай, и опять неудачно.

— Зря ёрничаешь, — нахмурился Судаков. — Тут дело и вправду серьёзное, серьёзнее некуда. Постановление сентябрьского Пленума видел? Знаешь, что там решили? Что у нас в январе предстоит?

— Внеочередной съезд... двадцать первый, — пробормотал Николай. — В армии до нас доводили, да. Материалы читал. Семилетку взамен пятилетки планируют.

— Во-от! Об этом и речь, — поднял палец парторг. — На городской конференции изберут делегатов на областную, а на областной уже напрямую на съезд. Один делегат с решающим голосом на каждые шесть тысяч членов. Один с совещательным — на те же шесть тысяч, но кандидатов. От нашей области в Москву отправят десятерых, и мне из обкома уже намекнули: товарищ Стрельников им в качестве делегата подходит. Ну, если конечно не опозорится в самый последний момент. Надеюсь, ты понимаешь, о чём я?

— Кажется, понимаю, — почесал Николай в затылке. — Павел Никифорович! Но ведь