Не в этот раз (СИ) - Владимов Максим

— Ну да, что-то есть, — проговорила озабоченно. — Таблеток дать? Аспирин?

На это я, понятно, отмахнулся: с детства не люблю лечиться. Тем более — вот такое вот, «воспаление хитрости». Хмыкнув, мама скомандовала:

— Тогда, значит, постельный режим, горячий чай, с малиной. Сырники сейчас принесу.

Отлично, то, что доктор прописал. Сырники вот только безальтернативные… помнится, в это время я их не люблю — наверное, потому, что мне их можно. Потом станет нельзя — полюблю. Парадокс. А может, это просто из-за того, что творог сейчас… так себе. Сорта «какой удалось урвать» — наверняка кислый, мокрый, разбавленный комковатым кефиром, как и сметана.

Сырники, однако, оказались вполне съедобными. Особенно, с учётом малинового варенья сверху. Вообще, как-то странно: по моим взрослым воспоминаниям, всё, чем меня тут-сейчас кормили — жуткая отрава. Но вот «попав» сюда, как-то я ничего такого уж прям страшного не ощущаю. Даже обед в школьной столовке каких-то отрицательных эмоций не оставил! Интересно, это потому, что еда на самом деле терпимая? Или потому, что я-местный ничего другого-то и не пробовал, а ведь сырники и «борщ» в столовой съел именно я, молодой, вкусовые рецепторы мои, опыт мой, ещё не испорченный доступностью любых продуктов, рецептов и поваров из лучших ресторанов. Да и мама моя — известный кулинар, заслуженно гордится своим мастерством, благосклонно собирая похвалы на любом празднестве за свои блюда.

Я и сам умею и люблю готовить, и хорошо знаю, что из чего должно получиться, так что, возможность проверить имеется. Реперная точка, так сказать. Главное, чтоб продукты были, потому как где сейчас искать такие элементарные для жителя России 21 века вещи, как рис басмати или свиную вырезку? Филе индейки бросовое? Мусорные, прости господи, окорочка куриные? Мда, как бы не вышло так, что кулинарные пробы придётся отложить. В нашей области, насколько я помню, сейчас уже вовсю работают талоны на сливочное масло и сахар, и если с сахаром ещё так-сяк, то масло отоварить практически невозможно — в лучшем случае будет солёное, из Госрезерва.

Впрочем, это не самое важное сейчас. А что самое? Всё по классике: кто виноват и что делать. Ну, виноват в этой жизни завсегда я, так уж повелось, значит, половина вопросов, считай, отпала. Тогда — что делать? А вот тут уже возможны варианты.

Самое простое — аккуратно вспомнить все свои беды и победы хотя бы до развала Союза. Досидеть тихонько до этого момента с минимумом потерь и максимумом приобретений, а там уж развернуться. Попаданец я, конечно, нетипичный — не помню ровно ни черта полезного. Ни шпионов, ни кладов, ни маньяков. Песен не слушал, фильмов не смотрел. Даже с функционерами партийными у меня сложности — чёрт его знает, кто из них кто, за что отвечает, насколько разумен и прочая. Из катастроф помню только взрыв на АЭС в Чернобыле — это вот вопрос серьёзный, кстати. Тут можно и подумать — вдруг удастся предотвратить как-то? Но время пока ещё есть, больше года. Да, не так и много, но по сравнению с одним днём, что я «уже тут» — это почти вечность. Надо хоть немного обжиться.

С этим треком, в принципе, понятно: сидим, лишнего не делаем, здоровье в никуда не тратим, нервы без нужды не треплем. А в девяностых — уже можно и развернуться, так? К материальным благам я почти равнодушен, заводы-газеты-пароходы мне ни к чему, а на кусок хлеба с маслом я точно заработаю. Заработал же как-то в «той» жизни? А тут ещё и послезнание — прям сразу вижу несколько крупных ошибок, дорого мне обошедшихся, устрани их — и всё будет на порядок проще. Да что там ошибки — достаточно примерно помнить курс доллара и тренды на бирже… Тогда остальное побоку, уже года с 98 можно будет заниматься чем-то для души, не думая о поддержке штанов.

