Вперед в прошлое 4 - Денис Ратманов

имелась полуразобранная печь, все чугунные элементы, ясное дело, вынесли воры. Но в ней вполне можно было развести огонь, как в кострище, и дым уйдет в дымоход в потолке.

— Пойдет, — вынес вердикт я, глядя на кучу тряпья — лежанку.

Меня захлестнул протест, неприятие происходящего. Так не должно быть! Дети — не животные, чтобы жить вот так, в грязи, спать на тряпье. Но я ничем не могу им помочь. Пока — не могу. В моих силах лишь накормить их, одеть, научить хоть чему-то.

Выйдя из дома, я огляделся. Справа был новенький деревянный забор, слева — старый покосившийся. Я подошел к этому второму, заглянул во двор. Там было чистенько, хоть асфальт потрескался и порос мхом. На веревках сохло белое постельное белье, панталоны, цветастый халат и выцветшие штаны. Ясно, тут живут старики, вот у них и следует попросить воды, они скорее помогут и войдут в положение, чем состоятельные. Вспомнилось: «Кто знает, как мокра вода, как страшен холод лютый, тот не оставит никогда прохожих без приюта».

Но не сейчас. Сейчас нужно обзавестись ведрами и кастрюлей для варки кукурузы. У бабушки должны быть старые и ненужные. Если не найдутся — куплю. Но только после того, как добуду кукурузу.

Еще надо бы соорудить дощатый настил, чтобы дети не спали на земле, и какие-никакие полки. Но тоже не сейчас, без молотка и гвоздей вряд ли получится, а доски можно взять валяющиеся в траве.

— Ладно, я поеду по делам, вечером заскочу к вам, расскажу, что и как.

— А нам что делать? — с грустью спросила Светка, которая готова была продавать кукурузу прямо сейчас, и в глазах ее мелькали значки долларов, как в игровых автоматах.

— К сожалению, только ждать. Транспорт делается, кукурузы еще нет. При самом лучшем раскладе только завтра утром поеду за кукурузой и вечером привезу ее вам.

Иван тоже вздохнул, по привычке поскреб в затылке.

— Ваня, — сказал я. — Тебе боевое задание: научи сестру считать до тысячи, а то как она сдачу будет давать? Ладно, я побежал.

Пока шагал на остановку, думал о том, могу ли я, хочу ли я или магнолия. Как ни крути, все упирается в деньги. Без них никто тебя слушать не станет и этих сирот не накормить. Вот даже банально вшей вывести — тоже деньги. Без денег можно разве что себя посвятить служению и кануть в безвестность, ничего не изменив. Или воевать с ветряными мельницами — с тем же результатом. Как говорится, пистолетом и добрым словом можно добиться большего, чем только добрым словом, что доказало столкновение деда с торпедами на рынке.

А мне, например, нравится лепить бумажных журавликов, а рулить коллективом — ну вообще не нравится. И что?

Вот сейчас денег мало — возможностей на что-то влиять тоже мало. Потом их появится больше, соответственно, вырастут проблемы и те, кому моя деятельность не понравится. И если не думать об этом заранее, не обзаводиться нужными знакомствами, меня просто-напросто прихлопнут. А если думать заранее, то руки опускаются. Проще построить тот же отель, или набрать недвижимости в Европе, получить несколько гражданств и лепить бумажных журавликов, нырять за жемчугом и есть банан под пальмой.

Но как, когда часики-то тикают? Надеяться, что там — не долбанет? Но когда рухнет привычный мир, начнется большой передел, и местные сперва поднимут на вилы нас, богатых чужаков.

Пошатнуть систему не в моих силах, будь я хоть трижды Супермен. Или все-таки смогу? Но готов ли я пожертвовать собой ради этого? Своими желаниями и интересами? Готов ли стать проводником идеи?

Отвратительно. Ну почему я? Я хочу есть банан под пальмой, а не воевать! Мне четырнадцать лет, черт возьми! Меня ждет море и мопед.

Подумаю об этом после.

Но в автобусе мысли лезли и лезли, и я понял, что та меланхолия, что обрушивалась, когда заканчивался август — детский лепет. Огромное, страшное и бесформенное будущее нависло надо мной, в нем были бандиты, депутаты, воры и симулянты — все те, кто будет бороться или за право грабить, или за право ничего не делать.

Все это сгладило радость от встречи с рыбой моей мечты. То есть с мопедом. Я попытался оживить свое желание им обладать, но в сравнении с тем, что меня ждет, оно казалось таким мелким, таким незначительным.

Но ведь все как всегда. Прекрасный знойный август, наполненный ароматом фисташковой смолы и раскаленной травы, звон цикад, теплое море — то, чему я так радовался. Но так паршиво от осознания, что ничего у меня не получится!

Еще как получится! Уже столько получилось! Я подарил полтора года — миру, Алисе и Яну — целую жизнь, деду и бабушке — внуков, Наташке и Борису — счастливое будущее, Илье — брата.

Я подошел к распахнутым воротам гаража. Внутри ковырялись Каюк и Каналья, который рассказывал малому об устройстве двигателя.

Юрка, вон, на человека похож, Алексей при деле, пить бросил.

— Салют! — крикнул я издали, вошел в гараж и замер.

Потому что возле самого выхода. Отражая электрический свет лампочки. Зазывно поблескивая фарой. Стоял. Он. В зобу, что называется, дыханье сперло. А в мозгу новый очаг возбуждения перекрыл тревожные мысли. Ладонь погладила руль, скользнула на сиденье… Я встретился со взглядом Юрки, полным ревности, словно я его девчонку лапаю, и сказал:

— Дядя Леша и тебе такой соберет. Или ты сам соберешь. Мне он для работы нужен. Вот чуть разбогатею… Да что те несчастные тысячи! Уже можно начать собирать.

Вроде Юрка успокоился, и я спросил у Канальи:

— Мопед уже готов? Можно ехать?

Ответили мне перепачканные пылью колеса: Юрка уже мокик испытал, и не раз. Всю ночь, наверное, гонял, будил соседей. Чтобы совсем уж обидно ему не было, я сказал:

— Юр, расскажешь, что и как? Выкатывай его.

Каюк с готовностью приступил к выполнению обязанностей, я шагнул к Каналье, глянул на разложенный на клеенке двигатель и с тревогой спросил:

— Это с «Победы», что ли?

Он рассмеялся.

— Не, с «жульки», сосед попросил поршневую перебрать.

Я протянул ему десять долларов.

— Спасибо вам за работу…

— Эй, ты идешь? — позвал Каюк с улицы.

Каналья выставил перед собой растопыренную пятерню, перепачканную маслом.

— Нет, Павел, не возьму.

— Любой труд должен быть оплачен, — настаивал я.

Он усмехнулся.

— Я заработаю, вон, — он кивнул на двигатель, — уже начал.