Тень - Квинтус Номен

рассматривать «корочку» она пристально не стала: фамилия-имя совпадает — и достаточно, там лучше знают кого приглашают.

Таня не спеша поднялась, прошлась по коридору, зашла на пару минут в туалетную комнату…

Ровно в шестнадцать секретарша поднялась и пригласила посетительницу в кабинет — предварительно все же спросив у Устинова, освободился ли он. Когда Таня вошла в кабинет, Дмитрий Федорович тоже поднялся ей навстречу, остановился в паре шагов и внимательно посмотрел на посетительницу. Увидел он примерно то, что и ожидал: явно молодящаяся женщина, скорее ближе к сорока, чем немного за тридцать, темная блондинка вроде как с проблесками седины… наверное даже немного за сорок все же… несколько нелепое платье, на груди аккуратно прикреплены две медали и орден…

— Татьяна Васильевна, рад с вами познакомиться лично.

— Мне тоже очень приятно, — ответила та низким и каким-то хриплым голосом. — Извините, химия на здоровье не лучшим образом действует.

— Вы присаживайтесь, — засуетился нарком.

— Спасибо, но я имела в виду голос: нюхнула какой-то гадости, теперь и говорю с трудом.

— Тогда постараюсь говорить сам… хотя у меня один вопрос остался: в наградном… вы, вероятно, уже знаете, что я вас пригласил, чтобы награду вручить, так в наградном почему-то пропущен год вашего рождения.

— А я и сама его не знаю. Память-то я еще в ту войну потеряла, а милиция… ну, нашли они подходящую, по их мнению, потеряшку, сказали, что я двадцать девятого, что ли, года… вам смешно? А мне вот ни капельки. А в документах у меня так и записано: год рождения неизвестен.

— Извините… поступим проще: я графу заполнять не буду, а вы сами, когда вспомните… если вспомните, его в свое удостоверение и впишете. А в постановлении так и напишем: неизвестен. Ладно, с этим покончили. Татьяна Васильевна, Государственный комитет обороны и Советское правительство за разработку серии боеприпасов объемного взрыва, способствующих быстрой победе Советской армии в войне с Японией, присуждает вам высокое звание Героя социалистического труда и награждает вас орденом Ленина. Мне поручено от имени партии и правительства вручить вам эти высокие награды.

— Спасибо…

— Не напрягайтесь, я вижу, как вам больно, а вручение награды — все же не пытка. Единственное, что я хочу сказать в дополнение: постановление это, как и по вашей предыдущей награде, — нарком кивнул в сторону ордена на платье, — закрытое. Поэтому… товарищ Сталин лично просил вам передать — некоторое время вам не стоит носить эти награды на публике… без особых поводов, конечно. Надеюсь, это некоторое время будет не очень долгим… хотя, честно признаюсь, как нарком вооружений я бы желал, чтобы оно все же оказалось максимально продолжительным: вы изобрели очень эффективное, но весьма простое в производстве оружие и лично мне бы не хотелось, чтобы враги его скоро сами смогли воспроизвести.

— Да и я бы не хотела, но вы не волнуйтесь: я наградами при людях сверкать вообще стесняюсь…

— Вот и замечательно. Скажу прямо: я хотел бы устроить для вас праздничный обед, но — дела…

— И у меня дела: защита государства — это работа, которую откладывать ну никак не получается. Еще раз спасибо, и товарищу Сталину мою благодарность передайте — а я, пожалуй, пойду.

— Вам машину вызвать?

— Спасибо, не стоит беспокоиться. Да ножками-то оно и для здоровья полезней: гимнастикой некогда заниматься, а вот пешие прогулки ее неплохо заменяют…

Все же Шэд не зря называли неуловимой: изменить за две минуты внешность так, чтобы «постареть на двадцать лет» не очень и просто. Но вполне возможно, а «обратно помолодеть» и за полминуты несложно — так что охранник на проходной выпустил ту же молодую женщину, которую и впустил полчаса назад. Шэд по дороге зашла в пару школ (которые работали в две смены и не запирали двери аж до семи вечера), прокатилась на метро до Павелецкой, за десять минут дошла до нужного места — и в канцелярию института вошла черноволосая женщина средних лет с явными восточными чертами лица. Там ей через десять минут все интересное рассказали, а через полчаса эта женщина зашла в довольно замызганный подъезд старого, еще, похоже, дореволюционного дома неподалеку от Пятницкой.