Вариант два: попробовать всё-таки что-то сделать не только для себя. Пусть мне и не нравится то, что меня сейчас окружает, и несправедливости тут ничуть не меньше, чем в новой России — просто она другая, но есть тут и такие вещи, которые, как мне кажется, стоило бы сохранить. Это что-то нематериальное, в основном — взаимоотношения людей, настроение, уверенность в завтрашнем дне… материальное есть тоже: какой смысл вбухивать невообразимую прорву ресурсов, вытягивая из многострадальной России все жилы, в то, за что мы, в лучшем случае, потом будем терпеть поток оскорблений? А то и вовсе — воевать?

Конечно, сейчас я не могу ровно ничего — кому нужен шестиклассник? Да и к развалу Союза тоже никак не успеть набрать хоть какой-то вес… Я себя оцениваю реально, за пару лет стать Пионером всея Руси не рассчитываю, и советы мои генсекам вряд ли удастся передать. Да и не послушают они, сказки это всё — Горбачёв вон до самой смерти, похоже, так и не осознал всего, что накрутил и он сам, и люди вокруг него. Не поверил. Всей окружающей его действительности не поверил. А тут — письмо от шестиклассника? Совет? Предсказание? Не. Не в этот раз.

А вот… вчерашний мой… не знаю, как и сказать-то. Голос. Да? Ладно, пусть так будет — сейчас не важно. Не суть. Голос. Это вот вполне может быть фактором! И о-го-го, каким фактором! Очень интересно — откуда это взялось? Как действует? Надолго? Ну, то есть, если я скажу человеку, что чёрное — это белое, он сломается? Навсегда?

И так меня распёрло, что я не утерпел и позвал маму. Прибежала она моментом, выглядит тревожно. А я ей такой бац — мысленно: Скажи МЯУ.

— Мяу! — и смотрит на меня вопросительно. А я молчу. И она молчит.

Помолчали так с минуту, и я попросил как можно жалобнее, вслух на этот раз:

— Мама, а там сырников ещё не осталось?

Мама выдохнула облегчённо:

— Запросто! Сколько хочешь — два, три, тарелку? А может, сгущёнкой их тебе полить⁈

Я еле затолкал обратно в глотку торжествующий вопль «конечно!!!» — это ведь сгущёнка! Но, взяв паузу на минимальное размышление, осознал, что смысла в этом нет: это здесь-сейчас сгущёнка — редкостный деликатес, на строжайшем учёте, в год получается добыть и съесть пару банок от силы — на всю семью. И то не каждую. А я-взрослый уже наелся этой сгущёнки так, что она из ушей льётся, и ничего волшебного в ней для меня больше нет — просто сладкая вредная фигня. Уж на этот раз точно переживу, во всяком случае.

— Не надо сгущёнку, давай так просто. Три штуки. Спасибо!

Мама, уже почти вышедшая за дверь с тарелкой в руках, обернулась и удивлённо на меня посмотрела. Мда. Это что, я тут — невежа, так получается? Нехорошо. Будем исправляться.

И результаты первого эксперимента тоже стоит обдумать.

Тетрадку я исписал влёт. Сам себе удивляюсь: это, наверное, «наследство» моего нынешнего тела — «я из будущего» от использования ручки решительно отвык, каждый раз необходимость что-то написать от руки в какой-нибудь анкете вызывала сначала панику а потом тоскливую обречённость: наверняка где-нибудь налажаю и придётся переписывать. И никакие мантры а-ля «а где сказано, что все должны уметь гладко писать? Может, у меня 3 класса и четыре коридора?» не помогали, приходилось переписывать, приходилось… А тут — красота: 18 листов совершенно убойных сведений, и это их ведь ещё вспомнить надо было! И никаких тебе особенных проблем, только глаза устали и пальцы немного болят. Правда, и времени прошло немало — солнце за окном уже село, и даже темнеет потихоньку.

Потянувшись, я бездумно вылез из кровати, начал делать что-то вроде гимнастики, пока не опомнился: так рано выздоравливать в мои планы не входило, ещё ж завтрашний день! Беспокойство оказалось напрасным, родителей дома не было — я так увлёкся своими сочинениями, что пропустил момент, когда они ушли. На лыжах катаются, что ли? У нас тут темнота не помеха — в лесу есть освещённая трасса, три кольца: километр, пять и десять. Заботится партия о народе! Ну, точнее, это не партия — линия электропередач заводская, и трассу ежегодно нарезает и поддерживает заводской спортклуб. Но она бесплатна и доступна для всех, не обязательно в клубе состоять. Вот и родители мои, к заводу отношения не имеющие, там катаются каждые выходные, а я сам — так и ещё чаще.