Соединенные Штаты России 3 (СИ) - Ром Полина

«Все никак не привыкну… — подумал Андрей, устраиваясь поудобнее в телеге. Хорошо, что туда набросали ковров и шкур, которыми щедро обшили сиденья. — Когда же я смогу просто расслабиться? Жить обычной жизнью, не зная, что случится завтра, но и не опасаясь этого самого завтра…»

«Знакомая» картина будущего все еще стояла перед глазами Рима как образец, этакий эталон. Словно прежний мир — это незыблемый закон, от которого нельзя отступать. Шаг в сторону — расстрел. Что там говорили в лозунгах об истории, которая несется галопом?

Рим уже сбился со счета, сколько раз его эта история била копытом по башке, и решил пока больше мучить себя дурными мыслями.

Ему действительно нашли богатый расшитый кафтан, но Андрей решил его пока не надевать. От недельной тряски в телеге от этой роскошной ткани с золотой нитью ничего не останется. Поэтому кафтан остался в сундуке под скамейкой, аккуратно сложенный и обернутый в чистую холстину.

Утро выдалось прохладным. Телега оказалась наполовину укрыта, но Рим сомневался, что выдержит неделю пути в таком состоянии, даже под одеялами. Ладно, главное — не ударить в грязь лицом и выбраться из Ладоги, а там они с Фифой что-нибудь придумают.

Фифу нарядили в осеннее платье, на плечи накинули яркую шерстяную шаль, а голову, как и положено замужней женщине, повязали платком. И Бык, увидев в Анжеле настоящую русскую красавицу, потерял дар речи. А в самой Фифе что-то словно надломилось.

Разумовский заметил, что боевая девица с каждым днем становится все тише и менее язвительной. Будто добрее стала, что ли. Хотя не похоже, чтобы приключения ее сломили. Напротив, сейчас Фифа словно обрела цель, но нуждалась в небольшой передышке. Чувствовалось, что ей требуется провести некоторое время вдали от команды, включая Быка.

Собственно, это была чуть ли не главная причина, по которой Рим взял ее с собой. Если не считать, конечно, что, по мнению остальных, князю обязательно нужна свита.

От мысли, что они едут на встречу с самим Борисом Годуновым, не говоря уже о действующем правителе, Федоре, сыне Ивана Грозного, в душе Рима ничего особенно не происходило. Возможно, виной тому личные знакомства с большинством правителей Европы. Но, мысленно взвешивая их на весах, Рим понимал, что фигуры легендарных правителей Руси перевешивают с таким свистом, что все европейские клоуны серьезно теряют в цене.

Вот про себя Андрей такого сказать не мог. Если он, столкнувшись с явно странным поведением Скрипа, не смог додавить радиста и выудить из него информацию о том, что должно произойти в Москве, значит ли это, что командирского духа у Рима давно нет, и слушаются его остальные только по старой дружбе?

Так что сейчас Разумовский не мог понять двух вещей. Во-первых, почему Скрип был так против путешествия Фифы в Москву именно сейчас? А во-вторых, почему он, Рим, теперь сидит в телеге и мучается этим вопросом, вместо того чтобы выскочить, схватить радиста за шиворот, хорошенько встряхнуть и потребовать объяснений?

Все-таки Цинк сказал тогда достаточно мудро: если ты командир, но не можешь доверять подчиненному, то это действительно полная засада.

Поэтому Рим решил, что Скрипу он все же будет доверять, но поступит по-своему. В конце концов, если бы Фифе угрожала опасность, то «синеглазка», без сомнения, был бы более активен в своих советах.

На выезде Рим даже оглянулся, проверяя, не стоит ли радист где-нибудь поблизости. Но Скрип оказался единственным из бойцов, кто не пришел их проводить. Возможно, это было неспроста.

— Князь! — гаркнул Бык, самолично поднимая Фифу на руки и сажая ее в телегу, — на твое попечение оставляю благоверную свою!

