Русь. Строительство империи 4 - Виктор Гросов

— Не знаю.

Я с интересом посмотрел на девушку. А ведь правда. Вот же идея, на поверхности.

— Бояре, — шепчу я. — В Новгороде их полно, жирные, жадные. И наверняка не все Сфендослава любят.

Бояре — крысы сытые, за шкуру свою трясутся, за кошель с серебром. Если их прижать или переманить, могут город сдать. Веслава заинтересованно слушает.

— Бери Алешу и лазутчиков всех. Идите. Обещай им прощение, защиту, земли, что угодно. Только тихо, чтоб Сфендослав не пронюхал.

Она кивает и уходит. Алеша за ней — здоровяк молчаливый, топор на поясе.

Снаряды от Степки коплю — еще обоз притащился, кувшины с горючкой, болты в связках, самострелы, пара щитов лишних. Считаю, пальцы по дереву бегают, ворчу — мало, всегда мало, но пока хватит.

Надо город изнутри грызть, как червь яблоко. Сфендослав хитрый, жесткий. Вылазки шлет, деревни жжет, людей на стены гонит — не гнушается ничем. Но я тоже не пальцем деланный.

Осада Новгорода тянется. Дни сливаются в одну серую кашу. Мои ребята копают рвы, таскают болты, жрут похлебку пожиже — крупа кончается. Приходится заниматься проблемами логистики. Конницу Такшоня отправляю на несколько дневных переходов, чтобы организовывать охрану обозов. Снаряды от Степана прибывают, хоть и с опозданием — кувшины с горючкой, самострелы, связки болтов, все коплю, как скупой купец золото в сундук.

Весава с Алешей ушли к боярам. Я жду вестей. Пока тихо.

К ночи лагерь затих — костры трещат, угли шипят, часовые топчутся, ополченцы храпят, как кабаны после браги. Уже который день удается малыми силами пресечь попытки проникновения в лагерь. Войско теперь отсыпается нормально. Моральный дух улучшается. Да и с обозами вопросы решаются. Всадники эффективно решают проблемы. Мобильность решила недостатки мгновенного ответа на укусы противника.

Я сижу в шатре, жду Весаву, топор рядом положил, углями греюсь — руки к огню тянутся, тепло в пальцы впивается. Тени от факела по стенам пляшут.

На грани восприятия слышу шорох. Вот и Веслава.

Дверной полог чуть дрогнул, качнулась ткань. Передо мной стоял высокий варяг. Тот о котором Драган рассказывал. Что, неужели решился?

А я уже заждался. Все хотел с поличным взять. Жаль только, что охрану перебил — иначе он не смог бы зайти в шатер. А варяг хорош, плечи широченные, нож в руке блестит. Шаги мягкие, крадется, как кошка к добыче. Я сижу боков ко входу, не шевелюсь, мышцы напрягаю, дыхание считаю. Он ближе — шаг, два, нож сбоку пошел, свет факела на лезвии играет.

Я рванул, как пружина.

Не топор схватил — времени нет, а просто наклоняю корпус в сторону и тяну врага за руку, которую он опускает на меня. Я стараюсь извернуться так, чтобы он попал в костер. Очень неудобно сидя вскакивать и подсечкой бросать врага. Но у меня получилось. Варяг оказывается в углях своей физиономией. Угли шипят, он орет, руками машет, нож бросает. Вонь паленой бороды, дым в горле дерет, крик его шатер глушит, как колокол треснувший. Я хватаю топор в руку, пока он слепой мечется и воет.

Бью. Лезвие в грудь входит, хруст костей, кровь хлещет, шипит на углях, пар горячий в лицо бьет. Варяг хрипит, его ноги подгибаются и он валится.

Я стою над ним, голова кружится от вони крови и адреналина, руки чуть подрагивают.

Смотрю на него — рожа обожженная, кожа пузырится, глаза мутные, но жив еще, дышит, хрипит, как собака подыхающая. Добиваю уже из жалости. Ратибор в шатер влетает, глаза бешеные, смотрит на труп, потом на меня, щурится:

— Это он? Тот варяг?

— Он, — бурчу я, топор вытирая о тряпку, кровь липкая, на пальцах остается. — Не удивлюсь, если Сфендослав его подослал, чтобы мне горло перерезать.

Ратибор кивает, сплевывает в угол.

— Собака шелудивая, — бормочет он.

Я криво ухмыляюсь. Сфендослав играет все грязнее, все подлее. Сначала жители на стенах, живым щитом, теперь нож в ночи, прямо в шатер ко мне. Что дальше? Отраву в похлебку подсыплет? Или Такшоня подкупит, чтоб венгры мне спину разрубили?

Глава 23

Утро под Новгородом выдалось сырым и холодным. Туман стелился по земле, цеплялся за частокол, будто паутина, а я стоял у шатра, щурясь на серую мглу. Руки сами тянулись к топору — точить его, что ли, от безделья? В лагере было шумно: ополченцы копошились у костров, варяги Такшоня чистили оружие, а где-то вдали фыркали лошади, перебирая копытами мокрую траву. Две недели осады вымотали всех, но я знал: Сфендослав не сдастся, пока его башка на плечах. Этот гад хитер, как лис, и зубаст, как волк. Ночью его выродки опять не сунулись — видать, почуяли, что мы теперь не просто добыча, а зверь с когтями. Частоколы, рвы, самострелы наготове — я превратил лагерь в крепость. Но все равно нервы звенели.

Из тумана вынырнули двое. Я напрягся, пальцы сжали рукоять топора, но тут же разглядел: Веслава, вся в дорожной грязи, шагала впереди, а за ней плелся какой-то тощий пацаненок с посохом в руке. Она подошла, глянула на меня своими глазищами и кивнула, дело есть. Пацан остановился поодаль, пялился в землю, будто там золото зарыто. Я выдохнул, отпустил топор и шагнул к ней.

— Ну что, Веслава? — буркнул я, голос еще хриплый со сна. — Бояре ноют, что Сфендослав им пятки щекотать будет?

Она ухмыльнулась.

— Не ноют, княже. Торгуются. Говорят, скинут Сфендослава с трона и тебе Новгород на блюде поднесут. Но хотят пять лет без дани и оброков. Чисто жить, как князья, пока ты там Русь под себя гнешь.

Я присвистнул, скрестил руки на груди. Пять лет без податей? Это ж не просто наглость, это мордой в грязь меня ткнуть решили. Новгород — жирный кусок, богатый, с купцами да мехами, а они хотят на халяву под моим крылом греться? Нет, братцы, так не пойдет. Я прищурился, глядя на Веславу, а в голове уже крутились мысли, как их прижать.

— Пять лет без дани и оброков? — переспросил я, растягивая слова, будто пробуя их на вкус. — Это они что, с головой посорились? Я им город от Сфендослава отобью, а они мне кукиш вместо серебра? Не-е, так дело не пойдет. Пусть подумают еще разок.

Она пожала плечами, будто ей все равно, но я видел, как уголок губ дрогнул.

— Они говорят, без этого не рискнут. Сфендослав их в узде держит, а ты пока