Император Пограничья 11 - Евгений И. Астахов

— Спасибо, воевода Платонов. Если бы не вы… — он запнулся, глядя на своего восьмилетнего сына, вцепившегося в его руку.

— Если бы знал, о том, что здесь творится, — ответил я, — приехал бы раньше.

— Мы знаем, кто вы, — заговорила женщина-староста из Дубровки. — Слышали о ваших речах. О единстве, о защите Пограничья. Красивые слова.

В её голосе звучала горечь. Я понимал почему.

— Дроздов тоже говорил красивые слова, — продолжила она. — Цитировал вас. А потом вешал несогласных и брал наших детей. Простите, маркграф, но мы насмотрелись на то, к чему ведут речи об объединении.

Остальные старосты закивали. В их глазах читался страх — не передо мной, а перед самой идеей, которую я представлял.

— Мы не хотим вашей защиты, — твёрдо сказал староста Криниц. — Не хотим ничьей защиты. Просто оставьте нас в покое. Мы сами разберёмся.

Горькая ирония ситуации обожгла горло. Дроздов, пытаясь силой создать единство, добился обратного — посеял недоверие на годы вперёд. Его террор стал прививкой против любых попыток объединения.

Я поднялся на ступени воеводского дома, чтобы все могли меня видеть.

— Я не буду вас убеждать, — начал я. — Не буду говорить красивых слов о единстве и общем благе. Вы правы — слова легко превратить в оружие. Дроздов доказал это.

Толпа затихла, ожидая продолжения.

— У вас есть право выбирать свою судьбу. Это право важнее любых идей и концепций. Если хотите жить отдельно — живите. Если решите, что вам нужна помощь против Бездушных — обращайтесь. Не как подданные к сюзерену, а как соседи к соседу. Я не требую поклонения, не беру заложников, не навязываю свою волю.

Я сделал паузу, обводя взглядом лица старост.

— Единственное, что предлагаю — честная торговля. Ваши трофеи и Реликты в обмен на оружие и припасы. Никаких обязательств, никакой зависимости. Просто взаимная выгода.

Старосты переглянулись. В их глазах недоверие боролось с расчётом. Наконец, женщина из Дубровки кивнула.

— Торговля — это мы можем обсудить. Но только торговля, маркграф. Больше ничего.

— Договорились, — я спустился со ступеней.

Старосты начали расходиться, уводя детей. Волков подошёл ко мне, когда мы остались почти одни.

— Знаете, маркграф, князь Сабуров — умный человек, — тихо сказал дознаватель. — Он использовал вас обоих. И вас, и Дроздова. Один показал силу идеи, другой — её опасность. Теперь эти деревни никогда не объединятся. А разрозненные поселения легче контролировать из Владимира.

Я посмотрел на него. Собеседник криво усмехнулся.

— Будьте осторожны, Платонов. Князь играет в долгую игру, а вы для него — всего лишь фигура на доске.

— Спасибо за предупреждение, дознаватель.

— Не благодарите. Я просто делаю свою работу, — он направился к своим драгунам, но обернулся напоследок. — Правосудие торжествует, маркграф. Иногда странными путями, не так ли?..

После отъезда Волкова я вернулся в дом Дроздова. В его кабинете на столе лежала толстая тетрадь — тот самый манифест «Истинный путь объединения». Я пролистал страницы. Искажённые цитаты из моих речей, перемешанные с оправданиями насилия. Философия страха, возведённая в абсолют. И везде — имя Марфы, как молитва или проклятие.

Я вынес тетрадь во двор и поджёг. Пламя жадно лизало страницы, превращая безумные идеи в пепел. Черкасский и Ракитин молча стояли рядом.

— Он ведь искренне верил, — сказал вдруг Руслан. — Верил, что делает правильное дело.

— В этом и трагедия, — ответил я, глядя на догорающую тетрадь. — Самые страшные злодеяния совершают те, кто уверен в своей правоте.

Пламя погасло, оставив только горстку пепла. Я думал о тонкой грани между идеалистом и тираном. О том, как легко переступить эту черту, убедив себя в необходимости «жёстких мер». Дроздов начинал как человек, потерявший любимую из-за эгоизма соседей. А закончил как чудовище, крадущее детей.

Где та точка, после которой нет возврата? Когда благие намерения превращаются в дорогу в ад? Дроздов стал зеркалом, в котором я увидел самую уродливую версию своих идей. И самое страшное — я не могу отрицать, что это действительно моё отражение, пусть и искажённое до неузнаваемости.

Однако было в нём и то, чего во мне нет — старая травма, ставшая трещиной, через которую в него просочилось безумие. У каждого есть такие трещины. Вопрос лишь в том, чем каждый из нас пытается их заполнить.

Глава 21

Солнце клонилось к западу, окрашивая небо в багряные тона, когда я вышел во внутренний двор своего дома. События дня требовали осмысления, а лучший способ привести мысли в порядок — физическая активность.

Ярослава уже ждала меня на тренировочной площадке. Княжна стояла в центре, делая разминочные выпады эспадроном. Её медно-рыжие волосы, обычно заплетённые в боевую косу, сегодня были распущены и золотились в закатном свете. Заметив меня, она выпрямилась и кивнула.

— Думала, не придёшь, — произнесла Засекина, доставая второй клинок из стойки. — Слышала, что произошло в Николополье. Дроздов мёртв?

— Мёртв, — подтвердил я, принимая предложенное оружие.

Встав друг напротив друга, мы отсалютовали клинками. Без слов начали медленный, почти танцевальный спарринг — не для победы, а для ритма, для возможности говорить.

— Расскажи подробнее, — попросила Ярослава, делая плавный выпад, который я парировал. — Я слышала только общие слова — паника, люди стреляют друг в друга.

— У Дроздова был Талант, — я провёл серию коротких атак, рассказывая между ударами. — Способность наводить первобытный, животный страх. В конце он потерял контроль — Талант вырвался наружу.

— Насколько сильный? — княжна уверенно отбила мои выпады и перешла в контратаку.

— Волна ужаса накрыла весь лагерь. Люди видели в товарищах чудовищ, стреляли во всё, что движется. Я едва успел подавить панику.

Наши клинки встретились, замерли на мгновение.

— Что довело его до такого состояния? — спросила Ярослава, отступая и начиная круговое движение.

— Одержимость, — я последовал за ней, поддерживая дистанцию. — Погибшая двадцать лет назад жена. Он так и не смог отпустить. Жил местью тем, кого считал виновными.

— И поэтому творил зверства? Брал детей в заложники?

— Не только поэтому, — я парировал её выпад и сам атаковал. — Месяц назад к нему приходил некто в маске. По словам Степана, этот человек что-то сделал с ним. Усилил боль, обострил травму.

Ярослава нахмурилась, уходя от моего удара.

— Кто-то намеренно превратил Дроздова в оружие?

— Именно. Он сказал, что тот назвал меня предателем идеи. Что только жёсткость и страх могут объединить Пограничье. После этого визита безумие покойника усилилось многократно.

— Кто-то использует твоё имя, искажает твои идеи, — заключила княжна, делая выпад к моему плечу. Я увёл корпус в сторону. — Но