Орден во всю спину 3 - Константин Владимирович Ежов

людей по сторонам, и толпа будто сама расступалась – с его силой ему и десяток человек не помеха. В нос ударил запах пота, пыли и страха, прилипшего к коже, как грязь.

Протиснувшись ближе к эпицентру шума, он увидел картину: управляющий шахтой выставил руку с пистолетом, направив дуло в лицо мужчине в потертых очках.

– Я сказал – отдай мне свою еду! – рявкнул чиновник, голос его был сиплый, с надрывом, словно он лаял. – Или ты глухой?

Мужчина в очках задыхался, губы дрожали:

– Но я… я тоже голоден…, – он закашлялся, слова вырывались с трудом. Казалось, этот тихий книжник впервые в жизни столкнулся с настоящей грубой силой.

Ярослав прищурился. Управляющий – не простой беженец. Таких, как он, крепость выпускала наружу – надзирателей, "имперских" посланников. У них были стволы, полномочия и привычка командовать. Внутри крепости они ещё держали себя в рамках, но стоило оказаться снаружи – и все приличия с них спадали, как рваная рубаха.

Здесь, в пустоши, где правила исчезли, они превращались в зверей. Улыбка власти и сытая жизнь сменялись жадностью и звериной яростью.

Ярослав заметил, что ещё час назад именно этот самый чиновник пытался пресмыкаться перед Левом Станиславовичем Ланским, униженно бормоча просьбы взять его с собой. Но теперь, с пистолетом в руках, он снова ощутил себя хозяином.

Управляющий оглянулся и скомандовал своим людям, стоявшим поодаль:

– Держите этого очкарика! И вещи тоже заберите.

Толпа ахнула. Кто-то отшатнулся, кто-то, наоборот, потянулся посмотреть поближе, но никто не решался вмешаться. Запах страха стал почти осязаемым – тяжёлым, вязким, как дым после пожара.

Толпа замерла, а потом зашевелилась, словно потревоженный муравейник. Воздух наполнился тяжелым запахом пота, пыли и паники. Люди переглядывались, кто-то хватался за рваные сумки, другие – за детей, и всё же большинство не смели двинуться с места: слишком близко к ним стоял управляющий с пистолетом, и слишком звонко отскакивали его слова от стен страха.

– Обыщите его и этих двух пузанов рядом! Живо карманы вывернули! – гаркнул он, вцепившись в рукоять оружия так, что побелели пальцы.

Его люди, бывшие рабочие с шахты, замялись. Там, на предприятии, они привыкли к его приказам: он – хозяин, они – тягловая сила. Но сейчас речь шла не о мешках с грузом, а о людях из крепости. Гордость внутри каждого сопротивлялась.

Увидев, что никто не двигается, управляющий взорвался:

– Вы что, оглохли? Я сказал – обыскивать! У меня ствол! Мои слова – закон! Они безоружные, не ссыте!

Глаза его лихорадочно блестели. Косой сразу понял, в чем тут дело: в крепости наверняка существовали строгие законы об оружии. Вот почему чиновник был так уверен, что у других ничего за пазухой нет. Пистолет делал его полубогом среди безоружной толпы.

Косой отметил и другое – беженцы подсознательно тянулись к управляющему. Виной тому не только оружие, но и память: этот человек уже был фигурой в городе, и многие привыкли видеть в нём власть. В чужом хаосе знакомое лицо могло стать якорем.

И тут из толпы выступил мужчина средних лет, с крепкими плечами и хриплым голосом:

– Управляющий, убери ствол. Мы не потерпим твоего самодурства!

– Шеф! – чиновник даже отшатнулся, будто перед ним восстал мертвец. – Ты… ты что тут делаешь?

Мужчина усмехнулся, уголки губ дрогнули с презрением:

– А что, думал, мы все легли костьми? Нет, дружок, не все. А теперь брось пистолет.

Слово "пистолет" прозвучало как приговор. управляющий машинально опустил глаза на оружие в своей руке. Лицо его закаменело, мысли метнулись, как крысы в тесной клетке.

И вдруг он ухмыльнулся – холодно, мерзко, по-звериному. Поднял руку и нажал на курок.

Грохот выстрела взрезал воздух. Шеф дернулся и рухнул, раскинув руки. Кровь мгновенно расплылась тёмным пятном под его телом. Он даже не успел поверить, что выстрел последовал всерьёз.

Толпа взревела. Кто-то закричал, кто-то пригнулся, женщины завизжали, дети захлебнулись плачем. Люди стали пятиться, толкать друг друга, но в плотной массе отступать было попросту некуда. Запах крови, густой и тягучий, смешался с пылью и потом – и страх стал почти осязаемым.

Управляющий на миг замер, будто сомневался: перед ним стоял человек, которому он когда-то подчинялся. Но это прошлое кануло в тартарары вместе с Крепостью 334. Он резко выдохнул, словно сбрасывая с себя воспоминания, и холодно процедил:

– Крепости 334 больше нет. Когда доберёмся до Крепости 289 – начнём всё с чистого листа. Я не мясник, но, если кто-то осмелится перечить моим приказам – не жалуйтесь потом на грубость.

Толпа замерла. Сотни, тысячи душ, что бежали сюда, наверняка прятали среди себя бывших чиновников и тех, кто ещё вчера вершил судьбы крепости. Но теперь? Теперь они были просто серой массой, лишённой статуса и власти. За стенами 334 они стали никем.

Косой не стал вмешиваться. Он сделал шаг назад, растворяясь в гуле толпы. Выстрел, что только что уложил Шефа, навис над людьми мёртвой тенью. Никто не посмел даже кашлянуть – воздух сгустился до хруста, будто любая лишняя нота могла вызвать новый залп. Чиновник почувствует вкус крови – и станет лишь опаснее, особенно со своей шайкой.

Ярослава это, впрочем, волновало мало. Сам пистолет его не пугал: стойка, в которую встал Ихэн при выстреле, выдала дилетанта. Дай тому пальнуть пару раз подряд – отдача вполне могла бы вышибить железку прямо из рук.

Возвращаясь к Лёхе и остальным, Косой заметил среди потока лиц стайку подростков – парней и девчонок в одинаковой светло-голубой форме. Ткань на них была уже пыльная и помятая, но всё ещё выделялась на фоне рванья беженцев. На груди красовалась нашивка: "Крепость 334. Старшая школа № 2".

– Ученики? – удивился Косой.

Когда-то учитель рассказывал ему, что в крепости есть десятки школ: начальные, средние, старшие. В больших городах – даже университеты. Там ребята его возраста сидели за партами в чистых классах, под лампами, а не бродили по пустошам. Их кормили, учили, иногда даже платили стипендии.

Ярослав тогда кусал губы от зависти. Он мечтал родиться внутри стен – сидеть с тетрадью вместо того, чтобы тянуть тачки и таскать хворост.

Ученики глянули на него исподлобья – усталые, растерянные, но не задержали взгляда. Для них он был просто очередным беженцем. А ведь то, что для них было обыденностью, для Косого когда-то казалось несбыточной мечтой.

Девушка, что шла с ними, прижала ладонь к плечу одной из школьниц и тихо