Суда не будет - Андрей Анатольевич Федин

сейчас не скажу. Пока мы не разберёмся с твоей памятью. Однако кое-что тебе всё же поясню.

Генерал-майор облокотился о столешницу. Бросил взгляд на фото прибалтийского журналиста. Внимательно посмотрел на меня из-под густых бровей.

— Твоё криминальное настоящее, Дима, — сказал он, — это хорошее прикрытие, которое обеспечит секретность нашей организации в случае провала очередной миссии. Цепочка расследования убийства приведёт не к офицеру КГБ. А к нашему бывшему сотруднику, ныне работающему на бандитов. Это будет обычный криминал, а не убийство по политическим мотивам.

Виталий Максимович дёрнул головой.

— На комитет сейчас… и уже не первый год оказывают давление. Политика нашего руководства теперь не всегда находит понимание среди патриотов нашей Родины. Врагов сейчас называют друзьями, хотя они по-прежнему вредят нашему государству. Вот с такими вредителями мы сейчас и боремся, Дима. За это меня и списали со службы… в том будущем, о котором ты говорил Сашке.

Столешница заскрипела — Корецкий постучал по пепельнице сигаретой и откинулся на спинку стула.

Я сделал глоток из чашки. Отметил, что взгляд Сашиного отца стал задумчивым.

— Рыков, о нашей с тобой дальнейшей работе мы поговорим позже, — сообщил Виталий Максимович. — Когда я окончательно разберусь во всём вот в этом.

Он снова положил руку на лежавшие перед ним на столе папки.

Сказал:

— Думаю, случится это после предсказанных тобой на вторую половину августа событий. Как ты их назвал? ГКЧП? Я решил, что понаблюдаю за этими событиями со стороны. В политику, Дима, я не полезу. Я понимаю: что-либо кардинально менять в нашей стране сейчас уже поздно. Поэтому буду рад… если твои предсказания через три недели сбудутся.

Он взмахнул сигаретой и спросил:

— Знаешь, почему?

— Почему, Виталий Максимович?

— Потому что тогда я совсем под иным углом взгляну и на все прочие твои, Дима, пророчества.

Корецкий затушил сигарету, собрал в стопку папки и вернул их на подоконник. Они тут же отразились, будто в зеркале, в оконном стекле (где до этого отражался горшок с фиалкой). Я отметил, что ни одну из своих папок Сашин отец передо мной так и не раскрыл. Словно он не сомневался: я поверю ему на слово. Корецкий придвинул к себе мои блокноты.

— Вчера и позавчера я много спорил со своим старым другом, — сказал он, — о положении дел в нашей стране. С тем самым другом, который готовил мою ликвидацию. Мы с ним не сошлись во взглядах на те перемены, которые произошли и происходят в СССР. Но я нисколько не сомневаюсь, что у нас с ним было бы единое мнение о том, что ты записал вот здесь.

Виталий Максимович постучал пальцем по странице раскрытого блокнота.

— Ленинградский людоед, Ларионовский мучитель… — произнёс он. — Я за то, чтобы все эти персонажи остались только на страницах приключенческих романов. В реальной жизни они не нужны. Это я говорю не только, как генерал. А как муж, отец и уже почти дед. Такие книжные персонажи, Дима, нам на улицах городов и сёл не нужны. Однозначно.

Корецкий снова ткнул пальцем в страницу.

Продолжил:

— Вот этот Александр Дорохов, например. Сашка с твоих слов записала его фамилию и год рождения. Сказала, что у тебя возникли сложности с поиском этого Курского душегуба. Я дал задание подчинённым. Они с ним справились за пару дней. В Курской области проживает почти два десятка Александров Дороховых. Но только один из них шестьдесят шестого года рождения.

Виталий Максимович хмыкнул.

— Как видишь, Дима, такие проблемы решаются очень просто. Координаты этого Дорохова я тебе предоставлю… чуть позже, когда мы с тобой всё же насладимся обещанным тобою балетом «Лебединое озеро» по телевидению. Ведь ты же понимаешь: к делам нашей организации я тебя теперь не подпущу. Даже если все врачи мне скажут, что ты полностью здоров и вменяем.

Корецкий покачал головой. Ткнул пальцем в блокнот.

— Ты сам затеял эти дела, Рыков, — сказал он. — Вот ты сам с ними и разберёшься. Не спеша, раз теперь ты не боишься тромбов. С моей помощью, разумеется. Я уверен, что и Сашка тебе поможет советами. Она женщина умная. Да ты и сам, думаю, это уже понял. Сашка, кстати, сейчас поехала к моей жене за твоим любимым печеньем с корицей. Скоро вернётся. А пока…

Виталий Максимович показал рукой на навесной шкаф.

— … Пошарь-ка, Рыков, вон в том шкафу, — сказал он, — который справа от мойки. Принеси на стол стаканы и бутылку коньяка. Я знаю, что коньяк у Сашки там всегда припрятан. Уверен, что дочь не расстроится, если мы с тобой его откупорим. Сейчас для коньяка самое время. Выпьем с тобой, зятёк, за встречу и за взаимопонимание. Обсудим, какое имя будет у моего внука.

Эпилог

Я обернулся, запрокинул голову и сказал:

— Серёжа, не так быстро. Не торопись. Рассмотрю окрестности.

Я зажмурился, сжал руками подлокотники кресла. Сергей посмотрел на меня сверху вниз, головой заслонил солнечный диск. Я заметил, что Сергей нахмурился (он всегда хмурил брови, когда проявлял упрямство). Но движение он всё же замедлил — моё кресло-коляска заскрипело чуть тише и уже не так резко нарушало царившую на Кисловском кладбище тишину (сегодня здесь не орали даже птицы). Заметно тише стало и шуршание гравия под колёсами кресла.

— Сегодня третье августа две тысячи двадцать пятого года, — будто бы сам себе вслух напомнил я. — Почти тридцать четыре года прошло. Как быстро летит время.

Я покачал головой.

— Очень быстро, — согласился Сергей. — Мы опаздываем. А ведь я предупреждал…

Говорил он тихо; хотя вокруг нас сейчас не было никого, кого потревожил бы его голос.

— Мы не опаздываем, а задерживаемся, — возразил я.

Сергей хмыкнул.

— Это ты генералу сейчас скажешь.

— Разумеется, скажу, — заверил я. — Или ты сомневаешься?

Я поёрзал в кресле, усаживаясь поудобнее. Уже заметил впереди знакомый памятник: большой чёрный камень с изображением стоящего в полный рост мужчины. Этот похожий на скалу памятник из гранита поставили Васе Седому в первую годовщину его гибели. Он был главной достопримечательностью на центральной аллее Кисловского кладбища. А вот Лёша Соколовский свой памятник так и не получил — на его могиле стояло лишь скромное надгробие, прятавшееся в тени от ветвей осины.

Я попросил Сергея, чтобы мы задержались около могилы Соколовского. Почти минуту я рассматривал Лёшин портрет,