Оттуда Шэд вышла еще минут через сорок, в течение которых ей удалось узнать «много нового и интересного». Причем вышла она уже привычной соседкам по общежитию светлой блондинкой, и скорее даже школьницей, чем студенткой… По дороге в общежитие Таня Ашфаль размышляла о том, может ли современная московская медицина определить примененный ею препарат через сутки или стоит еще день подождать. Или даже неделю…

Когда Таня Серова появилась в общежитии, девушки-соседки чуть ли не лопаясь от радости, рассказали ей, что в общежитие заходил сам Главный Маршал авиации, и не Новиков, которому они подчинялись во время войны, а Голованов. И что маршал даже расстроился, увидев, как живут бывшие летчицы, выбравшие свой дальнейший жизненный путь в науке — и пообещал «что-то сделать», а потом еще о чем-то долго разговаривал с комендантом. Почти пять минут он с ним говорил!

— Ну, поздравляю вас, товарищи офицеры… а маршал вам руки-то пожал?

— Да! — от восторга голос у Нины, которая воевала все же в пехоте, поднялся чуть не до визга.

— Значит, теперь вы до весны руки мыть не будете… а хотите, я вам перчатки резиновые привезу в следующее воскресенье? Я могу их в госпитале попросить, а вы сможете в баню ходить, не боясь, что рукопожатие маршала смоется!

— Дура ты, школьница, — совершенно беззлобно ответила на предложение Евдокия, — ну да ничего, поумнеешь со временем. Ужинать садись, мы картошку поджарили, на настоящем сале: к Ленке родня заезжала, сала ей привезли, и она нам кусочек отрезала приличный.

— Картошка — это хорошо, а я на рынке огурцов соленых купила.

— Дорого же!

— Надо знать когда и у кого брать, тогда совсем дешево будет. Там тетка какая-то из бочек рассол выливала, а оказалось что в бочке огурцы на дне завалялись. Покупателей-то больше не было, вот она мне эти огурцы и продала всего за трешку. Да какая разница, дорого, дешево, да хоть бесплатно — огурцы есть и их нужно съесть. Кстати, а маршал не обещал героическим вам мясца прислать пару кусков таких по полпуда?

— А зачем столько? Самим нам не съесть, а на все общежитие не хватит. Столько разве что зимой хорошо заполучить, когда мясо за окном мороженное долго хранить можно. Тьфу ты, опять издеваешься?

— Я просто шучу. Потому что устала немного, вот и стараюсь отвлечься. А мяса… мяса я привезла. Тушенки, вон в сумке лежит. Может, добавим в картошку? Банку на всех ­ совсем же понемногу получится.

— А потом, когда картошки не будет, и ничего не будет, что жевать-то станешь? Банка — она вещь, конечно, вкусная — но маленькая.

— Да одну-то банку можно…

— А у тебя их что, много?

— Не очень… — Таня несколько смутилась. — Я всего десять штук привезла…

— Ох и ничего себе у тебя родители заботливые! — удивилась Дуня.

— И богатые, наверное, — добавила Люба.

— А у меня нет родителей…

— Ой, извини.

— А чего извиняться-то? Ты их, что ли, убивала? Они еще до войны умерли, отец — так я еще не родилась, а мать — мне лет семь было.

— И как же ты? В детском доме? — действительно ужаснулась Антонина.

— Нет, с теткой жила, под Ленинградом. Но она тоже погибла, в сорок втором… ладно, все это давно было.

— Ой ты бедненькая, — расстроено пробормотала Нина.

— Я — богатенькая, у меня вон сколько тушенки!

— А… а где ты ее взяла? — с подозрением в голосе поинтересовалась Люба.

— Я же на заводе работала… они меня не уволили, а на учебу направили. Я же говорила, «второй фронт» пока еще в пайки входит, вот я ее и взяла за две прошлых недели и за следующую. Я за весь сентябрь взяла, просто больше привезти не смогла потому что тяжело. Жалко, что больше ее не будет: мне в ОРСе сказали, что американцы нам тушенку перестали отправлять, вот они там и постарались ее побыстрее раздать тем, у кого усиленный паек. И поэтому у меня и деньги есть: мне зарплату тоже завод платит.

— Заботливое у вас на заводе начальство…

— Это да… А давайте сегодня картошку так съедим, а завтра на сале из тушенки новой нажарим.

— Умнеешь на глазах, школьница, — улыбнулась Тоня. — Сколько там у тебя огурцов-то?

В вечерний чай Таня по уже заведенной традиции (своей личной традиции) сыпанула девушкам «тормозухи», и, когда они уже заснули, уселась на кровати: лежа что-то думалось плоховато. Заинтересовавший ее мальчик в «программе» был отмечен как цель глубоко второстепенная, но обстоятельный с ним разговор заставил Шэд задуматься о том, достаточно ли точно Решатель расставил приоритеты. Вчера еще она ничего,