— Как зеницу ока сохраню ее, друг мой! — пафосно воскликнул Рим. Фифа, скрывая улыбку, уселась на скамью у противоположного борта.

Рим не ожидал, что пыхтящий Феофан тоже заберется к ним. Разумовский поморщился, но, сжав зубы, решил перетерпеть — не до капризов и удобств сейчас. Опять же, до момента, пока Ладога не останется позади. Потом попа придется пересадить в обоз или фургон, в общем, в продовольственную тележку.

Караван оказался небольшим. Помимо двух телег их сопровождали четыре всадника. Двое из них были гонцами на случай, если потребуется срочно передать сообщение. И еще двое — витязями из дозора на башне.

Степана рядом не было. Он так и не пришел представиться великому князю. И Рим был этому только рад. Видеть раболепствующего командира боевой группы — зрелище не из приятных. И Рим решил во что бы то ни стало оградить от этого и себя, и всех остальных.

С другой стороны, они еще не достигли настоящего боевого братства. Степан нравился Риму. Он был настоящим патриотом своей страны и своего города. Без колебаний отдал бы жизнь за товарища. И, несмотря на простоту, знал военное дело в совершенстве.

Тут же Рим понял, что вся ситуация со Степаном — это, опять же, его княжеский прокол. Если смотреть на ситуацию глазами витязей, то они спасли из испанского рабства новгородского князя и его самых верных соратников. Более того, они сделали это, не зная, что Рим — именно князь. То есть они спасали обычных русских людей. Своих людей, простых крестьян, попутно воинов. И даже не побоялись заплатить за это жизнями тех, кто поднимал экономику и образование Ладоги. По большому счету, Степан заслужил повышение, медаль, почетную пенсию — и в какой-то степени свободу действий. И как вся эта ситуация выглядит с точки зрения самого Стёпки — неизвестно.

Разумовскому стало неловко от этих мыслей, даже, пожалуй, стыдно. Он должен прямо сейчас произвести Степана в воеводу, какого-нибудь боевого ратника, или какая там еще в местной табели о рангах система… Но об этом даже Скрипа не спросить. Мало того, что «синеглазка» теперь вечно старается что-то скрывать, так еще и все их знания о современном мире могут оказаться устаревшими или вообще неверными.

Похоже, в этих княжеских делах разобраться будет непросто. Но ничего, впереди целая неделя, за которую можно поговорить и с ратниками, и с гонцами, да и Феофан наверняка много чего интересного расскажет.

Возница запрыгнул на свое место, хлестнул лошадей. Повозка тронулась, и Рим почувствовал, как его клонит в сон. Он попытался прогнать это ощущение, но, бросив взгляд на Фифу, с удивлением заметил, что девушка уже спит. Поэтому, пользуясь молчанием Феофана, Рим махнул рукой, отвернулся и прикрыл глаза. Княжеские дела подождут ближайший час-полтора.

Феофана незамедлительно пересадили с повозки в общий обоз, как только Ладожское озеро осталось позади. Рим воспользовался минутой, когда кучер остановился, чтобы отлучиться в кусты. Он был даже доволен, что тот не справлял нужду прямо на ходу, хотя и ожидал, что его хотя бы предупредят о таких действиях. Впрочем, невзирая на субординацию, в дороге главное слово за возницей.

Подумав о вознице, Рим взглянул на Фифу. Она не спала, сняла платок, и её волосы свободно струились по плечам. Она смотрела на птиц, летящих в небе.

— Мы недооценивали тебя, — признал Разумовский, сам толком не понимая, зачем сказал это.

— Что? — Фифа повернулась к нему. — О чем ты?

— О том, что мы не проявляли должного уважения, — неуклюже пояснил Андрей. — Ты слушалась нас, по сути, чужих тебе людей. Пахала вместе с нами, рисковала… И не жаловалась. Тяжело было, Анжела?